Неточные совпадения
В другой
стороне мужики
в одних рубахах, стоя на телегах, накладывали копны и пылили по
сухому, раскаленному полю.
Я посмотрел вокруг себя и, к крайнему моему удивлению, увидел, что мы с пузатым купцом стоим, действительно, только вдвоем, а вокруг нас ровно никого нет. Бабушки тоже не было, да я о ней и забыл, а вся ярмарка отвалила
в сторону и окружила какого-то длинного,
сухого человека, у которого поверх полушубка был надет длинный полосатый жилет, а на нем нашиты стекловидные пуговицы, от которых, когда он поворачивался из
стороны в сторону, исходило слабое, тусклое блистание.
Он отскочил
в сторону, личико его тревожно и радостно дрожало, он размахивал руками, притопывал, точно собираясь плясать, полы его сюртука трепетали подобно крыльям гуся, и торопливо трещал
сухой голосок...
А она, отворотясь от этого
сухого взгляда, обойдет сзади стула и вдруг нагнется к нему и близко взглянет ему
в лицо, положит на плечо руки или нежно щипнет его за ухо — и вдруг остановится на месте, оцепенеет, смотрит
в сторону глубоко-задумчиво, или
в землю, точно перемогает себя, или — может быть — вспоминает лучшие дни, Райского-юношу, потом вздохнет, очнется — и опять к нему…
Ни березовой рощи, ни камня, ни пня давно уже не было и
в помине, а где стояло урочище
Сухой Пал — каждая
сторона доказывала
в свою пользу.
Река Кусун придерживается левой
стороны долины. Она идет одним руслом, образуя по
сторонам много
сухих рукавов, играющих роль водоотводных каналов, отчего долина Кусуна
в дождливое время года не затопляется водой. По показаниям удэгейцев, за последние 30 лет здесь не было ни одного наводнения.
Из пернатых
в этот день мы видели сокола-сапсана. Он сидел на
сухом дереве на берегу реки и, казалось, дремал, но вдруг завидел какую-то птицу и погнался за нею.
В другом месте две вороны преследовали сорокопута. Последний прятался от них
в кусты, но вороны облетели куст с другой
стороны, прыгали с ветки на ветку и старались всячески поймать маленького разбойника.
Невдалеке от нас на поверхности спокойной воды вдруг появился какой-то предмет. Это оказалась голова выдры, которую крестьяне
в России называют «порешней». Она имеет длинное тело (1 м 20 см), длинный хвост (40 см) и короткие ноги, круглую голову с выразительными черными глазами, темно-бурую блестящую шерсть на спине и с боков и серебристо-серую на нижней
стороне шеи и на брюхе. Когда животное двигается по
суше, оно сближает передние и задние ноги, отчего тело его выгибается дугою кверху.
Дно низового Бикина илистое и песчаное. Около берегов часто попадаются
сухие речки и между ними маленькие озерки, а дальше
в сторону — болота, поросшие редкой лиственницей и тощей белой березой.
Место для бивака было выбрано нельзя сказать чтобы удачное. Это была плоская седловина, поросшая густым лесом.
В сторону от нее тянулся длинный отрог, оканчивающийся небольшой конической сопкой. По обеим
сторонам седловины были густые заросли кедровника и еще какого-то кустарника с неопавшей
сухой листвой. Мы нарочно зашли
в самую чащу его, чтобы укрыться от ветра, и расположились у подножия огромного кедра высотой, вероятно, 20 м.
Здесь, на берегу, валялось много
сухого плавника. Выбрав место для бивака, мы сложили свои вещи и разошлись
в разные
стороны на охоту.
Все опять притихли. Павел бросил горсть
сухих сучьев на огонь. Резко зачернелись они на внезапно вспыхнувшем пламени, затрещали, задымились и пошли коробиться, приподнимая обожженные концы. Отражение света ударило, порывисто дрожа, во все
стороны, особенно кверху. Вдруг откуда ни возьмись белый голубок, — налетел прямо
в это отражение, пугливо повертелся на одном месте, весь обливаясь горячим блеском, и исчез, звеня крылами.
