Неточные совпадения
— Вот он вас проведет
в присутствие! — сказал Иван Антонович, кивнув головою, и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что оба рукава лопнули на локтях и давно лезла оттуда подкладка, за что и получил
в свое время коллежского регистратора, прислужился нашим приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, [Древнеримский поэт Вергилий (70–19 гг. до н. э.)
в поэме Данте Алигьери (1265–1321) «Божественная комедия» через Ад и Чистилище провожает автора до Рая.] и провел их
в комнату присутствия, где стояли одни только широкие
кресла и
в них
перед столом, за зерцалом [Зерцало — трехгранная пирамида с указами Петра I, стоявшая на столе во всех присутственных местах.] и двумя толстыми книгами, сидел один, как солнце, председатель.
Но
в продолжение того, как он сидел
в жестких своих
креслах, тревожимый мыслями и бессонницей, угощая усердно Ноздрева и всю родню его, и
перед ним теплилась сальная свечка, которой светильня давно уже накрылась нагоревшею черною шапкою, ежеминутно грозя погаснуть, и глядела ему
в окна слепая, темная ночь, готовая посинеть от приближавшегося рассвета, и пересвистывались вдали отдаленные петухи, и
в совершенно заснувшем городе, может быть, плелась где-нибудь фризовая шинель, горемыка неизвестно какого класса и чина, знающая одну только (увы!) слишком протертую русским забубенным народом дорогу, —
в это время на другом конце города происходило событие, которое готовилось увеличить неприятность положения нашего героя.
Брат его сидел далеко за полночь
в своем кабинете, на широком гамбсовом
кресле, [Гамбсово
кресло —
кресло работы модного петербургского мебельного мастера Гамбса.]
перед камином,
в котором слабо тлел каменный уголь.
Снимок — мутный, не сразу можно было разобрать, что на нем — часть улицы, два каменных домика, рамы окон поломаны, стекла выбиты, с крыльца на каменную площадку высунулись чьи-то ноги, вся улица засорена изломанной мебелью, валяется пианино с оторванной крышкой, поперек улицы — срубленное дерево, клен или каштан,
перед деревом — костер, из него торчит крышка пианино, а пред костром,
в большом, вольтеровском
кресле, поставив ноги на пишущую машинку, а винтовку между ног, сидит и смотрит
в огонь русский солдат.
— Постой! Я сам представлюсь! — сказал Марк, вскочил с
кресел и, став
в церемонную позу, расшаркался
перед Райским. — Честь имею рекомендоваться: Марк Волохов, пятнадцатого класса, состоящий под надзором полиции чиновник, невольный здешнего города гражданин!
Затем, направо, находилась комната Версилова, тесная и узкая,
в одно окно;
в ней стоял жалкий письменный стол, на котором валялось несколько неупотребляемых книг и забытых бумаг, а
перед столом не менее жалкое мягкое
кресло, со сломанной и поднявшейся вверх углом пружиной, от которой часто стонал Версилов и бранился.
— Совершенно! — произнес я
в высшей степени убежденным голосом. Я сидел
в креслах перед столом, а он ходил по комнате.
Версилов сидел на диване
перед столом, а барон
в креслах сбоку.
В первой, куда мы вошли, стоял диван,
перед ним стол, кругом
кресла.
Орудия закрепили тройными талями и, сверх того, еще занесли кабельтовым, и на этот счет были довольно покойны. Качка была ужасная. Вещи, которые крепко привязаны были к стенам и к полу, отрывались и неслись
в противоположную сторону, оттуда назад. Так задумали оторваться три массивные
кресла в капитанской каюте. Они рванулись, понеслись, домчались до средины; тут крен был так крут, что они скакнули уже по воздуху, сбили столик
перед диваном и, изломав его, изломавшись сами, с треском упали все на диван.
Отворив дверь из коридора, мать-Шустова ввела Нехлюдова
в маленькую комнатку, где
перед столом на диванчике сидела невысокая полная девушка
в полосатой ситцевой кофточке и с вьющимися белокурыми волосами, окаймлявшими ее круглое и очень бледное, похожее на мать, лицо. Против нее сидел, согнувшись вдвое на
кресле,
в русской, с вышитым воротом рубашке молодой человек с черными усиками и бородкой. Они оба, очевидно, были так увлечены разговором, что оглянулись только тогда, когда Нехлюдов уже вошел
в дверь.
Вечером, вскоре после обеда,
в большой зале, где особенно, как для лекции, поставили рядами стулья с высокими резными спинками, а
перед столом
кресло и столик с графином воды для проповедника, стали собираться на собрание, на котором должен был проповедовать приезжий Кизеветер.
