Неточные совпадения
Пойдешь ли деревенькою —
Крестьяне
в ноги валятся,
Пойдешь лесными дачами —
Столетними
деревьямиПреклонятся
леса!
Тебе низко кажется, что я считаю
деревья в лесу, а ты даришь тридцать тысяч Рябинину; но ты получишь аренду и не знаю еще что, а я не получу и потому дорожу родовым и трудовым….
Солнце уже спускалось к
деревьям, когда они, побрякивая брусницами, вошли
в лесной овражек Машкина Верха. Трава была по пояс
в середине лощины, и нежная и мягкая, лопушистая, кое-где по
лесу пестреющая Иваном-да-Марьей.
— Я не стану тебя учить тому, что ты там пишешь
в присутствии, — сказал он, — а если нужно, то спрошу у тебя. А ты так уверен, что понимаешь всю эту грамоту о
лесе. Она трудна. Счел ли ты
деревья?
Точно как бы исполинский вал какой-то бесконечной крепости, возвышались они над равнинами то желтоватым отломом,
в виде стены, с промоинами и рытвинами, то зеленой кругловидной выпуклиной, покрытой, как мерлушками, молодым кустарником, подымавшимся от срубленных
дерев, то наконец темным
лесом, еще уцелевшим от топора.
Когда дорога понеслась узким оврагом
в чащу огромного заглохнувшего
леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам
в обхват, вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: «Чей
лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из
леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз,
в виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами
в разных местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога на гору и пошла по ровной возвышенности с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя, с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались
в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых
дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не дурак ли я был доселе?
— Ну, расспросите у него, вы увидите, что… [
В рукописи четыре слова не разобрано.] Это всезнай, такой всезнай, какого вы нигде не найдете. Он мало того что знает, какую почву что любит, знает, какое соседство для кого нужно, поблизости какого
леса нужно сеять какой хлеб. У нас у всех земля трескается от засух, а у него нет. Он рассчитает, насколько нужно влажности, столько и
дерева разведет; у него все играет две-три роли:
лес лесом, а полю удобренье от листьев да от тени. И это во всем так.
Был белый утренний час;
в огромном
лесу стоял тонкий пар, полный странных видений. Неизвестный охотник, только что покинувший свой костер, двигался вдоль реки; сквозь
деревья сиял просвет ее воздушных пустот, но прилежный охотник не подходил к ним, рассматривая свежий след медведя, направляющийся к горам.
Он пошел к Неве по
В—му проспекту; но дорогою ему пришла вдруг еще мысль: «Зачем на Неву? Зачем
в воду? Не лучше ли уйти куда-нибудь очень далеко, опять хоть на острова, и там где-нибудь,
в одиноком месте,
в лесу, под кустом, — зарыть все это и
дерево, пожалуй, заметить?» И хотя он чувствовал, что не
в состоянии всего ясно и здраво обсудить
в эту минуту, но мысль ему показалась безошибочною.
Когда б, укрытое
в лесу, ты возрастало,
Тебе б вредить ни зной, ни ветры не могли,
Тебя бы старые
деревья берегли...
Городской бульвар на высоком берегу Волги, с площадкой перед кофейной. Направо (от актеров) — вход
в кофейную, налево —
деревья;
в глубине низкая чугунная решетка, за ней — вид на Волгу, на большое пространство:
леса, села и проч. На площадке столы и стулья: один стол на правой стороне, подле кофейной, другой — на левой.
—
Деревья в лесу, — повторила она. — Стало быть, по-вашему, нет разницы между глупым и умным человеком, между добрым и злым?
— Во-первых, на это существует жизненный опыт; а во-вторых, доложу вам, изучать отдельные личности не стоит труда. Все люди друг на друга похожи как телом, так и душой; у каждого из нас мозг, селезенка, сердце, легкие одинаково устроены; и так называемые нравственные качества одни и те же у всех: небольшие видоизменения ничего не значат. Достаточно одного человеческого экземпляра, чтобы судить обо всех других. Люди, что
деревья в лесу; ни один ботаник не станет заниматься каждою отдельною березой.