Если смотреть на долину со
стороны моря, то она кажется очень короткой. Когда-то это был глубокий морской залив, и устье Аохобе находилось там, где суживается долина. Шаг за шагом отходило море и уступало место
суше. Но самое интересное
в долине — это сама река.
В 5 км от моря она иссякает и течет под камнями. Только во время дождей вода выступает на дневную поверхность и тогда идет очень стремительно.
Тут только мы заметили, что к лежбищу ни с какой
стороны подойти было нельзя. Справа и слева оно замыкалось выдающимися
в море уступами, а со
стороны суши были отвесные обрывы 50 м высотой. К сивучам можно было только подъехать на лодке. Убитого сивуча взять с собой мы не могли; значит, убили бы его зря и бросили бы на месте.
Во вторую половину дня нам удалось пройти только до перевала. Заметив, что вода
в речке начинает иссякать, мы отошли немного
в сторону и стали биваком недалеко от водораздела. Весело затрещали
сухие дрова
в костре. Мы грелись около огня и делились впечатлениями предыдущей ночи.
Если идти вверх по реке, то
в последовательном порядке будут попадаться следующие притоки: с левой
стороны (по течению) — Дунгоу [Дун-гоу-восточная долина.], Канехеза [Гань-хэ-цзы —
сухая речка.] и Цимухе.
Река Мутухе (по-удэгейски — Ца-уги) впадает
в бухту Опричник (44° 27' с. ш. и 39° 40'
в. д. от Гринвича), совершенно открытую со
стороны моря и потому для стоянки судов не пригодную. Глубокая заводь реки, сразу расширяющаяся долина и необсохшие болота вблизи моря указывают на то, что раньше здесь тоже был залив, довольно глубоко вдававшийся
в сушу. По береговым валам около самой бухты растет ползучий даурский можжевельник, а по болотам — кустарниковая береза с узкокрылыми плодами.
После этого он выстрелил из ружья
в воздух, затем бросился к березе, спешно сорвал с нее кору и зажег спичкой. Ярким пламенем вспыхнула
сухая береста, и
в то же мгновение вокруг нас сразу стало вдвое темнее. Испуганные выстрелом изюбры шарахнулись
в сторону, а затем все стихло. Дерсу взял палку и накрутил на нее горящую бересту. Через минуту мы шли назад, освещая дорогу факелом. Перейдя реку, мы вышли на тропинку и по ней возвратились на бивак.
Перейдя через невысокий хребет, мы попали
в соседнюю долину, поросшую густым лесом. Широкое и
сухое ложе горного ручья пересекало ее поперек. Тут мы разошлись. Я пошел по галечниковой отмели налево, а Олентьев — направо. Не прошло и 2 минут, как вдруг
в его
стороне грянул выстрел. Я обернулся и
в это мгновение увидел, как что-то гибкое и пестрое мелькнуло
в воздухе. Я бросился к Олентьеву. Он поспешно заряжал винтовку, но, как на грех, один патрон застрял
в магазинной коробке, и затвор не закрывался.
Посидев еще немного, я пошел дальше. Все время мне попадался
в пути свежеперевернутый колодник. Я узнал работу медведя. Это его любимейшее занятие. Слоняясь по тайге, он подымает бурелом и что-то собирает под ним на земле. Китайцы
в шутку говорят, что медведь
сушит валежник, поворачивая его к солнцу то одной, то другой
стороной.
Миловидные рыжевато-пестрые птички эти все время прятались
в зарослях, потом выскакивали вдруг где-нибудь с другой
стороны и скрывались снова под
сухой травой.
Он вылез из саней, пошел
в сторону и принес несколько
сухих дудок, торчавших из-под снега.
Селезень присядет возле нее и заснет
в самом деле, а утка, наблюдающая его из-под крыла недремлющим глазом, сейчас спрячется
в траву, осоку или камыш; отползет, смотря по местности, несколько десятков сажен, иногда гораздо более, поднимется невысоко и, облетев
стороною, опустится на землю и подползет к своему уже готовому гнезду, свитому из
сухой травы
в каком-нибудь крепком, но не мокром, болотистом месте, поросшем кустами; утка устелет дно гнезда собственными перышками и пухом, снесет первое яйцо, бережно его прикроет тою же травою и перьями, отползет на некоторое расстояние
в другом направлении, поднимется и, сделав круг, залетит с противоположной
стороны к тому месту, где скрылась; опять садится на землю и подкрадывается к ожидающему ее селезню.
