Неточные совпадения
Это просто со всех сторон наглухо закупоренные существа, которые ломят вперед, потому
что не
в состоянии сознать себя
в связи с каким бы то ни было порядком явлений…
Само собою разумеется,
что он не говорил ни
с кем из товарищей о своей любви, не проговаривался и
в самых сильных попойках (впрочем, он никогда не бывал так пьян, чтобы терять власть над собой) и затыкал рот тем из легкомысленных товарищей, которые пытались намекать ему на его
связь.
— Впрочем, — нахмурившись сказал Сергей Иванович, не любивший противоречий и
в особенности таких, которые беспрестанно перескакивали
с одного на другое и без всякой
связи вводили новые доводы, так
что нельзя было знать, на
что отвечать, — впрочем, не
в том дело. Позволь. Признаешь ли ты,
что образование есть благо для народа?
И, несмотря на то, он чувствовал,
что тогда, когда любовь его была сильнее, он мог, если бы сильно захотел этого, вырвать эту любовь из своего сердца, но теперь, когда, как
в эту минуту, ему казалось,
что он не чувствовал любви к ней, он знал,
что связь его
с ней не может быть разорвана.
— Я помню про детей и поэтому всё
в мире сделала бы, чтобы спасти их; но я сама не знаю,
чем я спасу их: тем ли,
что увезу от отца, или тем,
что оставлю
с развратным отцом, — да,
с развратным отцом… Ну, скажите, после того…
что было, разве возможно нам жить вместе? Разве это возможно? Скажите же, разве это возможно? — повторяла она, возвышая голос. — После того как мой муж, отец моих детей, входит
в любовную
связь с гувернанткой своих детей…
— Вронский — это один из сыновей графа Кирилла Ивановича Вронского и один из самых лучших образцов золоченой молодежи петербургской. Я его узнал
в Твери, когда я там служил, а он приезжал на рекрутский набор. Страшно богат, красив, большие
связи, флигель-адъютант и вместе
с тем — очень милый, добрый малый. Но более,
чем просто добрый малый. Как я его узнал здесь, он и образован и очень умен; это человек, который далеко пойдет.
Старый, запущенный палаццо
с высокими лепными плафонами и фресками на стенах,
с мозаичными полами,
с тяжелыми желтыми штофными гардинами на высоких окнах, вазами на консолях и каминах,
с резными дверями и
с мрачными залами, увешанными картинами, — палаццо этот, после того как они переехали
в него, самою своею внешностью поддерживал во Вронском приятное заблуждение,
что он не столько русский помещик, егермейстер без службы, сколько просвещенный любитель и покровитель искусств, и сам — скромный художник, отрекшийся от света,
связей, честолюбия для любимой женщины.
— Да, это само собой разумеется, — отвечал знаменитый доктор, опять взглянув на часы. — Виноват;
что, поставлен ли Яузский мост, или надо всё еще кругом объезжать? — спросил он. — А! поставлен. Да, ну так я
в двадцать минут могу быть. Так мы говорили,
что вопрос так поставлен: поддержать питание и исправить нервы. Одно
в связи с другим, надо действовать на обе стороны круга.
Жена узнала,
что муж был
в связи с бывшею
в их доме Француженкою-гувернанткой, и объявила мужу,
что не может жить
с ним
в одном доме.
Он чувствовал,
что любовь, связывавшая его
с Анной, не была минутное увлечение, которое пройдет, как проходят светские
связи не оставив других следов
в жизни того и другого, кроме приятных или неприятных воспоминаний.
Левин видел,
что так и не найдет он
связи жизни этого человека
с его мыслями. Очевидно, ему совершенно было всё равно, к
чему приведет его рассуждение; ему нужен был только процесс рассуждения. И ему неприятно было, когда процесс рассуждения заводил его
в тупой переулок. Этого только он не любил и избегал, переводя разговор на что-нибудь приятно-веселое.
И так и не вызвав ее на откровенное объяснение, он уехал на выборы. Это было еще
в первый раз
с начала их
связи,
что он расставался
с нею, не объяснившись до конца.
С одной стороны, это беспокоило его,
с другой стороны, он находил,
что это лучше. «Сначала будет, как теперь, что-то неясное, затаенное, а потом она привыкнет. Во всяком случае я всё могу отдать ей, но не свою мужскую независимость», думал он.
Утром страшный кошмар, несколько раз повторявшийся ей
в сновидениях еще до
связи с Вронским, представился ей опять и разбудил ее. Старичок
с взлохмаченной бородой что-то делал, нагнувшись над железом, приговаривая бессмысленные французские слова, и она, как и всегда при этом кошмаре (
что и составляло его ужас), чувствовала,
что мужичок этот не обращает на нее внимания, но делает это какое-то страшное дело
в железе над нею. И она проснулась
в холодном поту.