«Денег ни гроша, три месяца, приехать самому, разобрать дела крестьян, привести доход
в известность, служить по выборам», — все это
в виде призраков обступило Обломова. Он очутился будто
в лесу, ночью, когда
в каждом кусте и
дереве чудится разбойник, мертвец, зверь.
Запахло сыростью. Становилось все темнее и темнее.
Деревья сгруппировались
в каких-то чудовищ;
в лесу стало страшно: там кто-то вдруг заскрипит, точно одно из чудовищ переходит с своего места на другое, и сухой сучок, кажется, хрустит под его ногой.
В лесу те же
деревья, но
в шуме их явился особенный смысл: между ними и ею водворилось живое согласие. Птицы не просто трещат и щебечут, а все что-то говорят между собой; и все говорит вокруг, все отвечает ее настроению; цветок распускается, и она слышит будто его дыхание.
Плетень, отделявший сад Райских от
леса, давно упал и исчез.
Деревья из сада смешались с ельником и кустами шиповника и жимолости, переплелись между собою и образовали глухое, дикое место,
в котором пряталась заброшенная, полуразвалившаяся беседка.
Он принимался чуть не сам рубить мачтовые
деревья, следил прилежнее за работами на пильном заводе, сам, вместо приказчиков, вел книги
в конторе или садился на коня и упаривал его, скача верст по двадцати взад и вперед по
лесу, заглушая свое горе и все эти вопросы, скача от них дальше, — но с ним неутомимо, как свистящий осенний ветер, скакал вопрос: что делается на той стороне Волги?
И вдруг из-за скал мелькнул яркий свет, задрожали листы на
деревьях, тихо зажурчали струи вод. Кто-то встрепенулся
в ветвях, кто-то пробежал по
лесу; кто-то вздохнул
в воздухе — и воздух заструился, и луч озолотил бледный лоб статуи; веки медленно открылись, и искра пробежала по груди, дрогнуло холодное тело, бледные щеки зардели, лучи упали на плечи.
А то унесу тебя
в лес, отыщу малиновый куст, посажу у малины, а сам тебе свистульки из
дерева режу.
Земли нет: все
леса и сады, густые, как щетка.
Деревья сошли с берега и теснятся
в воду. За садами вдали видны высокие горы, но не обожженные и угрюмые, как
в Африке, а все заросшие
лесом. Направо явайский берег, налево, среди пролива, зеленый островок, а сзади, на дальнем плане, синеет Суматра.
Что удивительного теряться
в кокосовых неизмеримых
лесах, путаться ногами
в ползучих лианах, между высоких, как башни,
деревьев, встречаться с этими цветными странными нашими братьями?
Хожу по
лесу, да
лес такой бестолковый, не то что тропический: там или вовсе не продерешься сквозь чащу, а если продерешься, то не налюбуешься красотой
деревьев, их группировкой, разнообразием; а здесь можно продраться везде, но
деревья стоят так однообразно, прямо, как свечки: пихта, лиственница, ель; ель, лиственница, пихта, изредка береза; куда ни взглянешь, везде этот частокол; взгляд теряется
в печальной бесконечности
леса.
А кругом, над головами, скалы, горы, крутизны, с красивыми оврагами, и все поросло
лесом и
лесом. Крюднер ударил топором по пню, на котором мы сидели перед хижиной; он сверху весь серый; но едва топор сорвал кору, как под ней заалело
дерево, точно кровь. У хижины тек ручеек,
в котором бродили красноносые утки. Ручеек можно перешагнуть, а воды
в нем так мало, что нельзя и рук вымыть.
Сегодня все перебираются с берега: работы кончены на фрегате, шкалы подняты и фок-мачту как будто зашнуровали.
