Неточные совпадения
Вопрос для него состоял
в следующем: «если я не признаю тех ответов, которые дает христианство на вопросы моей
жизни, то какие я признаю ответы?» И он никак не мог найти во всем арсенале своих убеждений не только каких-нибудь ответов, но ничего похожего на ответ.
Райскому нравилась эта простота форм
жизни, эта определенная, тесная рама,
в которой приютился человек и пятьдесят — шестьдесят лет живет повторениями, не замечая их и все ожидая, что завтра, послезавтра, на
следующий год случится что-нибудь другое, чего еще не было, любопытное, радостное.
То, что
в продолжение этих трех месяцев видел Нехлюдов, представлялось ему
в следующем виде: из всех живущих на воле людей посредством суда и администрации отбирались самые нервные, горячие, возбудимые, даровитые и сильные и менее, чем другие, хитрые и осторожные люди, и люди эти, никак не более виновные или опасные для общества, чем те, которые оставались на воле, во-первых, запирались
в тюрьмы, этапы, каторги, где и содержались месяцами и годами
в полной праздности, материальной обеспеченности и
в удалении от природы, семьи, труда, т. е. вне всех условий естественной и нравственной
жизни человеческой.
— Уверенный
в вашем согласии, я уж знал бы, что вы за потерянные эти три тысячи, возвратясь, вопля не подымете, если бы почему-нибудь меня вместо Дмитрия Федоровича начальство заподозрило али с Дмитрием Федоровичем
в товарищах; напротив, от других защитили бы… А наследство получив, так и потом когда могли меня наградить, во всю
следующую жизнь, потому что все же вы через меня наследство это получить изволили, а то, женимшись на Аграфене Александровне, вышел бы вам один только шиш.
Следующий день, 31 августа, мы провели на реке Сяо-Кеме, отдыхали и собирались с силами. Староверы, убедившись, что мы не вмешиваемся
в их
жизнь, изменили свое отношение к нам. Они принесли нам молока, масла, творогу, яиц и хлеба, расспрашивали, куда мы идем, что делаем и будут ли около них сажать переселенцев.
На
следующий год Крыжановский исчез. Одни говорили, что видели его, оборванного и пьяного, где-то на ярмарке
в Тульчине. Другие склонны были верить легенде о каком-то якобы полученном им наследстве, призвавшем его к новой
жизни.
Об его эсхатологических настроениях под конец
жизни речь будет
в следующей главе.
A priori он признал за Сахалином
следующие достоинства: 1) географическое положение, обеспечивающее материк от побегов; 2) наказание получает надлежащую репрессивную силу, так как ссылка на Сахалин может быть признана безвозвратною; 3) простор для деятельности преступника, решившего начать новую, трудовую
жизнь; 4) с точки зрения государственной пользы, сосредоточение ссыльных на Сахалине представляется залогом для упрочения обладания нашего островом; 5) угольные залежи могут быть с выгодою эксплуатируемы ввиду громадной потребности
в угле.
Господа стихотворцы и прозаики, одним словом поэты,
в конце прошедшего столетия и даже
в начале нынешнего много выезжали на страстной и верной супружеской любви горлиц, которые будто бы не могут пережить друг друга, так что
в случае смерти одного из супругов другой лишает себя
жизни насильственно
следующим образом: овдовевший горлик или горлица, отдав покойнику последний Долг жалобным воркованьем, взвивается как выше над кремнистой скалой или упругой поверхностыо воды, сжимает свои легкие крылья, падает камнем вниз и убивается.
— Слушайте, Бахарева, что я написала, — сказала она, вставши, и прочла вслух
следующее: «Мы живем самостоятельною
жизнью и, к великому скандалу всех маменек и папенек, набираем себе знакомых порядочных людей. Мы знаем, что их немного, но мы надеемся сформировать настоящее общество. Мы войдем
в сношения с Красиным, который живет
в Петербурге и о котором вы знаете: он даст нам письма. Метя на вас только как на порядочного человека, мы предлагаем быть у нас
в Богородицком, с того угла
в доме Шуркина». Хорошо?
Эта сущность, выраженная
в грубой, но правдивой форме, заключается
в следующем: человек, который
в свои отношения к явлениям природы и
жизни допускает элемент сознательности, не должен иметь претензии ни на религиозность, ни на любовь к отечеству?
Мы, разумеется, подговорились, чтобы Иван Северьяныч довершил свою любезность, досказав этот новый злополучный эпизод
в своей
жизни, а он, по доброте своей, всеконечно от этого не отказался и поведал о своем «последнем выходе»
следующее...