Мы привели летник
в возможный порядок: выгребли снег, занесенный ветром через дымовое отверстие
в крыше, выгребли мусор и
сухой травой заткнули дыры по
сторонам. Поблизости было мало дров, но все же мы собрали столько, что при некоторой экономии могли провести ночь и не особенно зябнуть.
В это мгновение у ног моих шевельнулся
сухой листик, другой, третий… Я наклонился и увидел двух муравьев — черного и рыжего, сцепившихся челюстями и тоже из-за добычи, которая
в виде маленького червячка, оброненная лежала
в стороне. Муравьи нападали друг на друга с такой яростью, которая ясно говорила, что они оба во что бы то ни стало хотят друг друга уничтожить.
Какая-нибудь мохнатая Жучка, прикорнувшая перед зарей на
сухой куче навоза, лениво потягивается и, помахивая хвостом, мелкой рысцой отправляется
в другую
сторону двора.
С одной
стороны дороги — необозримое озимое поле, кое-где перерезанное неглубокими овражками, блестит мокрой землею и зеленью и расстилается тенистым ковром до самого горизонта; с другой
стороны — осиновая роща, поросшая ореховым и черемушным подседом, как бы
в избытке счастия стоит, не шелохнется и медленно роняет с своих обмытых ветвей светлые капли дождя на
сухие прошлогодние листья.
Костер горел ярко, и безлицые тени дрожали вокруг него, изумленно наблюдая веселую игру огня. Савелий сел на пень и протянул к огню прозрачные,
сухие руки. Рыбин кивнул
в его
сторону и сказал Софье...
Из окна направо была видна через ворота часть грязной, черной улицы, с чьим-то забором по ту
сторону. Вдоль этого забора, бережно ступая ногами
в сухие места, медленно проходили люди. «У них целый день еще впереди, — думал Ромашов, завистливо следя за ними глазами, — оттого они и не торопятся. Целый свободный день!»
Господа взъерепенились, еще больше сулят, а
сухой хан Джангар сидит да губы цмокает, а от Суры с другой
стороны еще всадник-татарчище гонит на гривастом коне, на игренем, и этот опять весь худой, желтый,
в чем кости держатся, а еще озорнее того, что первый приехал. Этот съерзнул с коня и как гвоздь воткнулся перед белой кобылицей и говорит...
Так, глядя на зелень, на небо, на весь божий мир, Максим пел о горемычной своей доле, о золотой волюшке, о матери сырой дуброве. Он приказывал коню нести себя
в чужедальнюю
сторону, что без ветру
сушит, без морозу знобит. Он поручал ветру отдать поклон матери. Он начинал с первого предмета, попадавшегося на глаза, и высказывал все, что приходило ему на ум; но голос говорил более слов, а если бы кто услышал эту песню, запала б она тому
в душу и часто,
в минуту грусти, приходила бы на память…
Быстро передвигая по кухне свои
сухие кости, она сверкала
в его
сторону воспаленными бессонницей глазами...
При огромном мужском росте у него было сложение здоровое, но чисто женское:
в плечах он узок,
в тазу непомерно широк; ляжки как лошадиные окорока, колени мясистые и круглые; руки
сухие и жилистые; шея длинная, но не с кадыком, как у большинства рослых людей, а лошадиная — с зарезом; голова с гривой вразмет на все
стороны; лицом смугл, с длинным, будто армянским носом и с непомерною верхнею губой, которая тяжело садилась на нижнюю; глаза у Термосесова коричневого цвета, с резкими черными пятнами
в зрачке; взгляд его пристален и смышлен.
Остропестро выставляло из-под кустов свои колючие пурпуровые головки.
В стороне стоял деревянный дом, маленький, серенький,
в одно жилье, с широкою обеденкою
в сад. Он казался милым и уютным. А за ним виднелась часть огорода. Там качались
сухие коробочки мака да беложелтые крупные чепчики ромашки, желтые головки подсолнечника никли перед увяданием и между полезными зелиями поднимались зонтики: белые у кокорыша и бледнопурпуровые у цикутного аистника, цвели светложелтые лютики да невысокие молочаи.