Только
что вы остановитесь, он начинает длинную тираду, по-видимому имеющую какую-то
связь с тем,
что вы сказали, но которая
в самом деле есть только продолжение его собственной речи.
В других домах рассказывалось это несколько иначе:
что у Чичикова нет вовсе никакой жены, но
что он, как человек тонкий и действующий наверняка, предпринял,
с тем чтобы получить руку дочери, начать дело
с матери и имел
с нею сердечную тайную
связь, и
что потом сделал декларацию насчет руки дочери; но мать, испугавшись, чтобы не совершилось преступление, противное религии, и чувствуя
в душе угрызение совести, отказала наотрез, и
что вот потому Чичиков решился на похищение.
В этом, казалось, и заключалась главная цель
связей его
с старым повытчиком, потому
что тут же сундук свой он отправил секретно домой и на другой день очутился уже на другой квартире.
Дело
в том,
что он, по инстинкту, начинал проникать,
что Лебезятников не только пошленький и глуповатый человечек, но, может быть, и лгунишка, и
что никаких вовсе не имеет он
связей позначительнее даже
в своем кружке, а только слышал что-нибудь
с третьего голоса; мало того: и дела-то своего, пропагандного, может, не знает порядочно, потому что-то уж слишком сбивается и
что уж куда ему быть обличителем!
Петр Петрович Лужин, например, самый, можно сказать, солиднейший из всех жильцов, не явился, а между тем еще вчера же вечером Катерина Ивановна уже успела наговорить всем на свете, то есть Амалии Ивановне, Полечке, Соне и полячку,
что это благороднейший, великодушнейший человек,
с огромнейшими
связями и
с состоянием, бывший друг ее первого мужа, принятый
в доме ее отца и который обещал употребить все средства, чтобы выхлопотать ей значительный пенсион.
В последнюю встречу Свидригайлов объяснил Раскольникову,
что с детьми Катерины Ивановны он как-то покончил, и покончил удачно;
что у него, благодаря кой-каким
связям, отыскались такие лица,
с помощью которых можно было поместить всех троих сирот, немедленно,
в весьма приличные для них заведения;
что отложенные для них деньги тоже многому помогли, так как сирот
с капиталом поместить гораздо легче,
чем сирот нищих.
Но сердобольная мамаша тотчас же, полушепотом и скороговоркой, разрешила некоторые важнейшие недоумения, а именно,
что Аркадий Иванович человек большой, человек
с делами и со
связями, богач, — бог знает
что там у него
в голове, вздумал и поехал, вздумал и деньги отдал, а стало быть, и дивиться нечего.
Тяжело за двести рублей всю жизнь
в гувернантках по губерниям шляться, но я все-таки знаю,
что сестра моя скорее
в негры пойдет к плантатору или
в латыши к остзейскому немцу,
чем оподлит дух свой и нравственное чувство свое
связью с человеком, которого не уважает и
с которым ей нечего делать, — навеки, из одной своей личной выгоды!
Незаметным образом я привязался к доброму семейству, даже к Ивану Игнатьичу, кривому гарнизонному поручику, о котором Швабрин выдумал, будто бы он был
в непозволительной
связи с Василисой Егоровной,
что не имело и тени правдоподобия; но Швабрин о том не беспокоился.
Я хотел было продолжать, как начал, и объяснить мою
связь с Марьей Ивановной так же искренно, как и все прочее. Но вдруг почувствовал непреодолимое отвращение. Мне пришло
в голову,
что если назову ее, то комиссия потребует ее к ответу; и мысль впутать имя ее между гнусными изветами [Извет (устар.) — донос, клевета.] злодеев и ее самую привести на очную
с ними ставку — эта ужасная мысль так меня поразила,
что я замялся и спутался.
Связь с этой женщиной и раньше уже тяготила его, а за время войны Елена стала возбуждать
в нем определенно враждебное чувство, —
в ней проснулась трепетная жадность к деньгам, она участвовала
в каких-то крупных спекуляциях, нервничала, говорила дерзости, капризничала и —
что особенно возбуждало Самгина — все более резко обнаруживала презрительное отношение ко всему русскому — к армии, правительству, интеллигенции, к своей прислуге — и все чаще,
в разных формах, выражала свою тревогу о судьбе Франции...
Он объяснил это тем,
что ей, вероятно, сообщили о Никоновой и о нем
в связи с этой историей.
Такие мысли являлись у нее неожиданно, вне
связи с предыдущим, и Клим всегда чувствовал
в них нечто подозрительное, намекающее. Не считает ли она актером его? Он уже догадывался,
что Лидия, о
чем бы она ни говорила, думает о любви, как Макаров о судьбе женщин, Кутузов о социализме, как Нехаева будто бы думала о смерти, до поры, пока ей не удалось вынудить любовь. Клим Самгин все более не любил и боялся людей, одержимых одной идеей, они все насильники, все заражены стремлением порабощать.