Войдя
в кабинет, Нехлюдов очутился
перед среднего роста коренастым, коротко остриженным человеком
в сюртуке, который сидел
в кресле у большого письменного стола и весело смотрел
перед собой. Особенно заметное своим красным румянцем среди белых усов и бороды добродушное лицо сложилось
в ласковую улыбку при виде Нехлюдова.
С четверть часа, а, может быть, и побольше, Лопухов стоял
перед столом, рассматривая там, внизу, ручку
кресел. Оно, хоть удар был и предвиденный, а все-таки больно; хоть и обдумано, и решено вперед все, что и как надобно сделать после такого письма или восклицания, а все-таки не вдруг соберешься с мыслями. Но собрался же наконец. Пошел
в кухню объясняться с Машею...
Вся мебель — красного дерева с бронзой, такие же трюмо
в стиле рококо; стол красного дерева, с двумя башнями по сторонам, с разными ящиками и ящичками, а
перед ним вольтеровское
кресло.
Я поднялся на своей постели, тихо оделся и, отворив дверь
в переднюю, прошел оттуда
в гостиную… Сумерки прошли, или глаза мои привыкли к полутьме, но только я сразу разглядел
в гостиной все до последней мелочи. Вчера не убирали, теперь прислуга еще не встала, и все оставалось так, как было вчера вечером. Я остановился
перед креслом, на котором Лена сидела вчера рядом со мной, а рядом на столике лежал апельсин, который она держала
в руках.
Он несколько времени молча покачивался
в кресле — качалке, глядя
перед собой. Затем опять протянул руку к полке с книгами.
Так я простоял
в гостиной
перед креслом и апельсином до полного рассвета, пока не пришла мать с горничной, чтобы привести все
в порядок. Мать удивилась, застав меня уже одетого и страшно мечтательного.
Лиза подалась вперед, покраснела — и заплакала, но не подняла Марфы Тимофеевны, не отняла своих рук: она чувствовала, что не имела права отнять их, не имела права помешать старушке выразить свое раскаяние, участие, испросить у ней прощение за вчерашнее; и Марфа Тимофеевна не могла нацеловаться этих бедных, бледных, бессильных рук — и безмолвные слезы лились из ее глаз и глаз Лизы; а кот Матрос мурлыкал
в широких
креслах возле клубка с чулком, продолговатое пламя лампадки чуть-чуть трогалось и шевелилось
перед иконой,
в соседней комнатке за дверью стояла Настасья Карповна и тоже украдкой утирала себе глаза свернутым
в клубочек клетчатым носовым платком.
Лиза ничего не отвечала ему и, не улыбаясь, слегка приподняв брови и краснея, глядела на пол, но не отнимала своей руки; а наверху,
в комнате Марфы Тимофеевны, при свете лампадки, висевшей
перед тусклыми старинными образами, Лаврецкий сидел на
креслах, облокотившись на колена и положив лицо на руки; старушка, стоя
перед ним, изредка и молча гладила его по волосам.
Марья Дмитриевна очень встревожилась, когда ей доложили о приезде Варвары Павловны Лаврецкой; она даже не знала, принять ли ее: она боялась оскорбить Федора Иваныча. Наконец любопытство превозмогло. «Что ж, — подумала она, — ведь она тоже родная, — и, усевшись
в креслах, сказала лакею: — Проси!» Прошло несколько мгновений; дверь отворилась; Варвара Павловна быстро, чуть слышными шагами приблизилась к Марье Дмитриевне и, не давая ей встать с
кресел, почти склонила
перед ней колени.
Перед утром Лиза задремала
в кресле и, проспав около часа, встрепенулась и опять начала давать больному лекарство.
Далее,
в углублении комнаты, стояли мягкий полукруглый диван и несколько таких же мягких
кресел, обитых зеленым трипом.
Перед диваном стоял небольшой ореховый столик с двумя свечами. К стене, выходившей к спальне Рациборского, примыкала длинная оттоманка, на которой свободно могли улечься два человека, ноги к ногам. У четвертой стены, прямо против дивана и орехового столика, были два шкафа с книгами и между ними опять тяжелая занавеска из зеленого сукна, ходившая на кольцах по медной проволоке.
За ширмами стояла полуторная кровать игуменьи с прекрасным замшевым матрацем, ночной столик, небольшой шкаф с книгами и два мягкие
кресла; а по другую сторону ширм помещался богатый образник с несколькими лампадами, горевшими
перед фамильными образами
в дорогих ризах; письменный стол, обитый зеленым сафьяном с вытисненными по углам золотыми арфами, кушетка, две горки с хрусталем и несколько
кресел.
