Неточные совпадения
На бюре, выложенном перламутною мозаикой, которая местами уже выпала и оставила после себя одни желтенькие желобки, наполненные клеем, лежало множество всякой всячины: куча исписанных мелко бумажек, накрытых мраморным позеленевшим прессом с яичком наверху, какая-то старинная книга
в кожаном переплете с красным обрезом, лимон, весь высохший, ростом не более лесного ореха, отломленная ручка кресел, рюмка с какою-то жидкостью и тремя мухами, накрытая письмом, кусочек сургучика, кусочек где-то поднятой тряпки, два пера, запачканные
чернилами, высохшие, как
в чахотке, зубочистка, совершенно пожелтевшая, которою хозяин, может быть, ковырял
в зубах своих еще до нашествия на Москву французов.
Толстоногий стол, заваленный почерневшими от старинной пыли, словно прокопченными бумагами, занимал весь промежуток между двумя окнами; по стенам висели турецкие ружья, нагайки, сабля, две ландкарты, какие-то анатомические рисунки, портрет Гуфеланда, [Гуфеланд Христофор (1762–1836) — немецкий врач, автор широко
в свое время популярной книги «Искусство продления человеческой жизни».] вензель из волос
в черной рамке и диплом под стеклом;
кожаный, кое-где продавленный и разорванный, диван помещался между двумя громадными шкафами из карельской березы; на полках
в беспорядке теснились книги, коробочки, птичьи чучелы, банки, пузырьки;
в одном углу стояла сломанная электрическая машина.
— А то — отвезти
в Ладожско озеро да и потопить, — сказал, окая, человек
в изношенной финской шапке,
в потертой
черной кожаной куртке, шапка надвинута на брови, под нею вздулись синеватые щеки, истыканные седой щетиной; преодолевая одышку, человек повторял...
За стареньким письменным столом сидел, с папиросой
в зубах,
в кожаном кресле с высокой спинкой сероглазый старичок, чисто вымытый, аккуратно зашитый
в черную тужурку.
Она была коротенькая, толстая,
в рыжем
кожаном переплете; на синеватом листе пред титулом красовалась фигурная надпись выцветшими
чернилами: «Почтенному Василью Каширину с благодарностью на сердечную память», подписана была какая-то странная фамилия, а росчерк изображал птицу
в полете.
Мастер, стоя пред широкой низенькой печью, со вмазанными
в нее тремя котлами, помешивал
в них длинной
черной мешалкой и, вынимая ее, смотрел, как стекают с конца цветные капли. Жарко горел огонь, отражаясь на подоле
кожаного передника, пестрого, как риза попа. Шипела
в котлах окрашенная вода, едкий пар густым облаком тянулся к двери, по двору носился сухой поземок.
Глаза темные, брови широкие и красные, голова небольшая, шея довольно толстая; издали глухарь-косач покажется
черным, но это несправедливо: его голова и шея покрыты очень темными, но
в то же время узорно-серыми перышками; зоб отливает зеленым глянцем, хлупь испещрена белыми пятнами по
черному полю, а спина и особенно верхняя сторона крыльев — по серому основанию имеют коричневые длинные пятна; нижние хвостовые перья — темные, с белыми крапинками на лицевой стороне, а верхние, от спины идущие, покороче и серые; подбой крыльев под плечными суставами ярко-белый с
черными крапинами, а остальной — сизо-дымчатый; ноги покрыты мягкими, длинными, серо-пепельного цвета перышками и очень мохнаты до самых пальцев; пальцы же облечены, какою-то скорлупообразною, светлою чешуйчатою бронею и оторочены
кожаною твердою бахромою; ногти темные, большие и крепкие.
В темных сенях попался Передонову еще один городовой, низенький, тощий человек вида исполнительного, но все же унылого. Он стоял неподвижно и держал подмышкой книгу
в кожаном черном переплете. Отрепанная босая девица выбежала из боковой двери, стащила пальто с Передонова и провела его
в гостиную, приговаривая...
Все было готово: форейтор натянул постромки, коренники налегли
в хомут, и экипаж застучал и тронулся. Из-за
черного кожаного фартука
в переднем сиденье замелькала ручка Ольги Федотовны: это она крестилась, но вдруг она вся высунулась и закричала...
Впереди отряда ехали двое офицеров: один высокого роста,
в белой кавалерийской фуражке и бурке; другой среднего роста,
в кожаном картузе и зеленом спензере [куртка (англ.)] с
черным артиллерийским воротником; седло, мундштук и вся сбруя на его лошади были французские.
