Неточные совпадения
12-го августа 18…, ровно
в третий день после дня моего рождения,
в который мне минуло десять лет и
в который я получил такие чудесные подарки,
в семь часов утра Карл Иваныч разбудил меня, ударив над самой моей головой хлопушкой — из
сахарной бумаги на палке — по мухе.
Вышиб два
сахарные зуба палаш, рассек надвое язык, разбил горловой позвонок и вошел далеко
в землю.
При этом всегда они брали с собой кутью на белом блюде,
в салфетке, а кутья была
сахарная из рису и изюму, вдавленного
в рис крестом.
— Неужели! Этот
сахарный маркиз! Кажется, я ему оставил кое-какие сувениры: ночью будил не раз, окна отворял у него
в спальне. Он все, видите, нездоров, а как приехал сюда, лет сорок назад, никто не помнит, чтоб он был болен. Деньги, что занял у него, не отдам никогда. Что же ему еще? А хвалит!
Конфекты были — тертый горошек с
сахарным песком, опять морковь, кажется, да еще что-то
в этом роде, потом разные подобия рыбы, яблока и т. п., все из красного и белого риса.
Наконец кончился обед. Все унесли и чрез пять минут подали чай и конфекты
в знакомых уже нам ящиках. Там были подобия бамбуковых ветвей из леденца, лент, сердец, потом рыбы, этой альфы и омеги японского стола, от нищего до вельможи, далее какой-то тертый горошек с
сахарным песком и рисовые конфекты.
Живо убрали с палубы привезенные от губернатора конфекты и провизию и занялись распределением подарков с нашей стороны.
В этот же вечер с баниосами отправили только подарок первому губернатору, Овосаве Бунго-но: малахитовые столовые часы, с группой бронзовых фигур, да две хрустальные вазы. Кроме того, послали ликеров, хересу и несколько голов сахару. У них рафинаду нет, а есть только
сахарный песок.
Мы вышли к большому монастырю,
в главную аллею, которая ведет
в столицу, и сели там на парапете моста. Дорога эта оживлена особенным движением: беспрестанно идут с ношами овощей взад и вперед или ведут лошадей с перекинутыми через спину кулями риса, с папушами табаку и т. п. Лошади фыркали и пятились от нас.
В полях везде работают. Мы пошли на
сахарную плантацию. Она отделялась от большой дороги полями с рисом, которые были наполнены водой и походили на пруды с зеленой, стоячей водой.
Было из теста что-то вроде блина с начинкой из
сахарного песку,
в первобытном виде, как он добывается из тростника; были клейкие витушки и проч.
Посредине улицы едва оставался свободный проезд для экипажей; дорога
в обыкновенном смысле не существовала, а превратилась
в узкое, избитое ямами корыто, до краев наполненное смятым грязно-бурого цвета снегом, походившим на неочищенный
сахарный песок.
Сзади дома устраивался незатейливый огород с ягодными кустами и наиболее ценными овощами: репой, русскими бобами,
сахарным горохом и проч., которые, еще на моей памяти, подавались
в небогатых домах после обеда
в виде десерта.
Наверное, он принес из сада
в кармане огурец или несколько стручков
сахарного гороху и отдаст их Сережке, когда увидит себя вне постороннего наблюдения.
Приносят десерт. Ежели лето
в разгаре, то ставят целые груды ягод, фруктов,
сахарного гороха, бобов и т. д. Матушка выбирает что получше и потчует дедушку; затем откладывает лакомства на особые тарелки и отсылает к Настасье. Детям дает немного, да и то преимущественно гороху и бобов.
По вечерам
в опустевших канцеляриях уездного суда горел какой-нибудь сальный огарок, стояла посудинка водки, лежало на
сахарной бумаге несколько огурцов, и дежурные резались до глубокой ночи
в карты…
Спирт привозили и
в жестянках, имевших форму
сахарной головы, и
в самоварах, и чуть ли не
в поясах, а чаще всего просто
в бочках и
в обыкновенной посуде, так как мелкое начальство было подкуплено, а крупное смотрело сквозь пальцы.
Это была большая пачка бумаги, вершка три
в высоту и вершка четыре
в длину, крепко и плотно завернутая
в «Биржевые ведомости» и обвязанная туго-натуго со всех сторон и два раза накрест бечевкой, вроде тех, которыми обвязывают
сахарные головы.
Помада очень мало изменился
в Москве. По крайней ветхости всего его костюма можно было безошибочно полагать, что житье его было не
сахарное. О службе своей он разговаривал неохотно и только несколько раз принимался рассказывать, что долги свои он уплатил все до копеечки.
