Неточные совпадения
Мужик я пьяный, ветреный,
В амбаре крысы с голоду
Подохли, дом пустехонек,
А не взял бы,
свидетель Бог,
Я за такую каторгу
И тысячи рублей,
Когда б не знал доподлинно,
Что я перед последышем
Стою… что он куражится
По воле по моей...
Бог знает, какой грех его попутал; он, изволишь видеть, поехал за город с одним поручиком, да взяли с собою шпаги, да и ну друг
в друга пырять; а Алексей Иваныч и заколол поручика, да еще при двух
свидетелях!
— Ни единой минуты не верил, что ты убийца, — вдруг вырвалось дрожащим голосом из груди Алеши, и он поднял правую руку вверх, как бы призывая
Бога в свидетели своих слов. Блаженство озарило мгновенно все лицо Мити.
В тайге Уссурийского края надо всегда рассчитывать на возможность встречи с дикими зверями. Но самое неприятное — это встреча с человеком. Зверь спасается от человека бегством, если же он и бросается, то только тогда, когда его преследуют.
В таких случаях и охотник и зверь — каждый знает, что надо делать. Другое дело человек.
В тайге один
бог свидетель, и потому обычай выработал особую сноровку. Человек, завидевший другого человека, прежде всего должен спрятаться и приготовить винтовку.
— Ваше превосходительство, я ни
в чем тут не виноват,
бог свидетель.
— Я пьян? Батюшка Владимир Андреевич,
бог свидетель, ни единой капли во рту не было… да и пойдет ли вино на ум, слыхано ли дело, подьячие задумали нами владеть, подьячие гонят наших господ с барского двора… Эк они храпят, окаянные; всех бы разом, так и концы
в воду.
— Да я-то враг, што ли, самому себе? — кричал Тит, ударяя себя
в грудь кулаком. — На свои глаза
свидетелей не надо…
В первую голову всю свою семью выведу
в орду. Все у меня есть, этово-тово, всем от господа
бога доволен, а
в орде лучше… Наша заводская копейка дешевая, Петр Елисеич, а хрестьянская двухвершковым гвоздем приколочена. Все свое
в хрестьянах: и хлеб, и харч, и обуй, и одёжа… Мне-то немного надо, о молодых стараюсь…
Бог свидетель, барин, не чуял я
в эту пору и сам, что делаю; не знаю и теперь.
Делает это солдат грубо, с сердцем, выворачивая карманы и призывая
Бога в свидетели, что он никогда уже больше не станет пускать жида на улицу и что беспорядки для него хуже всего на свете.
«Вы сами, князь, — писала Петицкая, — знаете по собственному опыту, как можно ошибаться
в людях; известная особа, по здешним слухам, тоже оставила вас, и теперь единственное, пламенное желание княгини — возвратиться к вам и ухаживать за вами. А что она ни
в чем против вас не виновна —
в этом
бог свидетель. Я так же, как и вы,
в этом отношении заблуждалась; но, живя с княгиней около полутора лет, убедилась, что это святая женщина: время лучше докажет вам то, что я пишу
в этих строках…»
— Вишь, святой выискался! — твердил он, весь дрожа от гнева и стуча зубами, как
в лихорадке. Я находился тут же,
в комнате, и был
свидетелем этой безобразной сцены. — Добро! С нынешнего дня — аминь! Кончено между нами. Вот
бог, а вот порог. Ни я у тебя, ни ты у меня! Вы для нас уж больно честны — где нам с вами общество водить! Но не быть же тебе ни дна, ни покрышки!
Когда при произнесении этого слова без
свидетелей Иван Иванович вышел из себя и пришел
в такой гнев,
в каком не дай
бог видывать человека, — что ж теперь, посудите, любезные читатели, что теперь, когда это убийственное слово произнесено было
в собрании,
в котором находилось множество дам, перед которыми Иван Иванович любил быть особенно приличным? Поступи Иван Никифорович не таким образом, скажи он птица,а не гусак,еще бы можно было поправить.
— Но, господин режиссер,
бог свидетель, во всем виновата лошадь; она постоянно сбивается с такта; когда Мальхен прыгнула
в обруч, — лошадь опять переменила ногу и Мальхен упала… вот все видели, все то же скажут…
Может быть, кто-нибудь это знает от какого-нибудь более памятливого
свидетеля или современника. Это весьма возможно, так как встреча Рубини с Чихачевым
в гостиной генерал-губернаторского дома и все, что там произошло, говорят, очень быстро распространилось
в «свете» и было разнесено молвою по городу. Знал об этом и император Николай, и ответ Чихачева: «пою
богу моему» чрезвычайно ему понравился.