Постепенно успокаиваясь, он подумал,
что связь с нею, уже и теперь тревожная,
в дальнейшем стала бы невыносимой, ненавистной. Вероятно, Лидия,
в нелепых поисках чего-то, якобы скрытого за физиологией пола, стала бы изменять ему.
— Ну, господи! У нас,
в России! Ты пойми: ведь это значит — конец спорам и дрязгам, каждый знает,
что ему делать, куда идти. Там прямо сказано о необходимости политической борьбы, о преемственной
связи с народниками — понимаешь?
«Она не мало видела людей, но я остался для нее наиболее яркой фигурой. Ее первая любовь. Кто-то сказал: “Первая любовь — не ржавеет”.
В сущности, у меня не было достаточно солидных причин разрывать
связь с нею. Отношения обострились… потому
что все вокруг было обострено».
Подумав, он нашел,
что мысль о возможности
связи Марины
с политической полицией не вызвала
в нем ничего, кроме удивления. Думать об этом под смех и музыку было неприятно, досадно, но погасить эти думы он не мог. К тому же он выпил больше,
чем привык, чувствовал,
что опьянение настраивает его лирически, а лирика и Марина — несоединимы.
Клим знал,
что на эти вопросы он мог бы ответить только словами Томилина, знакомыми Макарову. Он молчал, думая,
что, если б Макаров решился на
связь с какой-либо девицей, подобной Рите, все его тревоги исчезли бы. А еще лучше, если б этот лохматый красавец отнял швейку у Дронова и перестал бы вертеться вокруг Лидии. Макаров никогда не спрашивал о ней, но Клим видел,
что, рассказывая, он иногда, склонив голову на плечо, смотрит
в угол потолка, прислушиваясь.
Самгин, взяв лампу, пошел
в спальню и, раздеваясь, подумал,
что он создан для холостой жизни, а его
связь с Варварой — ошибка, неприятнейший случай.
«Истина
с теми, кто утверждает,
что действительность обезличивает человека, насилует его. Есть что-то… недопустимое
в моей
связи с действительностью.
Связь предполагает взаимодействие, но как я могу… вернее: хочу ли я воздействовать на окружающее иначе, как
в целях самообороны против его ограничительных и тлетворных влияний?»
Каждый раз после свидания
с Ритой Климу хотелось уличить Дронова во лжи, но сделать это значило бы открыть
связь со швейкой, а Клим понимал,
что он не может гордиться своим первым романом. К тому же случилось нечто, глубоко поразившее его: однажды вечером Дронов бесцеремонно вошел
в его комнату, устало сел и заговорил угрюмо...
Ничего нового не было
в этих мыслях, но они являлись
в связи более крепкой и
с большей уверенностью,
чем когда-либо раньше.
«Нужен дважды гениальный Босх, чтоб превратить вот такую действительность
в кошмарный гротеск», — подумал Самгин, споря
с кем-то, кто еще не успел сказать ничего,
что требовало бы возражения. Грусть, которую он пытался преодолеть, становилась острее, вдруг почему-то вспомнились женщины, которых он знал. «За эти
связи не поблагодаришь судьбу… И
в общем надо сказать,
что моя жизнь…»
Затем он рассказал странную историю: у Леонида Андреева несколько дней прятался какой-то нелегальный большевик, он поссорился
с хозяином, и Андреев стрелял
в него из револьвера, тотчас же и без
связи с предыдущим сообщил,
что офицера-гвардейца избили
в модном кабаке Распутина и
что ходят слухи о заговоре придворной знати, — она решила снять царя Николая
с престола и посадить на его место — Михаила.
Думалось трезво и даже удовлетворенно, — видеть такой жалкой эту давно чужую женщину было почти приятно. И приятно было слышать ее истерический визг, — он проникал сквозь дверь. О том, чтоб разорвать
связь с Варварой, Самгин никогда не думал серьезно; теперь ему казалось,
что истлевшая эта
связь лопнула. Он спросил себя, как это оформить: переехать завтра же
в гостиницу? Но — все и всюду бастуют…
Глафира Исаевна брала гитару или другой инструмент, похожий на утку
с длинной, уродливо прямо вытянутой шеей; отчаянно звенели струны, Клим находил эту музыку злой, как все,
что делала Глафира Варавка. Иногда она вдруг начинала петь густым голосом,
в нос и тоже злобно. Слова ее песен были странно изломаны,
связь их непонятна, и от этого воющего пения
в комнате становилось еще сумрачней, неуютней. Дети, забившись на диван, слушали молча и покорно, но Лидия шептала виновато...