Рядом с матерью сидит старшая дочь хозяев, Зинаида Егоровна, второй год вышедшая замуж за помещика Шатохина, очень недурная собою особа с бледно-сахарным лицом и капризною верхнею губкою; потом матушка-попадья, очень полная женщина
в очень узком темненьком платье, и ее дочь, очень тоненькая, миловидная девушка
в очень широком платье, и, наконец, Соня Бахарева.
Ее необычайному успеху, многолюдству и огромности заключенных на ней сделок способствовали многие обстоятельства: постройка
в окрестностях трех новых
сахарных заводов и необыкновенно обильный урожай хлеба и
в особенности свекловицы; открытие работ по проведению электрического трамвая и канализации; сооружение новой дороги на расстояние
в семьсот пятьдесят верст; главное же — строительная горячка, охватившая весь город, все банки и другие финансовые учреждения и всех домовладельцев.
Нюра — маленькая, лупоглазая, синеглазая девушка; у нее белые, льняные волосы, синие жилки на висках.
В лице у нее есть что-то тупое и невинное, напоминающее белого пасхального
сахарного ягненочка. Она жива, суетлива, любопытна, во все лезет, со всеми согласна, первая знает все новости, и если говорит, то говорит так много и так быстро, что у нее летят брызги изо рта и на красных губах вскипают пузыри, как у детей.
По возвращении домой начиналась новая возня с ягодами:
в тени от нашего домика рассыпали их на широкий чистый липовый лубок, самые крупные отбирали на варенье, потом для кушанья, потом для сушки; из остальных делали русские и татарские пастилы; русскими назывались пастилы толстые,
сахарные или медовые, процеженные сквозь рединку, а татарскими — тонкие, как кожа, со всеми ягодными семечками, довольно кислые на вкус.
Более всего любил я смотреть, как мать варила варенье
в медных блестящих тазах на тагане, под которым разводился огонь, — может быть, потому, что снимаемые с кипящего таза
сахарные пенки большею частью отдавались нам с сестрицей; мы с ней обыкновенно сидели на земле, поджав под себя ноги, нетерпеливо ожидая, когда масса ягод и сахара начнет вздуваться, пузыриться и покрываться беловатою пеленою.
Дивится честной купец такому богатству несказанному, а вдвое того, что хозяина нет; не токмо хозяина, и прислуги нет; а музыка играет не смолкаючи; и подумал он
в те поры про себя: «Все хорошо, да есть нечего», — и вырос перед ним стол, убранный, разубранный:
в посуде золотой да серебряной яства стоят
сахарные и вина заморские и питья медвяные.
Встал он со кровати высокия, платье ему все приготовлено, и фонтан воды бьет
в чашу хрустальную; он одевается, умывается и уж новому чуду не дивуется: чай и кофей на столе стоят, и при них закуска
сахарная.
Кирьян на эти слова вынул толстый, завернутый
в сахарную бумагу пакет и подал его Павлу. Тот развернул, и первое, что увидел, — это билеты приказа общественного призрения на его имя и тысяч на тридцать.
Ни одного цельного стекла, а
в иных местах вместо стекол вмазана синяя
сахарная бумага.
Там,
в самом уголку носовой части, спиной к ветру, расположились двое Хрисашек, по-видимому еще не выросших
в меру настоящего Хрисашки, и разложивши на коленях синюю
сахарную бумагу, раздирали руками вяленую воблу.
За нею три тысячи десятин земли
в одной из черноземных губерний, прекрасная усадьба и
сахарный завод, не говоря уже о надеждах
в будущем (еще
сахарный завод), потому что она — единственная дочь и наследница у своих родителей.
— У тебя будет свой собственный
сахарный завод, да у нее
в перспективе три, — продолжает mon oncle, — у тебя отличная усадьба, да у нее три… Ежели у вас даже четверо детей будет — вот уж каждому по усадьбе готово.
Припас я себе крепкую
сахарную веревочку, у лакейчонка ее выпросил, и пошел вечером выкупался, а оттудова
в осиновый лесок за огуменником, стал на колскы, помолился за вся християны, привязал ту веревочку за сук, затравил петлю и всунул
в нее голову.
Мой друг еще по холостой жизни доктор Андрей Иванович Владимиров лечил меня и даже часто ночевал. Температура доходила до 41°, но я не лежал. Лицо и голову доктор залил мне коллодиумом, обклеил
сахарной бумагой и ватой. Было нечто страшное, если посмотреться
в зеркало.
— Я прочту-с, с позволения публики, — покривился опять Липутин всё с тою же
сахарною улыбкой. Он все-таки как бы не решался, и мне даже показалось, что он
в волнении. При всей дерзости этих людей все-таки иногда они спотыкаются. Впрочем, семинарист не споткнулся бы, а Липутин всё же принадлежал к обществу прежнему.