Юлия Гудаевская, страстная, жестоко-сентиментальная длинная, тонкая,
сухая, странно — при несходстве фигур — походила на мужа ухватками: такие же порывистые движения, такая же совершенная несоразмерность с движениями других. Одевалась она пестро и молодо и при быстрых движениях своих постоянно развевалась во все
стороны длинными разноцветными лентами, которыми любила украшать
в изобилии и свой наряд, и свою прическу.
Она казалась ему то легкомысленной и доброй, то — хитрой, прикрывающей за своим весельем какие-то тёмные мысли: иногда её круглые глаза, останавливаясь на картах, разгорались жадно, и лицо бледнело, вытягиваясь, иногда же она метала
в сторону Марфы
сухой, острый луч, и ноздри её красивого носа, раздуваясь, трепетали.
Верстах
в трех от станицы, со всех
сторон открылась степь, и ничего не было видно, кроме однообразной, печальной,
сухой равнины, с испещренным следами скотины песком, с поблекшею кое-где травой, с низкими камышами
в лощинах, с редкими чуть проторенными дорожками и с ногайскими кочевьями, далеко — далеко видневшимися на горизонте.
Над головами их подымались со всех
сторон и высоко убегали
в синее небо обнаженные ветви, покрытые кое-где косматыми пучками
сухих трав, принесенных на такую высоту весеннею водою, которая затопляет луговой берег верст за семь и более.
Поляна
в лесу. Налево небольшой плетеный сарай для сена, у сарая, со
стороны, обращенной к зрителям, положена доска на двух обрубках
в виде скамьи; на правой
стороне два или три пня и срубленное
сухое дерево,
в глубине сплошь деревья, за ними видна дорога, за дорогой поля и вдали деревня. Вечерняя заря.
Я ответил ему, что Георгия Иваныча нет дома. Старик крепко сжал губы и
в раздумье поглядел
в сторону, показывая мне свой
сухой, беззубый профиль.
Раиса медленно отодвинулась
в сторону, Евсей видел маленькое,
сухое тело хозяина, его живот вздувался и опадал, ноги дёргались, на сером лице судорожно кривились губы, он открывал и закрывал их, жадно хватая воздух, и облизывал тонким языком, обнажая чёрную яму рта. Лоб и щёки, влажные от пота, блестели, маленькие глаза теперь казались большими, глубокими и неотрывно следили за Раисой.
Человек назвал хозяев и дядю Петра людями и этим как бы отделил себя от них. Сел он не близко к столу, потом ещё отодвинулся
в сторону от кузнеца и оглянулся вокруг, медленно двигая тонкой,
сухой шеей. На голове у него, немного выше лба, над правым глазом, была большая шишка, маленькое острое ухо плотно прильнуло к черепу, точно желая спрятаться
в короткой бахроме седых волос. Он был серый, какой-то пыльный. Евсей незаметно старался рассмотреть под очками глаза, но не мог, и это тревожило его.
Долинский остановился, бережно взял со стола барахтавшегося на спинке жука и поднес его на ладони к открытой форточке. Жук дрыгнул своими пружинистыми ножками, широко расставил
в стороны крылья, загудел и понесся. С надворья
в лицо Долинскому пахнула ароматная струя чрезмерно теплого воздуха; ласково шевельнула она его
сухими волосами, как будто что-то шепнула на ухо и бесследно разлилась по комнате.
Инспектор тут же сидел —
сухой старик
в серебряных очках и коротком парике, — он изредка наклонял голову
в мою
сторону.
На широкой кушетке, подобрав под себя ноги и вертя
в руках новую французскую брошюру, расположилась хозяйка; у окна за пяльцами сидели: с одной
стороны дочь Дарьи Михайловны, а с другой m-lle Boncourt [м-ль Бонкур (фр.).] — гувернантка, старая и
сухая дева лет шестидесяти, с накладкой черных волос под разноцветным чепцом и хлопчатой бумагой
в ушах;
в углу, возле двери, поместился Басистов и читал газету, подле него Петя и Ваня играли
в шашки, а прислонясь к печке и заложив руки за спину, стоял господин небольшого роста, взъерошенный и седой, с смуглым лицом и беглыми черными глазками — некто Африкан Семеныч Пигасов.