— Да? Вы вчера попрекнули меня
в равнодушии и
в том, что я лишен чувства сострадания. Как вы меня хорошо знаете! — усмехнулся я. — Вы веруете
в бога, так вот вам
бог свидетель, что я беспокоюсь день и ночь…
Я — нехороший!
Свидетель бог, что ни одна дурная мысль, даже ни один оттенок дурной мысли не шевельнулся у меня
в голове. Или, может быть, мое несчастное лицо имеет способность выражать вовсе не то, что я чувствую?
— Фу, скаженная [Сумасшедшая.] девка! — сказал тут мельник, отступивши еще шага на два. — Ей-богу, такой скаженной девки во всем селе не сыщется. Да не то что
в селе, а во всей губернии. Ну, подумай ты, какое слово сказала! Да не будь вот тут одна твоя мать, что, пожалуй, и не пойдет
в свидетели, так я бы тебя
в суд потянул за бесчестье! Эй, одумайся ты хоть немного, девка!
— Что вы,
бог с вами, Афанасий Иванович! — изумился Безрылов и даже развел руками и оглянулся, как будто призывая всех присутствующих
в свидетели черной неблагодарности Проскурова.
— Господи, да я и десять взял бы! — прошептал отец Яков, оглядываясь. — И десяти довольно! Вы… вы изумляетесь, и все изумляются. Жадный поп, алчный, куда он деньги девает? Я и сам это чувствую, что жадный… и казню себя, осуждаю… людям
в глаза глядеть совестно… Вам, Павел Михайлович, я по совести… привожу истинного
бога в свидетели…
Василий Борисыч
Бога в свидетели приводил, что сам своими глазами видал, как
в Эносе, на родине митрополита, греки детей
в три погруженья крестят, что там про обливанство слуху нет и весьма им гнушаются, как богомерзкой латинской прелестью.
— Я вам пóслух, я вам очевидец!.. — степенно проговорил Василий Борисыч. —
Богу споспешествующу обтек аз многогрешный греческие области,
в Цареграде был, во святем граде Иерусалиме Живоносному Гробу поклонялся и повсюду самолично видел, что у греков трехпогружательное крещение всеобдержно и нет между ними латинского обливанья.
Свидетель мне
Бог.
На мою просьбу не волноваться и на уверения, что я вижу
в них только
свидетелей, помощников правосудия, они
в один голос заявили мне, что никогда они
свидетелями не были, знать ничего не знают и надеются, что
бог и на будущее время избавит их от близкого знакомства с судейским людом.
Воспользовавшись последним словом, Урбенин призвал
бога в свидетели, что он не виноват ни делом, ни мыслью.
Благо же это, главным образом, потому, что мы можем беседовать с
свидетелем внутри нас, который есть
бог, беседовать тогда, когда нас
в миру презирают, не уважают и лишают любви.
Вот что писал Сенека своему другу: «Ты хорошо делаешь, любезный Люциний, что стараешься сам своими силами держать себя
в хорошем и добром духе. Всякий человек всегда может сам себя так настроить. Для этого не нужно подымать руки к небу и просить сторожа при храме пустить нас поближе к
богу, чтобы он нас расслышал:
бог всегда близко к нам, он внутри нас.
В нас живет святой дух,
свидетель и страж всего хорошего и дурного. Он обходится с нами, как мы обходимся с ним. Если мы бережем его, он бережет нас».
— Ах, барон! — прискорбно вздохнул губернатор; — это не так-то легко, как кажется; у них там
в синоде я не знаю какие порядки и какими соображениями они руководствуются: для нас это вполне terra incognita [Незнакомая область знаний (лат.).]; но… я очень рад, что все это случилось при вас, что вы сами были
свидетелем… Теперь вы видите, что это такое! Я непременно приму свои меры, и приму их немедленно; а будет ли успех, ей-Богу, не знаю!
В этом «О!» выражается все: и гнев, и негодование, и обида. Но этим «О» и исчерпывается дальнейшее объяснение. Я слишком горда, чтобы оправдываться и спорить. Я не умею выражать свою любовь, признательность, благодарность… И ласкаться я также не умею…
В этом я не виновата,
Бог свидетель тому. Кровь моего племени — племени моих родителей и предков — создала меня такой.
