Неточные совпадения
Стародум. Оставя его, поехал я немедленно, куда звала меня должность. Многие случаи имел я отличать себя. Раны мои доказывают, что я их и не пропускал. Доброе мнение обо мне начальников и
войска было лестною наградою службы моей, как вдруг получил я известие, что граф, прежний мой знакомец, о котором я гнушался вспоминать, произведен чином, а обойден я, я, лежавший тогда от ран
в тяжкой болезни. Такое неправосудие растерзало мое сердце, и я тотчас взял отставку.
На другой день, едва позолотило солнце верхи соломенных крыш, как уже
войско, предводительствуемое Бородавкиным, вступало
в слободу. Но там никого не было, кроме заштатного попа, который
в эту самую минуту рассчитывал, не выгоднее ли ему перейти
в раскол. Поп был древний и скорее способный поселять уныние, нежели вливать
в душу храбрость.
На пятый день отправились обратно
в Навозную слободу и по дороге вытоптали другое озимое поле. Шли целый день и только к вечеру, утомленные и проголодавшиеся, достигли слободы. Но там уже никого не застали. Жители, издали завидев приближающееся
войско, разбежались, угнали весь скот и окопались
в неприступной позиции. Пришлось брать с бою эту позицию, но так как порох был не настоящий, то, как ни палили, никакого вреда, кроме нестерпимого смрада, сделать не могли.
Ему показалось, что при другом боку висело и ружье, и черт знает что: целое
войско в одном только!
Как вдруг
в передней — вроде некоторого бряканья сапогов с шпорами и жандарм
в полном вооружении, как <будто>
в лице его было целое
войско.
Кроме рейстровых козаков, [Рейстровые козаки — казаки, занесенные поляками
в списки (реестры) регулярных
войск.] считавших обязанностью являться во время войны, можно было во всякое время,
в случае большой потребности, набрать целые толпы охочекомонных: [Охочекомонные козаки — конные добровольцы.] стоило только есаулам пройти по рынкам и площадям всех сел и местечек и прокричать во весь голос, ставши на телегу: «Эй вы, пивники, броварники!
— Хоть оно и не
в законе, чтобы сказать какое возражение, когда говорит кошевой перед лицом всего
войска, да дело не так было, так нужно сказать.
Кобита, добрый козак и молодой еще, схватился тоже с одним из храбрейших
в польском
войске, и долго бились они.
Кошевой велел удвоить даже порцию вина, что иногда водилось
в войске, если не было трудных подвигов и движений.
Теперь уже все хотели
в поход, и старые и молодые; все, с совета всех старшин, куренных, кошевого и с воли всего запорожского
войска, положили идти прямо на Польшу, отмстить за все зло и посрамленье веры и козацкой славы, набрать добычи с городов, зажечь пожар по деревням и хлебам, пустить далеко по степи о себе славу.
Я взял и прибежал к самым городским воротам,
в то время, когда последнее
войско входило
в город.
А из города уже выступало неприятельское
войско, гремя
в литавры и трубы, и, подбоченившись, выезжали паны, окруженные несметными слугами.
Сначала никто не мог дать верного отчета, как случилось, что
войска прошли
в город.
Тут было много тех офицеров, которые потом отличались
в королевских
войсках; тут было множество образовавшихся опытных партизанов, которые имели благородное убеждение мыслить, что все равно, где бы ни воевать, только бы воевать, потому что неприлично благородному человеку быть без битвы.
В это время подъехал кошевой и похвалил Остапа, сказавши: «Вот и новый атаман, и ведет
войско так, как бы и старый!» Оглянулся старый Бульба поглядеть, какой там новый атаман, и увидел, что впереди всех уманцев сидел на коне Остап, и шапка заломлена набекрень, и атаманская палица
в руке.
В летописных страницах изображено подробно, как бежали польские гарнизоны из освобождаемых городов; как были перевешаны бессовестные арендаторы-жиды; как слаб был коронный гетьман Николай Потоцкий с многочисленною своею армиею против этой непреодолимой силы; как, разбитый, преследуемый, перетопил он
в небольшой речке лучшую часть своего
войска; как облегли его
в небольшом местечке Полонном грозные козацкие полки и как, приведенный
в крайность, польский гетьман клятвенно обещал полное удовлетворение во всем со стороны короля и государственных чинов и возвращение всех прежних прав и преимуществ.
Войско, отступив, облегло весь город и от нечего делать занялось опустошеньем окрестностей, выжигая окружные деревни, скирды неубранного хлеба и напуская табуны коней на нивы, еще не тронутые серпом, где, как нарочно, колебались тучные колосья, плод необыкновенного урожая, наградившего
в ту пору щедро всех земледельцев.