На самом краю сего оврага снова начинается едва приметная дорожка, будто выходящая из земли; она ведет между кустов вдоль по берегу рытвины и наконец, сделав еще несколько извилин, исчезает
в глубокой яме, как уж
в своей норе; но тут открывается маленькая поляна, уставленная несколькими высокими дубами; посередине
в возвышаются три кургана, образующие правильный треугольник; покрытые дерном и
сухими листьями они похожи с первого взгляда на могилы каких-нибудь древних татарских князей или наездников, но, взойдя
в середину между них, мнение наблюдателя переменяется при виде отверстий, ведущих под каждый курган, который служит как бы сводом для темной подземной галлереи; отверстия так малы, что едва на коленах может вползти человек, ко когда сделаешь так несколько шагов, то пещера начинает расширяться всё более и более, и наконец три человека могут идти рядом без труда, не задевая почти локтем до стены; все три хода ведут, по-видимому,
в разные
стороны, сначала довольно круто спускаясь вниз, потом по горизонтальной линии, но галлерея, обращенная к оврагу, имеет особенное устройство: несколько сажен она идет отлогим скатом, потом вдруг поворачивает направо, и горе любопытному, который неосторожно пустится по этому новому направлению; она оканчивается обрывом или, лучше сказать, поворачивает вертикально вниз: должно надеяться на твердость ног своих, чтоб спрыгнуть туда; как ни говори, две сажени не шутка; но тут оканчиваются все искусственные препятствия; она идет назад, параллельно верхней своей части, и
в одной с нею вертикальной плоскости, потом склоняется налево и впадает
в широкую круглую залу, куда также примыкают две другие; эта зала устлана камнями, имеет
в стенах своих четыре впадины
в виде нишей (niches); посередине один четвероугольный столб поддерживает глиняный свод ее, довольно искусно образованный; возле столба заметна яма, быть может, служившая некогда вместо печи несчастным изгнанникам, которых судьба заставляла скрываться
в сих подземных переходах; среди глубокого безмолвия этой залы слышно иногда журчание воды: то светлый, холодный, но маленький ключ, который, выходя из отверстия, сделанного, вероятно, с намерением,
в стене, пробирается вдоль по ней и наконец, скрываясь
в другом отверстии, обложенном камнями, исчезает; немолчный ропот беспокойных струй оживляет это мрачное жилище ночи...
Не кончив слов, он наклонился, поднял с дороги
сухой сучок и отбросил его
в сторону. Минуты две шли молча.
Федя — седой
сухой старик, только пожал широкими острыми плечами и молча кивнул
в мою
сторону своей по-солдатски подстриженной головой.
В переводе этот жест означал: «Чужой человек здесь, ваше высокоблагородие»… Карнаухов посмотрел
в мою
сторону воспаленными голубыми глазками и, балансируя, направился ко мне с протянутой рукой.
У Рыбникова опять задергались губы. Эту привычку уже успел за ним заметить Щавинский. Во все время разговора, особенно когда штабс-капитан задавал вопрос и, насторожившись, ждал ответа или нервно оборачивался на чей-нибудь пристальный взгляд, губы у него быстро дергались то
в одну, то
в другую
сторону в странных гримасах, похожих на судорожные злобные улыбки. И
в то же время он торопливо облизывал концом языка свои потрескавшиеся
сухие губы, тонкие, синеватые, какие-то обезьяньи или козлиные губы.
Фельдшер успел вовремя ухватиться за настилку и выкарабкаться почти
сухим. Но Астреин по горло погрузился
в воду. Он достал ногами дно, здесь было вовсе не глубоко, но течение с такой силой тянуло его под мост, что он едва-едва успел уцепиться за столб. Лодка, переполнившись водою, перевернулась вверх дном, легко скользнула
в пролет и на той
стороне моста сейчас же запуталась
в кустах. Фельдшер стоял наверху и хохотал во все горло.