Другие гости заходили нечасто, на минуту, как первые три гостя;
с ними со всеми все более и более порывались живые
связи. Обломов иногда интересовался какой-нибудь новостью, пятиминутным разговором, потом, удовлетворенный этим, молчал. Им надо было платить взаимностью, принимать участие
в том,
что их интересовало. Они купались
в людской толпе; всякий понимал жизнь по-своему, как не хотел понимать ее Обломов, а они путали
в нее и его: все это не нравилось ему, отталкивало его, было ему не по душе.
Отвернулись от него все, между прочим и все влиятельные знатные люди,
с которыми он особенно умел во всю жизнь поддерживать
связи, вследствие слухов об одном чрезвычайно низком и —
что хуже всего
в глазах «света» — скандальном поступке, будто бы совершенном им
с лишком год назад
в Германии, и даже о пощечине, полученной тогда же слишком гласно, именно от одного из князей Сокольских, и на которую он не ответил вызовом.
— Вы говорите об какой-то «тяготеющей
связи»… Если это
с Версиловым и со мной, то это, ей-Богу, обидно. И наконец, вы говорите: зачем он сам не таков, каким быть учит, — вот ваша логика! И во-первых, это — не логика, позвольте мне это вам доложить, потому
что если б он был и не таков, то все-таки мог бы проповедовать истину… И наконец,
что это за слово «проповедует»? Вы говорите: пророк. Скажите, это вы его назвали «бабьим пророком»
в Германии?
— Но как могли вы, — вскричал я, весь вспыхнув, — как могли вы, подозревая даже хоть на каплю,
что я знаю о
связи Лизы
с князем, и видя,
что я
в то же время беру у князя деньги, — как могли вы говорить со мной, сидеть со мной, протягивать мне руку, — мне, которого вы же должны были считать за подлеца, потому
что, бьюсь об заклад, вы наверно подозревали,
что я знаю все и беру у князя за сестру деньги зазнамо!
Любопытно то, за кого эти светские франты почитают друг друга и на каких это основаниях могут они уважать друг друга; ведь этот князь мог же предположить,
что Анна Андреевна уже знает о
связи его
с Лизой,
в сущности
с ее сестрой, а если не знает, то когда-нибудь уж наверно узнает; и вот он «не сомневался
в ее решении»!
Причина эта заключалась не
в том,
что он 10 лет тому назад соблазнил Катюшу и бросил ее, это было совершенно забыто им, и он не считал это препятствием для своей женитьбы; причина эта была
в том,
что у него
в это самое время была
с замужней женщиной
связь, которая, хотя и была разорвана теперь
с его стороны, не была еще признана разорванной ею.
Маслова курила уже давно, но
в последнее время
связи своей
с приказчиком и после того, как он бросил ее, она всё больше и больше приучалась пить. Вино привлекало ее не только потому,
что оно казалось ей вкусным, но оно привлекало ее больше всего потому,
что давало ей возможность забывать всё то тяжелое,
что она пережила, и давало ей развязность и уверенность
в своем достоинстве, которых она не имела без вина. Без вина ей всегда было уныло и стыдно.
С ним случилось то,
что всегда случается
с людьми, обращающимися к науке не для того, чтобы играть роль
в науке: писать, спорить, учить, а обращающимися к науке
с прямыми, простыми, жизненными вопросами; наука отвечала ему на тысячи равных очень хитрых и мудреных вопросов, имеющих
связь с уголовным законом, но только не на тот, на который он искал ответа.
Познакомившись
с редакциями, Иван Федорович все время потом не разрывал
связей с ними и
в последние свои годы
в университете стал печатать весьма талантливые разборы книг на разные специальные темы, так
что даже стал
в литературных кружках известен.
Похоже было на то,
что джентльмен принадлежит к разряду бывших белоручек-помещиков, процветавших еще при крепостном праве; очевидно, видавший свет и порядочное общество, имевший когда-то
связи и сохранивший их, пожалуй, и до сих пор, но мало-помалу
с обеднением после веселой жизни
в молодости и недавней отмены крепостного права обратившийся вроде как бы
в приживальщика хорошего тона, скитающегося по добрым старым знакомым, которые принимают его за уживчивый складный характер, да еще и ввиду того,
что все же порядочный человек, которого даже и при ком угодно можно посадить у себя за стол, хотя, конечно, на скромное место.
— Благодарю вас. Теперь мое личное дело разрешено. Вернемся к первому, общему вопросу. Мы начали
с того,
что человек действует по необходимости, его действия определяются влияниями, под которыми происходят; более сильные влияния берут верх над другими; тут мы и оставили рассуждение,
что когда поступок имеет житейскую важность, эти побуждения называются выгодами, игра их
в человеке — соображением выгод,
что поэтому человек всегда действует по расчету выгод. Так я передаю
связь мыслей?