Губернатор исполнил свое обещание и, при бытности того же частного пристава, стряпчего и прежних понятых, распечатал ящики
в письменном столе и конторке, где хранились деньги и бумаги Петра Григорьича, и при этом нашлось три тысячи золотом, тысяча рублей серебряными деньгами, рублей на пятьсот бумажек, да, сверх того,
в особом пакете из
сахарной бумаги триста тысяч именными билетами опекунского совета и затем целый портфель с разными документами.
Убранные таким образом, они внесли
в палату
сахарный кремль,
в пять пудов весу, и поставили его на царский стол.
В ногах у учителя, между коленами, лежала на песке целая груда человеческих костей и лист синей
сахарной бумаги.
— Брось, матушка! — сказал Яков, махнув рукой, и стал насыпать ложкой
в стакан водки
сахарный песок.
—
Сахарная! — вскричал он
в каком-то диком исступлении и тотчас же собрался бежать.
Однако ж, он тотчас же сообразил, что если эту бабу
в хорошие руки, то она вся сделается
сахарная.
Баба была, как все вообще бабы, выросшие
в холе под сению постоялого двора или за прилавком кабака: широкая, толстомясая, большеглазая, с круглым лицом и так называемыми
сахарными грудями.
Благодаря этой мере «они» свиделись. Озираясь и крадучись, пробрался он на заре
в Разъезжую слободку, где стоял ее домик. Квартальные притворились спящими. Будочники, завидев его приближение, исчезали
в подворотни соседних домов. Она стояла у открытого окна… она! Широкая, дородная, белая, вся
сахарная! Она ждала.
Локотков быстро отворил печную дверку этого единственного покоя, где еще не было угара, и
в непотухшие угли бросил горсть сальных крошек вместе с куском синей
сахарной бумаги,
в которую они были завернуты.
— Вот это Хуцубани… там турки пока сидят, господствующие позиции, мы раз
в июне ее заняли, да нас оттуда опять выгнали, а рядом с ним, полевее, вот эта лесная гора
в виде
сахарной головы называется «Охотничий курган», его нашли охотники-пластуны, человек двадцать, ночью отбили у турок без выстрела, всех перерезали и заняли…
Таким образом, перебывал он на всех почти фабриках трех губерний — жил на
сахарном заводе, жил у рыбаков. Слоняясь, как киргиз, с места на место, попал он случайно
в Комарево и, как мы видели, нанялся к Глебу.
Из дальнейших объяснений его оказывалось, что именно вот эта-то цель и задерживала его
в доме Глеба. На самом деле Захар знал очень хорошо, что куда бы он ни пошел — на фабрику ли, на
сахарный ли завод или к другим рыбакам, — это все едино-единственно, держать его нигде не станут: придется шляться без места и, следовательно, без хлеба.
"И все это разом, безо всякого повода, перед чужими,
в кофейной, размышлял Литвинов, глядя на белокурые волосы, светлые глаза, белые зубы своего нового знакомца (особенно смущали его эти крупные
сахарные зубы да еще эти руки с их неладным размахом), — и не улыбнется ни разу; а со всем тем, должно быть, добрый малый и крайне неопытный…"
Он, как Ванька-ключничек перед виселицей, споет песенку о том, как
в сахарные уста было поцеловано и проч.
— Здоровье хозяина! — закричал Буркин, и снова затрещало
в ушах у бедных дам. Трубачи дули, мужчины пили; и как дело дошло до домашних наливок, то разговоры сделались до того шумны, что почти никто уже не понимал друг друга. Наконец, когда обнесли двенадцатую тарелку с
сахарным вареньем, хозяин привстал и, совершенно уверенный, что говорит неправду, сказал...
На полу беседки под навесом лежало что-то прикрытое рогожей. И еще что-то, тоже прикрытое, лежало на листе синей
сахарной бумаги, на скамейке, на которой
в летние дни садилась публика, ожидавшая поезда. Однажды я видел здесь Урмановых. Они сидели рядом. Оба были веселы и красивы. Он, сняв шляпу, проводил рукой по своим непокорным волосам, она что-то оживленно говорила ему.
Мотоцикл простучал двадцать верст, отделявших станцию от совхоза,
в четверть часа (Рокк шел всю ночь, то и дело прячась,
в припадках смертного страха,
в придорожную траву), и, когда солнце начало значительно припекать, на пригорке, под которым вилась речка Топь, глянул
сахарный с колоннами дворец
в зелени.
Дворец-совхоз, словно
сахарный, светился,
в парке тени дрожали, а пруды стали двуцветными пополам — косяком лунный столб, а половина бездонная тьма.