Неточные совпадения
На площади сосредоточиваются каменные здания,
в которых помещаются общественные заведения, как-то: присутственные места и всевозможные
манежи — для обучения гимнастике, фехтованию и пехотному строю, для принятия пищи, для общих коленопреклонений и проч.
В довершение всего очистили какой-то
манеж и поставили
в нем «Прекрасную Елену», пригласив,
в качестве исполнительницы, девицу Бланш Гандон.
Сперва они вступают
в «
манеж для коленопреклонений», где наскоро прочитывают молитву; потом направляют стопы
в «
манеж для телесных упражнений», где укрепляют организм фехтованием и гимнастикой; наконец, идут
в «
манеж для принятия пищи», где получают по куску черного хлеба, посыпанного солью.
Чистились, подтягивались, проходили через все
манежи, строились
в каре, разводились по работам и проч.
Капища запустели; идолов утопили
в реке, а
манеж,
в котором давала представления девица Гандон, сожгли.
Но вот солнце достигает зенита, и Угрюм-Бурчеев кричит: «Шабаш!» Опять повзводно строятся обыватели и направляются обратно
в город, где церемониальным маршем проходят через «
манеж для принятия пищи» и получают по куску черного хлеба с солью.
Было что-то очень глупое
в том, как черные солдаты, конные и пешие, сбивают, стискивают зеленоватые единицы
в большое, плотное тело, теперь уже истерически и грозно ревущее, стискивают и медленно катят, толкают этот огромный, темно-зеленый ком
в широко открытую пасть
манежа.
— Какая штучка началась, а? Вот те и хи-хи! Я ведь шел с ним, да меня у Долгоруковского переулка остановил один эсер, и вдруг — трах! трах! Сукины дети! Даже не подошли взглянуть — кого перебили, много ли? Выстрелили и спрятались
в манеж. Так ты, Самгин, уговори! Я не могу! Это, брат, для меня — неожиданно… непонятно! Я думал, у нее — для души — Макаров… Идет! — шепнул он и отодвинулся подальше
в угол.
— Кричит: продавайте лес, уезжаю за границу! Какому черту я продам, когда никто ничего не знает, леса мужики жгут, все — испугались… А я — Блинова боюсь, он тут затевает что-то против меня, может быть, хочет голубятню поджечь. На днях
в манеже был митинг «Союза русского народа», он там орал: «Довольно!» Даже кровь из носа потекла у идиота…
Пред ним, одна за другой, мелькали, точно падая куда-то, полузабытые картины: полиция загоняет московских студентов
в манеж, мужики и бабы срывают замок с двери хлебного «магазина», вот поднимают колокол на колокольню; криками ура встречают голубовато-серого царя тысячи обывателей Москвы, так же встречают его
в Нижнем Новгороде, тысяча людей всех сословий стоит на коленях пред Зимним дворцом, поет «Боже, царя храни», кричит ура.
— Студентов загоняют
в манеж, — объяснил ему спокойный человек с палкой
в руке и с бульдогом на цепочке. Шагая
в ногу с Климом, он прибавил...
После Ходынки и случая у
манежа Самгин особенно избегал скопления людей, даже публика
в фойе театров была неприятна ему; он инстинктивно держался ближе к дверям, а на улицах, видя толпу зрителей вокруг какого-то несчастия или скандала, брезгливо обходил людей стороной.
В следующую минуту Клим оказался
в толпе студентов, которую полиция подгоняла от университета к
манежу, и курносый, розовощекий мальчик, без фуражки на встрепанных волосах, закричал, указывая на него...
— Он сообщал адрес, и через некоторое время Самгин сидел
в доме Российского страхового общества, против
манежа,
в квартире, где, почему-то, воздух был пропитан запахом керосина.
— Пожалуйте, — сказал он Самгину, указывая рукою
в перчатке на
манеж.
Потом повели
в конюшню, оседлали лошадей, ездили
в манеже и по двору, и Райский ездил. Две дочери, одна черненькая, другая беленькая, еще с красненькими, длинными, не по росту, кистями рук, как бывает у подрастающих девиц, но уже затянутые
в корсет и бойко говорящие французские фразы, обворожили юношу.
На другой день
в манеже мы спрашивали уже, жив ли еще бедный поручик, как сам он явился между нами; мы сделали ему тот же вопрос.
Мы стояли
в местечке ***. Жизнь армейского офицера известна. Утром ученье,
манеж; обед у полкового командира или
в жидовском трактире; вечером пунш и карты.
В *** не было ни одного открытого дома, ни одной невесты; мы собирались друг у друга, где, кроме своих мундиров, не видали ничего.