В лесу нарубили
деревьев, все, разумеется, красных, для будущих каких-нибудь починок. С берега забирают баранов, уток, кур; не знаю, заберут ли дракона или он останется на свободе доедать трупы уток.
Я побежал к речке, сунулся было
в двух местах, да чрез
лес продраться нельзя: папоротники и толстые стволы красного
дерева стояли стеной, а лианы раскинуты, как сети.
Завидели берега Явы, хотели войти
в Зондский пролив между Явой и островком Принца,
в две мили шириною, покрытым
лесом красного
дерева.
Мимо
леса красного
дерева и других, которые толпой жмутся к самому берегу, как будто хотят столкнуть друг друга
в воду, пошли мы по тропинке к другому большому
лесу или саду, манившему издали к себе.
Тихо, хорошо. Наступил вечер:
лес с каждой минутой менял краски и наконец стемнел; по заливу, как тени, качались отражения скал с
деревьями.
В эту минуту за нами пришла шлюпка, и мы поехали. Наши суда исчезали на темном фоне утесов, и только когда мы подъехали к ним вплоть, увидели мачты, озаренные луной.
Вообще весь рейд усеян мелями и рифами. Беда входить на него без хороших карт! а тут одна только карта и есть порядочная — Бичи. Через час катер наш, чуть-чуть задевая килем за каменья обмелевшей при отливе пристани, уперся
в глинистый берег. Мы выскочили из шлюпки и очутились —
в саду не
в саду и не
в лесу, а
в каком-то парке, под непроницаемым сводом отчасти знакомых и отчасти незнакомых
деревьев и кустов. Из наших северных знакомцев было тут немного сосен, а то все новое, у нас невиданное.
Она
в это время добежала до первых
деревьев леса, забежала за банан, остановилась и, как орангутанг, глядела сквозь ветви на нас.
Вы посмеетесь над этим сказочным ландшафтом, над огромными
деревьями, спрятавшимися
в лесу хижинами, красивым ручейком.
Гладкая, окруженная канавками дорога шла между плантаций, фруктовых
деревьев или низменных и болотистых полей. С дороги уже видны густые, непроходимые
леса,
в которых гнездятся рыси, ленивцы, но всего более тигры.
Кругом все заросло пальмами areca или кокосовыми; обработанных полей с хлебом немного: есть плантации кофе и сахара, и то мало: места нет; все болота и густые
леса. Рис, главная пища южной Азии, привозится
в Сингапур с Малаккского и Индийского полуостровов. Но зато сколько
деревьев! хлебное, тутовое, мускатное, померанцы, бананы и другие.
Сегодня два события, следовательно, два развлечения: кит зашел
в бухту и играл у берегов да наши куры, которых свезли на берег, разлетелись, штук сто. Странно: способность летать вдруг
в несколько дней развилась
в лесу так, что не было возможности поймать их; они летали по
деревьям, как лесные птицы. Нет сомнения, что если они одичают, то приобретут все способности для летанья, когда-то, вероятно, утраченные ими
в порабощенном состоянии.
Отойдя от бивака километра четыре, я нашел маленькую тропинку и пошел по ней к
лесу. Скоро я заметил, что ветки
деревьев стали хлестать меня по лицу. Наученный опытом, я понял, что тропа эта зверовая, и, опасаясь, как бы она не завела меня куда-нибудь далеко
в сторону, бросил ее и пошел целиной. Здесь я долго бродил по оврагам, но ничего не нашел.
Восточный склон Сихотэ-Алиня совершенно голый. Трудно представить себе местность более неприветливую, чем истоки реки Уленгоу. Даже не верится, что здесь был когда-нибудь живой
лес. Немногие
деревья остались стоять на своих корнях. Сунцай говорил, что раньше здесь держалось много лосей, отчего и река получила название Буй, что значит «сохатый»; но с тех пор как выгорели
леса, все звери ушли, и вся долина Уленгоу превратилась
в пустыню.