— Матерью Дуне буду я, — сказала она. —
Бога создателя ставлю тебе во
свидетели, что, сколько смогу, заменю ей тебя… Но замуж никогда не посягну — земной жених до дня воскресенья
в пучине морской почивает, небесный царит над вселенной… Третьего нет и не будет.
— Верно, Аграфена Петровна.
Бог свидетель, что говорю не облыжно! — горячо вскликнул Самоквасов. — Господи! Хоть бы глазком взглянуть! А говорить не посмею, на глаза к ней боюсь показаться. Помнит ведь она, как я
в прошлом году за Волгу уехал, а после того, ни с кем не повидавшись,
в Казань сплыл?
— Отец святой, — произнес торжественно барон, — будьте посредником между мною и живым
богом, которого призываю теперь
в свидетели моей клятвы.
Виталина. Теперь ясно, как день: ты будешь с ним несчастлива; ты не можешь, не должна за него идти. Ни он, ни семейство его не по тебе!.. Попробуем над ним силою убеждений, денег, равнодушия твоего к жениху… Все это, вместе с благодарностию ко мне, не поколеблет ли отца и сына? А если для счастья твоего нужно более… никогда я этого не делала,
Бог свидетель!.. если нужно отступиться, решусь и на это. Разве лучше моими руками навязать тебе камень на шею и бросить
в пучину?
— Вот тебе
свидетель Бог! — указала она рукой на образ. — Пусть я умру на этом месте
в мучительных страданиях, если это неправда! — с отчаянием
в голосе произнесла она.
Давно ли он был так нежен, так страстен? давно ли призывал
бога в свидетели его любви?
— Пусть буду я, по-твоему, глупая, безумная цыганка; но ты, боярин русский, где твоя совесть, где твой
бог, спрашиваю опять?.. Что обещал ты мне, когда вздумал обольстить бедную, невинную девушку; когда моими погаными руками доставал это сокровище? Не обещал ли ты на ней жениться? Кого брал тогда
в свидетели?.. Злой, бессовестный человек, безбожник! ты — женат; ты погубил беззащитную девушку. Отдашь
богу отчет на страшном суде, а может быть, расплатишься и
в этой жизни?
—
Бог свидетель, как я плакала тогда, по приезде вашем
в Россию, вы были при смерти, больны; а вы почти не хотели мне кланяться как следует — вы считали себя умнее всех, вмешивались
в мои дела, которые вас не касались; я бы не посмела этого делать при императрице Анне. Как, например, смели вы посылать приказания фельдмаршалу Апраксину?
— Да, Елизавета Петровна, беру
Бога в свидетели, что с той минуты,
в которую я заглянул
в вашу чистую душу, все нечестное стало для меня ненавистно! О, сжальтесь надо мной…
— Нет, видит
Бог, этого
в наше время не бывало! Вот распоряжения нынешнего гроссмейстера! Вот храбрость нынешних рыцарей!
Свидетель Бог, не так было
в наше время, — продолжал фон-Ферзен.
— Дорогая моя… Незабвенная! — с глубоким чувством говорила графиня. —
Бог свидетель, как тяжела моя судьба, но среди величайшего горя я останусь верна клятве, которую дала тебе, как и клятве, данной мною перед алтарем… Мне стоит посмотреть на твои дорогие черты, и
в душе моей возрождаются новые силы.
— Изволь припомнить себе крупные словецки, которые говорил тебе
в доме лесника седой плут. Я подслушал все тогда сквозь стенку: цто делать? таков наш обыцай! По цести, хотелось мне тогда шепнуть тебе, цтоб ты пришиб ему язык одназды на веки веков, аминь! но
Бог Иакова и Авраама
свидетель, цто мне не было никакого на то способа. Как скоро ты ушел, наш седой плут давай проклинать тебя. О! лихо тебе будет, сказал я ему, цто ты обизаешь этого праведника.
Вы назвали меня своим женихом; вы обручены со мною уже два года пред лицом
Бога, которого призывали
в свидетели ваших обетов.
— Нет, видит
Бог, этого
в наше время не бывало! Вот распоряжения нынешнего гроссмейстера! Вот храбрость нынешних рыцарей!
Свидетель Бог, не так было
в наше время, — продолжал фон Ферзен.