Покамест ближние курени, разбуженные шумом, успели схватиться за оружие,
войско уже уходило
в ворота, и последние ряды отстреливались от устремившихся на них
в беспорядке сонных и полупротрезвившихся запорожцев.
А козаки все до одного прощались, зная, что много будет работы тем и другим; но не повершили, однако ж, тотчас разлучиться, а повершили дождаться темной ночной поры, чтобы не дать неприятелю увидеть убыль
в козацком
войске.
Все знали, что трудно иметь дело с буйной и бранной толпой, известной под именем запорожского
войска, которое
в наружном своевольном неустройстве своем заключало устройство обдуманное для времени битвы.
Это не было строевое собранное
войско, его бы никто не увидал; но
в случае войны и общего движенья
в восемь дней, не больше, всякий являлся на коне, во всем своем вооружении, получа один только червонец платы от короля, — и
в две недели набиралось такое
войско, какого бы не
в силах были набрать никакие рекрутские наборы.
— Помилосердствуйте, панове! — сказал Кирдяга. — Где мне быть достойну такой чести! Где мне быть кошевым! Да у меня и разума не хватит к отправленью такой должности. Будто уже никого лучшего не нашлось
в целом
войске?
Отец мой, Андрей Петрович Гринев,
в молодости своей служил при графе Минихе [Миних Б. Х. (1683–1767) — военачальник и политический деятель, командовал русскими
войсками в войне с Турцией
в 1735–1739 годах.] и вышел
в отставку премьер-майором [Премьер-майор — старинный офицерский чин (приблизительно соответствует должности командира батальона).]
в 17… году.
Я встал и,
в коротких словах описав сперва Пугачева и шайку его, сказал утвердительно, что самозванцу способа не было устоять противу правильного оружия. [Правильное оружие — здесь: регулярные
войска.]
Спустя несколько дней после сего знаменитого совета узнали мы, что Пугачев, верный своему обещанию, приближился к Оренбургу. Я увидел
войско мятежников с высоты городской стены. Мне показалось, что число их вдесятеро увеличилось со времени последнего приступа, коему был я свидетель. При них была и артиллерия, взятая Пугачевым
в малых крепостях, им уже покоренных. Вспомня решение совета, я предвидел долговременное заключение
в стенах оренбургских и чуть не плакал от досады.
— Нет, Василиса Егоровна, — продолжал комендант, замечая, что слова его подействовали, может быть,
в первый раз
в его жизни. — Маше здесь оставаться не гоже. Отправим ее
в Оренбург к ее крестной матери: там и
войска и пушек довольно, и стена каменная. Да и тебе советовал бы с нею туда же отправиться; даром что ты старуха, а посмотри, что с тобою будет, коли возьмут фортецию приступом.
Я ничего не мог тогда понять из этого воровского разговора; но после уж догадался, что дело шло о делах Яицкого
войска,
в то время только что усмиренного после бунта 1772 года.
Хотя я не совсем был с ним согласен, однако ж чувствовал, что долг чести требовал моего присутствия
в войске императрицы. Я решился последовать совету Зурина: отправить Марью Ивановну
в деревню и остаться
в его отряде.
Это было
в конце февраля. Зима, затруднявшая военные распоряжения, проходила, и наши генералы готовились к дружному содействию. Пугачев все еще стоял под Оренбургом. Между тем около его отряды соединялись и со всех сторон приближались к злодейскому гнезду. Бунтующие деревни при виде наших
войск приходили
в повиновение; шайки разбойников везде бежали от нас, и все предвещало скорое и благополучное окончание.
Но Пугачев не был пойман. Он явился на сибирских заводах, собрал там новые шайки и опять начал злодействовать. Слух о его успехах снова распространился. Мы узнали о разорении сибирских крепостей. Вскоре весть о взятии Казани и о походе самозванца на Москву встревожила начальников
войск, беспечно дремавших
в надежде на бессилие презренного бунтовщика. Зурин получил повеление переправиться через Волгу.
Взяты русскими
войсками; первая —
в 1758 году, вторая —
в 1737 году.] также выбор невесты и погребение кота.
— Батюшка Петр Андреич! — сказал добрый дядька дрожащим голосом. — Побойся бога; как тебе пускаться
в дорогу
в нынешнее время, когда никуда проезду нет от разбойников! Пожалей ты хоть своих родителей, коли сам себя не жалеешь. Куда тебе ехать? Зачем? Погоди маленько:
войска придут, переловят мошенников; тогда поезжай себе хоть на все четыре стороны.
— Совершенно точно установлено: командование
войсками сконцентрировало
в городе до сорока батальонов пехоты, двенадцать сотен и десять эскадронов…
— То же самое, конечно, — удивленно сказал Гогин. — Московское выступление рабочих показало, что мелкий обыватель идет за силой, — как и следовало ожидать. Пролетариат должен готовиться к новому восстанию. Нужно вооружаться, усилить пропаганду
в войсках. Нужны деньги и — оружие, оружие!