— Ну, до трехсот далеконько. А впрочем, будет с нее на нынешний день! У нас
в полку так велось: как скоро солдатик не выдержит положенное число палок —
в больницу его на поправку. Там подправят, спину заживят, и опять
в манеж… покуда свою порцию сполна не получит!
В первые дни революции активность моя выразилась лишь
в том, что когда
Манеж осаждался революционными массами, а вокруг
Манежа и внутри его были войска, которые каждую минуту могли начать стрелять, я с трудом пробрался внутрь
Манежа, спросил офицера, стоявшего во главе этой части войска, и начал убеждать его не стрелять, доказывая ему, что образовалось новое правительство и что старое правительство безнадежно пало.
Вскипели храбрые войска!
Маневр… Другой… И победили!
Летят кто с шашкой, кто с штыком,
В манеже лихо водворили
Кухарку с мерзлым судаком…
Взбешенный полицмейстер вскакивает
в ворота
манежа и натыкается на кухарку с судаком, которая хватает его за рукав и вопит...
Что улица — картины те же,
Везде народ… Везде войска…
Студенты спрятаны
в манеже,
Шумят, как бурная река.
И за студентами загнали
В манеж испуганный народ,
Всех, что кричали, не кричали,
Всех, кто по улице пройдет, —
Вали
в манеж!
— От самого Ланского с Тверского бульвара. Вчера достукались. — Поднимает за шиворот щенка. — Его мать
в прошлом году золотую медаль на выставке
в манеже получила. Дианка. Помните?
Против ворот [Въезд во двор со стороны Тверской, против Обжорного переулка.] Охотного ряда, от Тверской, тянется узкий Лоскутный переулок, переходящий
в Обжорный, который кривулил к
Манежу и к Моховой; нижние этажи облезлых домов
в нем были заняты главным образом «дырками». Так назывались харчевни, где подавались: за три копейки — чашка щей из серой капусты, без мяса; за пятак — лапша зелено-серая от «подонья» из-под льняного или конопляного масла, жареная или тушеная картошка.
Когда кухарку с судаком действительно загнали
в манеж, а новая толпа студентов высыпала из университета на Моховую, вдруг видят: мчится на своей паре с отлетом, запряженной
в казенные, с высокой спинкой, сани, сам обер-полицмейстер.
В толпе студентов, стоявших посредине улицы, ему пришлось задержаться и ехать тихо.
Последний раз я видел Мишу Хлудова
в 1885 году на собачьей выставке
в Манеже. Огромная толпа окружила большую железную клетку.
В клетке на табурете
в поддевке и цилиндре сидел Миша Хлудов и пил из серебряного стакана коньяк. У ног его сидела тигрица, била хвостом по железным прутьям, а голову положила на колени Хлудову. Это была его последняя тигрица, недавно привезенная из Средней Азии, но уже прирученная им, как собачонка.
Мы стали ходить два раза
в неделю
в гусарский
манеж, где на лошадях запасного эскадрона учились у полковника Кнабенау, под главным руководством генерала Левашова, который и прежде того, видя нас часто
в галерее
манежа во время верховой езды своих гусар, обращался к нам с приветом и вопросом: когда мы начнем учиться ездить?
Райнер несколько смешался и, глядя на всех, не понимал, что случилось, достойное такого смеха. По его понятиям о труде, он с совершенным спокойствием передал бы ни к чему не способной Бертольди предложение даже прыгать
в обруч
в манеже или показывать фокусы, или, наконец, приготовлять блестящую ваксу, так как она когда-то, по ее собственным словам, «работала над химией».
Был еще за городом гусарский выездной
манеж, состроенный из осиновых вершинок и оплетенный соломенными притугами, но это было временное здание. Хотя губернский архитектор, случайно видевший счеты, во что обошелся этот
манеж правительству, и утверждал, что здание это весьма замечательно
в истории военных построек, но это нимало не касается нашего романа и притом с подробностью обработано уездным учителем Зарницыным
в одной из его обличительных заметок, напечатанных
в «Московских ведомостях».
Она любила продавать цветы на гуляньях,
в манежах и торговать шампанским на больших балах.
Теперь улица пуста. Она торжественно и радостно горит
в блеске летнего солнца. Но
в зале спущены все гардины, и оттого
в ней темно, прохладно и так особенно нелюдимо, как бывает среди дня
в пустых театрах,
манежах и помещениях суда.