Дождь
в лесу — это двойной дождь. Каждый куст и каждое
дерево при малейшем сотрясении обдают путника водой.
В особенности много дождевой воды задерживается на листве леспедецы. Через 5 минут я был таким же мокрым, как если бы окунулся с головой
в реку.
Начинался рассвет… Из темноты стали выступать сопки, покрытые
лесом, Чертова скала и кусты, склонившиеся над рекой. Все предвещало пасмурную погоду… Но вдруг неожиданно на востоке, позади гор, появилась багровая заря, окрасившая
в пурпур хмурое небо.
В этом золотисто-розовом сиянии отчетливо стал виден каждый куст и каждый сучок на
дереве. Я смотрел как очарованный на светлую игру лучей восходящего солнца.
Чуть брезжилось; звезды погасли одна за другой; побледневший месяц медленно двигался навстречу легким воздушным облачкам. На другой стороне неба занималась заря. Утро было холодное.
В термометре ртуть опустилась до — 39°С. Кругом царила торжественная тишина; ни единая былинка не шевелилась. Темный
лес стоял стеной и, казалось, прислушивался, как трещат от мороза
деревья. Словно щелканье бича, звуки эти звонко разносились
в застывшем утреннем воздухе.
От устья Илимо Такема поворачивает на север и идет
в этом направлении 6 или 7 км. Она все время придерживается правой стороны долины и протекает у подножия гор, покрытых осыпями и почти совершенно лишенных растительности. Горы эти состоят из глинисто-кремнистых сланцев и гранитного порфира. С левой стороны реки тянется широкая полоса земли, свободная от
леса. Здесь можно видеть хорошо сохранившиеся двойные террасы.
Деревья, разбросанные
в одиночку и небольшими группами, придают им живописный вид.
Весь день
в воздухе стояла мгла; небо затянуто паутиной слоисто-перистых облаков; вокруг солнца появились «венцы»; они суживались все более и более и наконец слились
в одно матовое пятно.
В лесу было тихо, а по вершинам
деревьев уже разгуливал ветер.
Долина реки Литянгоу какая-то странная — не то поперечная, не то продольная. Местами она расширяется до 1,5 км, местами суживается до 200 м.
В нижней части долины есть много полян, засоренных камнями и непригодных для земледелия. Здесь часто встречаются горы и кое-где есть негустые лиственные
леса. Чем выше подниматься по долине, тем чаще начинают мелькать темные силуэты хвойных
деревьев, которые мало-помалу становятся преобладающими.
Утесы на берегу моря,
лес в горах и одиноко стоящие кусты и
деревья казались как бы другими — не такими, как всегда.
Наконец появились предрассветные сумерки. Туман сделался серовато-синим и хмурым.
Деревья, кусты и трава на земле покрылись каплями росы. Угрюмый
лес дремал. Река казалась неподвижной и сонной. Тогда я залез
в свой комарник и крепко заснул.
Выбор места для бивака
в таком
лесу всегда доставляет много затруднений: попадешь или на камни, опутанные корнями
деревьев, или на валежник, скрытый под мхом.
Южнее реки Мутухе его можно найти
в лесу только одиночными
деревьями.
На следующий день мы пошли дальше.
В горах были видны превосходные кедровые
леса, зато
в долине хвойные
деревья постепенно исчезали, а на смену им выступали широколиственные породы, любящие илистую почву и обилие влаги.
На другой день я выехал на станцию Корфовская, расположенную с южной стороны хребта Хехцир. Там я узнал, что рабочие видели Дерсу
в лесу на дороге. Он шел с ружьем
в руках и разговаривал с вороной, сидевшей на
дереве. Из этого они заключили, что, вероятно, он был пьян.
В большом
лесу во время непогоды всегда жутко. Та к и кажется, что именно то
дерево, под которым спишь, упадет на тебя и раздавит. Несмотря на усталость, я долго не мог уснуть.