Самойленко только немногих помнил по фамилии, а про тех, кого забыл, говорил со вздохом: «Прекраснейший, величайшего ума человек!» Покончив с альбомом, фон Корен брал с этажерки пистолет и, прищурив левый глаз, долго прицеливался
в портрет князя Воронцова или же становился перед зеркалом и рассматривал свое смуглое лицо, большой лоб и
черные, курчавые, как у негра, волоса, и свою рубаху из тусклого ситца с крупными цветами, похожего на персидский ковер, и широкий
кожаный пояс вместо жилетки.
Марья Степановна, крестясь, забрала великолепные
кожаные калоши и унесла их на
черный ход. Там постояла за дверью, а потом спрятала калоши
в кладовку.
Игумен теперь оставался
в одном подряснике из своей монастырской
черной крашенины, препоясанный широким
кожаным поясом, на котором висел большой ключ от железного сундука с монастырской казной. Игумен был среднего роста, но такой коренастый и крепкий.
Полусонный и мокрый, как
в компрессе, под
кожаной курткой, я вошел
в сени. Сбоку ударил свет лампы, полоса легла на крашеный пол. И тут выбежал светловолосый юный человек с затравленными глазами и
в брюках со свежезаутюженной складкой. Белый галстук с
черными горошинами сбился у него на сторону, манишка выскочила горбом, но пиджак был с иголочки, новый, как бы с металлическими складками.
Когда выходил царь из дома Ливанского малыми южными дверями, стал на его пути некто
в желтой
кожаной одежде, приземистый, широкоплечий человек с темно-красным сумрачным лицом, с
черною густою бородою, с воловьей шеей и с суровым взглядом из-под косматых
черных бровей. Это был главный жрец капища Молоха. Он произнес только одно слово умоляющим голосом...
На
кожаной подушке тележки, ближе ко мне, сидел мужчина лет тридцати, замечательно красивой и благообразной наружности,
в опрятном
черном армяке и низко на лоб надетом
черном картузе; он степенно правил откормленным, как печь широким конем; а рядом с мужчиной, по ту сторону тележки, сидела женщина высокого роста, прямая как стрела.
Одет он был
в синее суконное полукафтанье и подпоясан красной шерстяной опояской; обыкновенная войлочная шляпа, какую носили все рабочие, пестрядевая рубаха, ворот которой выставлялся из-под воротника кафтана, и
черные кожаные перчатки дополняли костюм Авдея Михайлыча; судя по поклонам попадавшихся навстречу рабочих, плотинный играл видную роль на фабрике.
Пистолет шел рядом с Вавилой, но не смотрел на него. Ружье держал под мышкой вниз дулом, руки
в карманах потертой короткой куртки из толстого синего драпа. На голове его
кожаный картуз, большой козырек закрывал глаза, бросая на лицо
черную тень.
Двое прислужников,
в черных передниках и
кожаных нарукавниках, едва успевали разносить по столам мутное бессарабское вино, которое сам Рубинштейн, стоя за прилавком, цедил из двух больших бочек
в графины.
По дороге впереди стада шел
в потемневшем от дождя, заплатанном зипуне,
в большой шапке, с
кожаным мешком за сутуловатой спиной высокий старик с седой бородой и курчавыми седыми волосами; только одни густые брови были у него
черные.
Иван Вианорыч степенно двигался по деревянному тротуару, часто и внушительно постукивая большими
кожаными калошами. На Дворянской его обогнал десяток гимназистов разного возраста. Они шли парами, громко смеясь и сталкивая друг друга с помоста
в снег. Сзади шагал долговязый молодой учитель
в синих очках, с козлиной
черной бородкой;
в зубах у него была папироса. Проходя мимо Наседкина, учитель поглядел ему прямо
в лицо тем открытым, дружеским взглядом, которым так славно смотрят весной очень молодые люди.
За ними ряды послушников и трудников из мирян; все
в черных суконных подрясниках с широкими
черными усменными [Усма — выделанная кожа, усменный —
кожаный.] поясами.
Старые
черные кожаные переплеты старинных книг и
в обители пригляделись ей, принялась она за новые, за мирские.
Рядом с Верою, с ногами на нарах, сидел высокий мужчина
в кожаных болгарских туфлях-пасталах, — сидел, упершись локтями
в колени и положив голову на руки. Вера осторожно положила ему ладонь на плечо. Он поднял голову и чуждо оглядел ее прекрасными
черными глазами.
Я молча прошелся по комнате, сел к столу. Около склянки с
чернилами аккуратною стопочкою были сложены все конспекты, записная книжка, потертый
кожаный портсигар. Паспорт был раскрыт.
В рубрике: «Перемены, происшедшие
в служебном, общественном или семейном положении владельца книжки», рукою Алеши четко было вписано...
Незнакомец был одет
в красивое и очень удобное форменное платье, состоявшее из коричневой суконной блузы, подпоясанной
кожаным поясом с бляхою; на голове высокая тирольская шляпа с
черным пером.