Салон светской женщины (ты именно такою описываешь мне Полину) — не
манеж и не одно из тех жалких убежищ,
в которых вы, молодые люди, к несчастию, получаете первые понятия о любви…
В Москве,
в манеже, один конь был, совсем у всех наездников от рук отбился и изучил, профан, такую манеру, чтобы за колени седока есть.
Кавалькада начала собираться тотчас после обеда. М-r ле Гран и князек, давно уже мучимые нетерпением, побежали взапуски
в манеж, чтобы смотреть, как будут седлать лошадей. Княжна, тоже очень довольная, проворно переоделась
в амазонку. Княгиня кротко просила ее бога ради ехать осторожнее и не скакать.
Мы с Марьей Ивановной да с Наденькой были у него
в манеже: я ведь, вы знаете, сама за ней наблюдаю: уж кто лучше матери усмотрит за дочерью? я сама занималась воспитанием и не хвастаясь скажу: дай бог всякому такую дочь!
Дубков, который был знаком с этой дамой, застав меня однажды
в манеже, где я стоял, спрятавшись за лакеями и шубами, которые они держали, и узнав от Дмитрия о моей страсти, так испугал меня предложением познакомить меня с этой амазонкой, что я опрометью убежал из
манежа и, при одной мысли о том, что он ей сказал обо мне, больше не смел входить
в манеж, даже до лакеев, боясь встретить ее.
Раз я страстно влюбился
в очень полную даму, которая ездила при мне
в манеже Фрейтага, вследствие чего каждый вторник и пятницу — дни,
в которые она ездила, — я приходил
в манеж смотреть на нее, но всякий раз так боялся, что она меня увидит, и потому так далеко всегда становился от нее и бежал так скоро с того места, где она должна была пройти, так небрежно отворачивался, когда она взглядывала
в мою сторону, что я даже не рассмотрел хорошенько ее лица и до сих пор не знаю, была ли она точно хороша собой или нет.
Говорят, что однажды состоялось
в московском
манеже торжественное состязание специалистов по маленькому барабану, и Индурский блистательно вышел из него первым.
У ворот, ведущих
в манеж и конюшню, расположился училищный оркестр.
Правда, его однообразие чуть-чуть прискучивает, но домашние парады с музыкой
в огромном
манеже на Моховой вносят и сюда некоторое разнообразие.
Между прочим, подходило понемногу время первого для фараонов лагерного сбора. Кончились экзамены. Старший курс перестал учиться верховой езде
в училищном
манеже. Господа обер-офицеры стали мягче и доступнее
в обращении с фараонами. Потом курсовые офицеры начали подготовлять младшие курсы к настоящей боевой стрельбе полными боевыми патронами.
В правом крыле училищного плаца находился свой собственный тир для стрельбы, узкий, но довольно длинный, шагов
в сорок, наглухо огороженный от Пречистенского бульвара.
Николай Иванович, идя по
манежу, сунул руку
в карман и, вынимая ложку, сказал...
Подойдя к буфету, Николай Иванович подозвал лакея, отдал ему ложку и пошел гулять по
манежу.
В это время Н.Н. Соедов опять сунул ложку ему
в карман.
В последние годы своей жизни Н.И. Пастухов уже не писал почти ничего, но всегда посещал общественные места и особенно любил гулять
в Манеже.
Кривой повёл Кожемякина
в городской
манеж на концерт
в пользу голодающих: там было тесно, душно, гремела военная музыка, на подмостки выходили полуголые барыни
в цветах и высокими, неприятными голосами пели то одна, то — две сразу, или
в паре с мужчинами
в кургузых фраках.
— Вы понимаете, что я
в это не вхожу, — проговорил Николай Артемьевич, встал, надел шляпу и, посвистывая (он от кого-то слышал, что посвистывать можно только у себя на даче и
в манеже), отправился гулять
в сад. Шубин поглядел на него из окошка своего флигеля и молча высунул ему язык.
Еще одно мгновение, и мы на потолке Большого театра, представлявшем собой громадный сарай размером
в хороший
манеж. Посредине из широкого отверстия воронкой шел свет от главной люстры. Несколько рабочих толпились около этого отверстия, точно сказочные гномы.
Жизнь моя казалась мне погибшею, и я самовольно представлял себя себе самому не иначе как волчком, который посукнула рука какого-то злого чародея, — и вот я кручусь и верчусь по его капризу: езжу верхом
в манеже и слушаю грибоедовские остроты и, как Гамлет, сношу удары оскорбляющей судьбы купно до сожалений Трубицына и извинений Постельникова, а все-таки не могу вооружиться против моря бед и покончить с ними разом; с мосту да
в воду…