В следующие за сим два месяца Аггей Никитич все более привязывался к божественной Мери, а она не то чтобы хладела к нему, но стала скучать несколько своей совершенно уединенной
жизнью, тем более, что
в уездный город начало съезжаться для зимних удовольствий соседнее дворянство.
Сие да послужит нам всем уроком: кто семейными узами небрежет — всегда должен для себя такого конца ожидать. И неудачи
в сей
жизни, и напрасная смерть, и вечные мучения
в жизни следующей — все из сего источника происходит. Ибо как бы мы ни были высокоумны и даже знатны, но ежели родителей не почитаем, то оные как раз и высокоумие, и знатность нашу
в ничто обратят. Таковы правила, кои всякий живущий
в сем мире человек затвердить должен, а рабы, сверх того, обязаны почитать господ.
В жизни же внушается, что надо соблюдать
следующие правила: не есть мяса и молока
в известные дни, еще
в другие известные дни служить молебны и панихиды по умершим,
в праздники принимать священника и давать ему деньги и несколько раз
в году брать из церкви доски с изображениями и носить их на полотенцах по полям и домам.
По учению Христа человек, который видит смысл
жизни в той области,
в которой она несвободна,
в области последствий, т. е. поступков, не имеет истинной
жизни. Истинную
жизнь, по христианскому учению, имеет только тот, кто перенес свою
жизнь в ту область,
в которой она свободна, —
в область причин, т. е. познания и признания открывающейся истины, исповедания ее, и потому неизбежно
следующего, — как воз за лошадью, исполнения ее.
А там шумный Ростов.
В цирке суета — ведут лошадей на вокзал, цирк едет
в Воронеж. Аким Никитин сломал руку, меня с радостью принимают… Из Воронежа едем
в Саратов на зимний сезон.
В Тамбове я случайно опаздываю на поезд — ждать
следующего дня — и опять новая
жизнь!
В тот же вечер он послал записку к Ирине, а на
следующее утро он получил от нее ответ."Днем позже, днем раньше, — писала она, — это было неизбежно. А я повторяю тебе, что вчера сказала:
жизнь моя
в твоих руках, делай со мной что хочешь. Я не хочу стеснять твою свободу, но знай, что, если нужно, я все брошу и пойду за тобой на край земли. Мы ведь увидимся завтра? Твоя Ирина".
Но для того, чтобы для вас вполне уяснилась процедура этого превращения и чтобы
в то же время вы поняли,
в какой безнадежной пустоте вращается современная
жизнь, допустим на минуту
следующее (совершенно, впрочем, произвольное) предположение.
Читатель, может быть, заметил, что почтенный правитель дел несколько изменил тон обращения с своим начальником, и причина тому заключалась
в следующем: будучи лет пять статским советником, Феодосий Иваныч имел самое пламенное и почти единственное
в жизни желание быть произведенным
в действительные статские советники, и вот
в нынешнем году он решился было попросить Оглоблина представить его к этому чину; но вдруг тот руками и ногами против того: «Да не могу!..
Элементы, которые могли оттенять внешнее однообразие
жизни дедушки Матвея Иваныча, были
следующие: во-первых, дворянский интерес, во-вторых, сознание властности, в-третьих, интерес сельскохозяйственный, в-четвертых, моцион. Постараюсь разъяснить здесь, какую роль играли эти элементы
в том общем тоне
жизни, который на принятом тогда языке назывался жуированием.
Я особенно ревновал
в это время, во-первых, потому, что жена испытывала то свойственное матери беспокойство, которое должно вызывать беспричинное нарушение правильного хода
жизни; во-вторых, потому, что, увидав, как она легко отбросила нравственную обязанность матери, я справедливо, хотя и бессознательно, заключил, что ей так же легко будет отбросить и супружескую, тем более, что она была совершенно здорова и, несмотря на запрещение милых докторов, кормила
следующих детей сама и выкормила прекрасно.
Прожили одну зиму, и
в другую зиму случилось еще
следующее никому незаметное, кажущееся ничтожным обстоятельство, но такое, которое и произвело всё то, что произошло. Она была нездорова, и мерзавцы не велели ей рожать и научили средству. Мне это было отвратительно. Я боролся против этого, но она с легкомысленным упорством настояла на своем, и я покорился; последнее оправдание свиной
жизни — дети — было отнято, и
жизнь стала еще гаже.
Точно спят все. Так я говорю: какая это будет
жизнь! Вы можете себе только представить… Вот таких, как вы,
в городе теперь только три, но
в следующих поколениях будет больше, все больше и больше, и придет время, когда все изменится по-вашему, жить будут по-вашему, а потом и вы устареете, народятся люди, которые будут лучше вас… (Смеется.) Сегодня у меня какое-то особенное настроение. Хочется жить чертовски… (Поет.) Любви все возрасты покорны, ее порывы благотворны… (Смеется.)