— Ты, Самгин, держишь себя
в кулаке, ты — молчальник, и ты не пехота, не кавалерия, а — инженерное
войско, даже, может быть, генеральный штаб, черт!
— Который повыше — жандарм, второй — неизвестный. А забрали их — за стрельбу
в народ, — громко, приятным голосом сказал человечек и, примеряя свой шаг к шагу Самгина, добавил вразумительно: — Манера эта —
в своих людей стрелять — теперь отменяется даже для
войска.
— Пушка — инструмент, кто его
в руки возьмет, тому он и служит, — поучительно сказал Яков, закусив губу и натягивая на ногу сапог; он встал и, выставив ногу вперед, критически посмотрел на нее. — Значит, против нас двинули царскую гвардию, при-виле-ги-ро-ванное
войско, — разломив длинное слово, он усмешливо взглянул на Клима. — Так что… — тут Яков какое-то слово проглотил, — так что, любезный хозяин, спасибо и не беспокойтесь: сегодня мы отсюда уйдем.
— Точно установлено: на всех заставах —
войска, мосты охраняются,
в город пускать не будут… Я спешу, господа, мне нужно доложить…
И если правда, что вызвано так много
войск, то это — для охраны порядка
в столице.
— Потому что — авангард не побеждает, а погибает, как сказал Лютов? Наносит первый удар
войскам врага и — погибает? Это — неверно. Во-первых — не всегда погибает, а лишь
в случаях недостаточно умело подготовленной атаки, а во-вторых — удар-то все-таки наносит! Так вот, Самгин, мой вопрос: я не хочу гражданской войны, но помогал и, кажется, буду помогать людям, которые ее начинают. Тут у меня что-то неладно. Не согласен я с ними, не люблю, но, представь, — как будто уважаю и даже…
Мелькали — и не редко — лица, нахмуренные угрюмо, даже грозно, и почти не заметны были физиономии профессиональных зрителей, — людей, которые одинаково равнодушно смотрят на свадьбы, похороны, на парады
войск и на арестантов, отправляемых
в Сибирь.
Солдаты стреляли не по своей охоте, а, разумеется, по команде начальства, значит, это — убийство
в состоянии самозащиты
войск против свирепых гимназистов!»
— Нет, никаких
войск! — крикнул маленький, позванивая чайной ложкой
в пустом стакане. — Предали
войска. Как вы не понимаете!
Он догнал жизнь, то есть усвоил опять все, от чего отстал давно; знал, зачем французский посланник выехал из Рима, зачем англичане посылают корабли с
войском на Восток; интересовался, когда проложат новую дорогу
в Германии или Франции. Но насчет дороги через Обломовку
в большое село не помышлял,
в палате доверенность не засвидетельствовал и Штольцу ответа на письма не послал.
Пирует Петр. И горд и ясен
И славы полон взор его.
И царский пир его прекрасен.
При кликах
войска своего,
В шатре своем он угощает
Своих вождей, вождей чужих,
И славных пленников ласкает,
И за учителей своих
Заздравный кубок подымает.
Так и есть, как я думал: Шанхай заперт,
в него нельзя попасть: инсургенты не пускают. Они дрались с
войсками — наши видели. Надо ехать, разве потому только, что совестно быть
в полутораста верстах от китайского берега и не побывать на нем. О войне с Турцией тоже не решено, вместе с этим не решено, останемся ли мы здесь еще месяц, как прежде хотели, или сейчас пойдем
в Японию, несмотря на то, что у нас нет сухарей.
К сожалению, он чересчур много надеялся на верность черных: и дружественные племена, и учрежденная им полиция из кафров, и, наконец, мирные готтентоты — все это обманывало его, выведывало о числе английских
войск и передавало своим одноплеменникам, а те делали засады
в таких местах, где английские отряды погибали без всякой пользы.
— Да вот
в Россию поедем, — говорил я. — Какие города, храмы, дворцы! какое
войско увидел бы там!
Кафры избегали встречи с белыми
в открытом поле и, одержав верх
в какой-нибудь стычке, быстро скрывались
в хорошо известной им стране, среди неприступных ущелий и скал, или, пропустив
войска далее вперед, они распространяли ужасы опустошения позади
в пределах колонии.
Целый вечер просидели мы все вместе дома, разговаривали о европейских новостях, о вчерашнем пожаре, о лагере осаждающих, о их неудачном покушении накануне сжечь город, об осажденных инсургентах, о правителе шанхайского округа, Таутае Самква, который был
в немилости у двора и которому обещано прощение, если он овладеет городом.
В тот же вечер мы слышали пушечные выстрелы, которые повторялись очень часто: это перестрелка императорских
войск с инсургентами, безвредная для последних и бесполезная для первых.