Чем выше все они стали подниматься по лестнице, тем Паша сильнее начал чувствовать запах французского табаку, который обыкновенно нюхал его дядя.
В высокой и пространной комнате,
перед письменным столом, на покойных вольтеровских
креслах сидел Еспер Иваныч. Он был
в колпаке, с поднятыми на лоб очками,
в легоньком холстинковом халате и
в мягких сафьянных сапогах. Лицо его дышало умом и добродушием и напоминало собою несколько лицо Вальтер-Скотта.
Впрочем, вечером, поразмыслив несколько о сообщенном ему прокурором известии, он, по преимуществу, встревожился
в том отношении, чтобы эти кляузы не повредили ему как-нибудь отпуск получить, а потому, когда он услыхал вверху шум и говор голосов, то, подумав, что это, вероятно, приехал к брату прокурор, он решился сходить туда и порасспросить того поподробнее о проделке Клыкова; но, войдя к Виссариону
в гостиную, он был неприятно удивлен: там на целом ряде
кресел сидели прокурор, губернатор, m-me Пиколова, Виссарион и Юлия, а
перед ними стоял какой-то господин
в черном фраке и держал
в руках карты.
Мари была далеко не красавица, но необыкновенно миловидна: ум и нравственная прелесть Еспера Иваныча ясно проглядывали
в выражении ее молодого лица, одушевленного еще сверх того и образованием, которое, чтобы угодить своему другу, так старалась ей дать княгиня; m-me Фатеева, сидевшая, по обыкновению, тут же, глубоко-глубоко спрятавшись
в кресло, часто и подолгу смотрела на Павла, как он вертелся и финтил
перед совершенно спокойно державшею себя Мари.
Он схватил ее и, подняв как ребенка, отнес
в свои
кресла, посадил ее, а сам упал
перед ней на колена. Он целовал ее руки, ноги; он торопился целовать ее, торопился наглядеться на нее, как будто еще не веря, что она опять вместе с ним, что он опять ее видит и слышит, — ее, свою дочь, свою Наташу! Анна Андреевна, рыдая, охватила ее, прижала голову ее к своей груди и так и замерла
в этом объятии, не
в силах произнесть слова.
Комната,
в которую Стрелов привел Петеньку, смотрела светло и опрятно; некрашеный пол был начисто вымыт и снабжен во всю длину полотняною дорожкой; по стенам и у окон стояли красного дерева стулья с деревянными выгнутыми спинками и волосяным сиденьем; посредине задней стены был поставлен такой же формы диван и
перед ним продолговатый стол с двумя
креслами по бокам;
в углу виднелась этажерка с чашками и небольшим количеством серебра.
Она сидела
в низеньком
кресле. На четырехугольном столике
перед ней — флакон с чем-то ядовито-зеленым, два крошечных стаканчика на ножках.
В углу рта у нее дымилось —
в тончайшей бумажной трубочке это древнее курение (как называется — сейчас забыл).
Наконец меня позвали к отцу,
в его кабинет. Я вошел и робко остановился у притолоки.
В окно заглядывало грустное осеннее солнце. Отец некоторое время сидел
в своем
кресле перед портретом матери и не поворачивался ко мне. Я слышал тревожный стук собственного сердца.
Прародитель, лежа
в проказе на гноище, у ворот города, который видел его могущество, богатство и силу, наверное, не страдал так сильно, как страдал Имярек, прикованный недугом к покойному
креслу,
перед письменным столом,
в теплом кабинете. Другие времена, другие нравы, другие песни.
— Не знаю-с, какой это нужен голос и рост; может быть, какой-нибудь фельдфебельский или тамбурмажорский; но если я вижу
перед собой человека, который
в равносильном душевном настроении с Гамлетом, я смело заключаю, что это великий человек и актер! — возразил уж с некоторою досадою Белавин и опустился
в кресло.
Вице-губернатор, показав ему головой, что он может уйти, опустился
в кресло и глубоко задумался: видно, и ему нелегок пришелся настоящий его пост, особенно
в последнее время: седины на висках распространились по всей уж голове; взгляд был какой-то растерянный, руки опущены; словом,
перед вами был человек как бы совсем нравственно разбитый…
У меня своих четверо ребят, и если б не зарабатывал копейки, где только можно, я бы давным-давно был банкрот; а
перед подобной логикой спасует всякая мораль, и как вы хотите, так меня и понимайте, но это дело иначе ни для вас, ни для кого
в мире не сделается! — заключил князь и, утомленный, опустился на задок
кресла.