Первые минуты опьянения были неприятны, хмель делал мысли Петра о себе, о людях ещё более едкими, горькими, окрашивал всю
жизнь в злые, зелёно-болотные краски, придавал им кипучую быстроту; Артамонову казалось, что это кипение вертит, кружит его, а
в следующую минуту перебросит через какой-то край.
Соединяя все сказанное, получим
следующее воззрение на искусство: существенное значение искусства — воспроизведение всего, что интересно для человека
в жизни; очень часто, особенно
в произведениях поэзии, выступает также та первый план объяснение
жизни, приговор о явлениях ее.
Об известной
в свое время красавице Ал. Льв. Бржесской я могу только сказать, что она была дочерью красивой вдовы Добровольской, у которой было два сына, служивших: один
в Черноморском флоте, а другой
в Петербурге
в министерстве народного просвещения. Полагаю, что Ал. Фед., женившись на Добровольской и получивши за нею 30 тыс. приданого, скоро вышел
в отставку и уехал с женою за границу. Как молодая чета смотрела
в то время на
жизнь, можно судить из
следующего его рассказа за послеобеденной чашкой кофе.
Образ школьной
жизни был почти неизменно однообразен и состоял
в следующем.
Неожиданное обстоятельство несколько изменило порядок их
жизни. Однажды, это было уже спустя два месяца, от графа привезли письмо. На конверте было написано: «Анне Павловне,
в собственные руки». Оно было
следующее...
В следующей статье мы укажем некоторые подробности того, каким образом до сих пор умела литература наша отнестись к вопросам, заданным ей
жизнью. Теперь же пока представим читателям только «resume» прекрасных мыслей,
в последнее время постоянно высказывавшихся
в нашей литературе. Вот каковы были эти мысли и вот как они высказывались...
Оттого для них невозможно увлечение сентеницями, подобными, например,
следующим: «pereat mundus et fiat justitia»; «лучше умереть, нежели солгать хоть раз
в жизни»; «лучше убить свое сердце, чем изменить хоть однажды долгу супружескому, или сыновнему, или гражданскому», и т. д.
— Припомнив это, мы представляем читателю
следующий вывод, который он может уже прямо приложить к русской литературе последнего времени: «Когда какое-нибудь литературное явление мгновенно приобретает чрезвычайное сочувствие массы публики, это значит, что публика уже прежде того приняла и сознала идеи, выражение которых является теперь
в литературе; тут уже большинство читателей обращается с любопытством к литературе, потому что ожидает от нее обстоятельного разъяснения и дальнейшей разработки вопросов, давно поставленных самой
жизнью.
В них проводились
следующие главные мысли: «Общее образование важнее специального; нужно главным образом внушать детям честные стремления и здравые понятия о
жизни, а техника всякого рода, формальности и дисциплина — суть дело второстепенное;
в раннем возрасте
жизни важно семейное воспитание, и потому
жизнь в закрытых заведениях вредно действует на развитие детей; воспитатели и начальники учебных заведений должны знать свое дело и заботиться не об одной чистоте зданий и соблюдении формы воспитанниками».
Несмертельный Голован был простой человек. Лицо его, с чрезвычайно крупными чертами, врезалось
в моей памяти с ранних дней и осталось
в ней навсегда. Я его встретил
в таком возрасте, когда, говорят, будто бы дети еще не могут получать прочных впечатлений и износить из них воспоминаний на всю
жизнь, но, однако, со мною случилось иначе. Случай этот отмечен моею бабушкою
следующим образом...
Уверенный
в справедливости своих начал, радуясь на свою Нью-Лэнэркскую фабрику и колонию, он сочинил, между прочим,
следующий, может быть и справедливый, но несколько странный силлогизм: «Что могло однажды образоваться и осуществиться
в логических построениях мысли человека, то не может уже быть признано невозможным
в мире и должно, рано или поздно, непременно найти свое осуществление и
в фактах действительной
жизни».
В заключение своей статьи Белинский высказывает горячее желание, чтобы дарование Кольцова не заглохло под тяжестью обстоятельств
жизни, но развивалось и крепло. Он оканчивает напоминанием поэту о твердости духа и неутомимой борьбе с
жизнью и приводит его же стихотворение «К другу», заключающееся
следующими стихами...
Вдруг однообразное, невозмутимое спокойствие деревенской
жизни Болдухиных было возмущено
следующим обстоятельством: привезли, по обыкновению во вторник, письма и «Московские ведомости» из уездного городишки Богульска, отстоявшего
в сорока пяти верстах от села Болдухина.
