Неточные совпадения
Вечерами Самгин гулял по улицам города, выбирая наиболее тихие, чтоб не встретить
знакомых; зайти
в «Наш
край» ему не хотелось; Варавка сказал о газете...
Банды появились уже и
в нашем
крае. Над жизнью города нависала зловещая тень. То и дело было слышно, что тот или другой из
знакомых молодых людей исчезал. Ушел «до лясу». Остававшихся паненки иронически спрашивали: «Вы еще здесь?» Ушло до лясу несколько юношей и из пансиона Рыхлинского…
«Вот гостя господь послал:
знакомому черту подарить, так назад отдаст, — подумал хозяин, ошеломленный таким неожиданным ответом. — Вот тебе и сват. Ни с которого
краю к нему не подойдешь. То ли бы дело выпили, разговорились, — оно все само бы и наладилось, а теперь разводи бобы всухую. Ну, и сват, как кривое полено: не уложишь ни
в какую поленницу».
— Он тебя увел? — произнес Иван Васильевич, посматривая с удивлением на Кольцо. — А как же, — продолжал он, вглядываясь
в него, — как же ты сказал, что
в первый раз
в этом
краю? Да погоди-ка, брат, мы, кажется, с тобой старые
знакомые. Не ты ли мне когда-то про Голубиную книгу рассказывал? Так, так, я тебя узнаю. Да ведь ты и Серебряного-то из тюрьмы увел. Как же это, божий человек, ты прозрел с того времени? Куда на богомолье ходил? К каким мощам прикладывался?
Его трудно понять; вообще — невеселый человек, он иногда целую неделю работает молча, точно немой: смотрит на всех удивленно и чуждо, будто впервые видя
знакомых ему людей. И хотя очень любит пение, но
в эти дни не поет и даже словно не слышит песен. Все следят за ним, подмигивая на него друг другу. Он согнулся над косо поставленной иконой, доска ее стоит на коленях у него, середина упирается на
край стола, его тонкая кисть тщательно выписывает темное, отчужденное лицо, сам он тоже темный и отчужденный.
В первой комнате стоял стол, покрытый скатертью,
в соседней виднелась кровать, под пологом,
в углу большой
знакомый образ Почаевской божией матери, которую
в нашем Западном
крае чтут одинаково католики и православные.
Года через три его опять перевели
в гвардию, но он возвратился из Орской крепости, по замечанию
знакомых, несколько поврежденным; вышел
в отставку, потом уехал
в имение, доставшееся ему после разоренного отца, который, кряхтя и ходя
в нагольном тулупе, — для одного, впрочем, скругления, — прикупил две тысячи пятьсот душ окольных крестьян; там новый помещик поссорился со всеми родными и уехал
в чужие
края.
Именно звук голоса перенес меня через ряд лет
в далекий
край, к раннему детству, под родное небо. Старец был старинный
знакомый нашей семьи и когда-то носил меня на руках. Я уже окончательно сконфузился, точно вор, пойманный с поличным.
Далеко оно было от него, и трудно старику достичь берега, но он решился, и однажды, тихим вечером, пополз с горы, как раздавленная ящерица по острым камням, и когда достиг волн — они встретили его
знакомым говором, более ласковым, чем голоса людей, звонким плеском о мертвые камни земли; тогда — как после догадывались люди — встал на колени старик, посмотрел
в небо и
в даль, помолился немного и молча за всех людей, одинаково чужих ему, снял с костей своих лохмотья, положил на камни эту старую шкуру свою — и все-таки чужую, — вошел
в воду, встряхивая седой головой, лег на спину и, глядя
в небо, — поплыл
в даль, где темно-синяя завеса небес касается
краем своим черного бархата морских волн, а звезды так близки морю, что, кажется, их можно достать рукой.
Там, на
краю крутого оврага, он срубил себе келью и жил
в ней восемь лет кряду, зиму и лето, не допуская к себе никого: ни
знакомых, ни родных своих.
И внезапно, со
знакомым страхом, Артамонов старший почувствовал, что снова идёт по
краю глубокого оврага, куда
в следующую минуту может упасть. Он ускорил шаг, протянул руки вперёд, щупая пальцами водянистую пыль ночной тьмы, неотрывно глядя вдаль, на жирное пятно фонаря.
Если есть
знакомые помещики, то они
в церкви, а прошмыгнув по
краю ярмарки, мы тотчас пронесемся через бугор и проселок и скатимся
в Дюков лесной верх, где до самого дома будем скрыты от нескромных взоров.
С лавки навстречу поднялась закутанная женщина.
Знакомые глаза заплаканно глянули на меня из-под
края бурого платка. Я узнал Марью Власьевну, акушерку из Горелова, верную мою помощницу во время родов
в Гореловской больнице.
Нежна — как пери молодая,
Создание земли и рая,
Мила — как нам
в краю чужом
Меж звуков языка чужого
Знакомый звук, родных два слова!
Да, старик тут, и, значит, у меня есть добрый
знакомый в этом далеком и неприветливом
краю,
в этом маленьком домике с полосатыми столбами, приютившемся у подножия угрюмых и мрачных хребтов.
Поехали. По городу проезжали, — все она
в окна кареты глядит, точно прощается либо
знакомых увидеть хочет. А Иванов взял да занавески опустил — окна и закрыл. Забилась она
в угол, прижалась и не глядит на нас. А я, признаться, не утерпел-таки: взял за
край одну занавеску, будто сам поглядеть хочу, — и открыл так, чтобы ей видно было… Только она и не посмотрела —
в уголку сердитая сидит, губы закусила…
В кровь, так я себе думал, искусает.