Перед ложей губернатора Калиновича встретил сам полицеймейстер и хотел было отворить
в нее дверь, но вице-губернатор отрицательно мотнул головой и прошел
в кресла.
Вот он сидит
в вольтеровских
креслах.
Перед ним лист бумаги, на котором набросано несколько стихов. Он то наклонится над листом и сделает какую-нибудь поправку или прибавит два-три стиха, то опрокинется на спинку
кресел и задумается. На губах блуждает улыбка; видно, что он только лишь отвел их от полной чаши счастия. Глаза у него закроются томно, как у дремлющего кота, или вдруг сверкнут огнем внутреннего волнения.
Перед диваном, на круглом столе, покрытом чистой скатертью, возвышался наполненный душистым шоколадом, окруженный чашками, графинами с сиропом, бисквитами и булками, даже цветами, — огромный фарфоровый кофейник; шесть тонких восковых свечей горело
в двух старинных серебряных шандалах; с одной стороны дивана вольтеровское
кресло раскрывало свои мягкие объятия — и Санина посадили именно
в это
кресло.
Майор по-прежнему насмешливо пожал плечами, но послушался Миропы Дмитриевны; Людмила, как нарочно,
в это время сидела, или, лучше сказать, полулежала с закрытыми глазами
в кресле у выставленного окна. Майор даже попятился назад, увидев ее…
Перед ним была не Людмила, а труп ее. Чтобы не мучить себя более, он возвратился к Миропе Дмитриевне.
Сядет
в кресло перед столом, на котором разложены вонючие карты, и дремлет.
Иногда я заставал ее
перед зеркалом, — она сидела на низеньком
кресле, причесывая волосы; концы их лежали на коленях ее, на ручках
кресла, спускались через спинку его почти до полу, — волосы у нее были так же длинны и густы, как у бабушки. Я видел
в зеркале ее смуглые, крепкие груди, она надевала при мне лиф, чулки, но ее чистая нагота не будила у меня ощущений стыдных, а только радостное чувство гордости за нее. Всегда от нее исходил запах цветов, защищавший ее от дурных мыслей о ней.
Зимний дворец после пожара был давно уже отстроен, и Николай жил
в нем еще
в верхнем этаже. Кабинет,
в котором он принимал с докладом министров и высших начальников, была очень высокая комната с четырьмя большими окнами. Большой портрет императора Александра I висел на главной стене. Между окнами стояли два бюро. По стенам стояло несколько стульев,
в середине комнаты — огромный письменный стол,
перед столом
кресло Николая, стулья для принимаемых.
Перед самым обедом, переменив белье и переодевшись, он уселся
в кресле, позвал дядю и,
в присутствии всего семейства, стал читать ему новую проповедь.
Поступок Фомы произвел на дядю настоящий столбняк.
В свою очередь он стоял теперь
перед ним неподвижно, бессмысленно, с разинутым ртом. Фома между тем поместился опять
в кресло и пыхтел, как будто от невыразимого волнения.
Раздирающий душу вопль генеральши, покатившейся
в кресле; столбняк девицы Перепелицыной
перед неожиданным поступком до сих пор всегда покорного дяди; ахи и охи приживалок; испуганная до обморока Настенька, около которой увивался отец; обезумевшая от страха Сашенька; дядя,
в невыразимом волнении шагавший по комнате и дожидавшийся, когда очнется мать; наконец, громкий плач Фалалея, оплакивавшего господ своих, — все это составляло картину неизобразимую.
Дядя остолбенел, видя старуху мать, своевольную и капризную,
перед собой на коленях. Болезненное ощущение отразилось
в лице его; наконец опомнившись, бросился он подымать ее и усаживать опять
в кресло.
Старик скоро проснулся и приказал всех звать к себе
перед крылечко
в широкую густую тень своего дома, где кипел самовар; для всех были расставлены
кресла, стулья и столы.
Последние дни
перед свадьбой, первые дни после свадьбы и, наконец, слишком двухнедельный отъезд
в Багрово дали возможность Калмыку вполне овладеть своим почти умирающим барином, и первый взгляд на сидящего
в креслах лакея, чего прежде никогда не бывало, открыл Софье Николавне настоящее положение дел.
Суд и расправу давал сидя
в креслах перед своею избою.
(На террасу выходят: Ольга Алексеевна — садится
в плетеное
кресло около перил; Рюмин — становится сбоку, она что-то говорит ему негромко; Басов — останавливается у накрытого стола, рассматривает закуски. Варвара Михайловна стоит, прислонившись к колонне террасы. Замыслов
перед ней.)