Тогда и
в литературе явится полный, резко и живо очерченный, образ русского Инсарова. И не долго нам ждать его: за это ручается то лихорадочное мучительное нетерпение, с которым мы ожидаем его появления
в жизни. Он необходим для нас, без него вся наша
жизнь идет как-то не
в зачет, и каждый день ничего не значит сам по себе, а служит только кануном другого дня. Придет же он, наконец, этот день! И, во всяком случае, канун недалек от
следующего за ним дня: всего-то какая-нибудь ночь разделяет их!..
Не об этой ли софийной подлинности всего творения говорится и
в следующих словах ап.· Павла: находясь
в этой хижине, воздыхаем под бременем, потому что не хотим совлечься, но облечься, чтобы смертное поглощено было
жизнью — кои γαρ οί δντες εν τω σκίνει στενάζομεν βαρούμενοι, έψ ω οι5 θέλομεν έκδύσασθαι, αλλ' έπενδύσασθαι ϊνα καταποθή το θνητόν υπό της ζωής.
«Я прошу вас, — резюмирует Шеллинг, — считать установленным
следующее: 1) Существо того, что Н. 3. называет Сыном, есть вечно
в Боге и как поглощенное
в actus purissimus божественной
жизни, само с Богом, θεός. 2) С того момента (von da), как Отец усматривает
в образах своего бытия возможность другого бытия, или того момента, как ему эти образы являются как потенции, т. е., стало быть, от вечности, с того момента как он есть Отец, вторая потенция представляется ему как будущий Сын, он, стало быть, уже имеет
в ней будущего Сына, которого он
в ней наперед познает,
в котором он собственно принимает план (Vorsatz) мира.
Так, основное определение Божества как блага сопровождается
следующим разъяснением: «будучи только
в себе, оно не имеет сущности и далеко превосходит сущность, будучи неживым, превосходит
жизнь, и будучи неразумным, превосходит мудрость» (και εν αύτω μόνφ και το ανούσιον ουσίας υπερβολή· και το αζωον υπερέλουσα ζωή και το άνουν υπερέχουσα σοφία) (de d. п., IV, 3, с. 647).
Произошло огромное, величественное, ярко-радостное событие
в жизни Эллады. Несметный флот Ксеркса был разбит греками при Саламине, на
следующий год и сухопутные полчища его были уничтожены под Платеями. Черные грозовые тучи, зловеще поднявшиеся с востока, рассеялись без следа. Впервые со времен Дария Эллада вздохнула вольно и радостно.
Это «преодоление человека» должно происходить во имя
жизни, во имя развития здоровых инстинктов
жизни, чтоб сама мораль его была торжествующим проявлением этих здоровых инстинктов. А такая здоровая мораль заключается
в следующем...
И мы стоим перед
следующим парадоксом: закон не знает живой, конкретной, индивидуально неповторимой личности, не проникает
в ее интимную
жизнь, но закон охраняет эту личность от посягательств и насилия со стороны других личностей, охраняет независимо от того, каково направление и духовное состояние других личностей.
Если
жизнь отводила меня от поездки
в Испанию
в течение
следующих двух десятилетий (после 1869 года), то есть до 90-х годов прошлого столетия, то
в последние десять лет я, конечно, нашел бы фактическую возможность ехать туда
в любое время года и пожить там подольше.
То, что я видел
в Тургеневе и слышал от него более простого и характерного, относится уже к
следующим полосам моей
жизни.
Многим сторонам
жизни Парижа и я не мог еще тогда отдаться с одинаковым интересом. Меня тогда еще слишком сильно привлекал театр. А
в следующем году я производил экскурсии
в разные сценические сферы, начиная с преподавания театрального искусства
в консерватории и у частных профессоров.
Новый роман Гончарова (с которым я лично познакомился только летом
следующего, 1870, года
в Берлине) захватывал меня
в чтении больше, чем я ожидал сам. Может быть, оттого, что я так долго был на чужбине (с января 1867 года) и русская
жизнь в обстановке волжской природы, среди которой я сам родился, получала
в моем воображении яркие краски и рельефы.
Учитель словесности уже не так верил
в мои таланты.
В следующем учебном году я, не смущаясь, однако, приговором казанского профессора, написал нечто вроде продолжения похождений моего героя, и
в довольно обширных размерах. Место действия был опять Петербург, куда я не попадал до 1855 года. Все это было сочинено по разным повестям и очеркам, читанным
в журналах, гораздо больше, чем по каким-нибудь устным рассказам о столичной
жизни.
Заключалось это чувство
в следующем: без Конопацких могло быть приятно, хорошо, весело, но всегда часть
жизни, — и самая сладостная, поэтическая часть, — была там, двумя кварталами ниже нашего дома, на углу Старо-Дворянской и Площадной.