Неточные совпадения
— Это я не могу
понять, — сказал Чичиков. — Десять миллионов — и живет как простой мужик! Ведь это с десятью мильонами черт знает что можно сделать. Ведь это можно так завести, что и общества другого у тебя не будет, как
генералы да князья.
Когда стали наконец поступать бумаги к генерал-губернатору, бедный князь ничего не мог
понять.
—
Понять — трудно, — согласился Фроленков. — Чего надобно немцам? Куда лезут? Ведь — вздуем. Торговали — хорошо. Свободы ему, немцу, у нас — сколько угодно! Он и
генерал, и управляющий, и булочник, будь чем хошь, живи как любишь. Скажите нам: какая причина войны? Король царем недоволен, али что?
Он
понял, что авторитет его провалился навсегда, что он был последний могикан, последний из
генералов Тычковых!
— Позвольте, я ничего не
понимаю, у вас карета, а едете — вы сосчитайте —
генерал, вы, Менотти, Гверцони, Саффи и Мордини… Где вы сядете?
—
Генерала Жигалова? Гм!.. Сними-ка, Елдырин, с меня пальто… Ужас как жарко! Должно полагать, перед дождем… Одного только я не
понимаю: как она могла тебя укусить? — обращается Очумелов к Хрюкину. — Нешто она достанет до пальца? Она маленькая, а ты ведь вон какой здоровила! Ты, должно быть, расковырял палец гвоздиком, а потом и пришла в твою голову идея, чтоб соврать. Ты ведь… известный народ! Знаю вас, чертей!
— И конечно… и я… и это по-княжески! И это… вы, стало быть,
генерал! И я вам не лакей! И я, я… — забормотал вдруг в необыкновенном волнении Антип Бурдовский, с дрожащими губами, с разобиженным дрожаньем в голосе, с брызгами, летевшими изо рта, точно весь лопнул или прорвался, но так вдруг заторопился, что с десяти слов его уж и
понять нельзя было.
К стыду своему, князь был до того рассеян, что в самом начале даже ничего и не слышал, и когда
генерал остановился пред ним с каким-то горячим вопросом, то он принужден был ему сознаться, что ничего не
понимает.
Он было стал укорять себя за этот смех; но тут же
понял, что не в чем укорять, потому что ему бесконечно было жаль
генерала.
— Своего положения? — подсказал Ганя затруднившемуся
генералу. — Она
понимает; вы на нее не сердитесь. Я, впрочем, тогда же намылил голову, чтобы в чужие дела не совались. И, однако, до сих пор всё тем только у нас в доме и держится, что последнего слова еще не сказано, а гроза грянет. Если сегодня скажется последнее слово, стало быть, и все скажется.
— Милый, добрый мой Лев Николаич! — с чувством и с жаром сказал вдруг
генерал, — я… и даже сама Лизавета Прокофьевна (которая, впрочем, тебя опять начала честить, а вместе с тобой и меня за тебя, не
понимаю только за что), мы все-таки тебя любим, любим искренно и уважаем, несмотря даже ни на что, то есть на все видимости.
Коля провел князя недалеко, до Литейной, в одну кафе-биллиардную, в нижнем этаже, вход с улицы. Тут направо, в углу, в отдельной комнатке, как старинный обычный посетитель, расположился Ардалион Александрович, с бутылкой пред собой на столике и в самом деле с «Indеpendance Belge» в руках. Он ожидал князя; едва завидел, тотчас же отложил газету и начал было горячее и многословное объяснение, в котором, впрочем, князь почти ничего не
понял, потому что
генерал был уж почти что готов.
— Это, это… мог ты вообразить что-нибудь подобное, Лев Николаич? — резко вскричал
генерал, видимо сам не
понимая, что хочет сказать, — нет, серьезно, серьезно говоря?
Коля был озабочен и как бы в недоумении; он многого не
понимал в «сумасшествии
генерала», как он выражался, конечно, не зная основных причин этой новой сумятицы в доме.
— Настасья Филипповна! — укорительно произнес
генерал. Он начинал несколько
понимать дело, по-своему.
Да тут именно чрез ум надо бы с самого начала дойти; тут именно надо
понять и… и поступить с обеих сторон: честно и прямо, не то… предуведомить заранее, чтобы не компрометировать других, тем паче, что и времени к тому было довольно, и даже еще и теперь его остается довольно (
генерал значительно поднял брови), несмотря на то, что остается всего только несколько часов…
Генерал Иван Федорович
понял только, что декламировали стихи.
— То есть что же-с, генерал-с? — не
понял опять Лебедев.
Просто чудеса делаются с нашими питомцами. Безвыходное дело нам, а особенно вам с ними. Мне только беда в том, что я должен разрешить, как иногда и большею частью случается с генерал-губернаторами, не
понимая ничего или очень мало.
Шумно и живо рассказывали ей все о наших подвигах, она дивилась общему увлечению, не
понимала его, смеялась над нами, а всего более над довольно толстым и мокрым
генералом, который ни за что не хотел переодеться.
Добродушный
генерал придал окончательно удивленное выражение своему лицу: он службу
понимал совершенно иначе.
— Нет, это была очень серьезная привязанность, — отвечал Вихров,
поняв, наконец, зачем обо всем этом было сообщено
генералу и в каком духе надобно было отвечать ему.
Прочитав это письмо,
генерал окончательно поник головой. Он даже по комнатам бродить перестал, а сидел, не вставаючи, в большом кресле и дремал. Антошка очень хорошо
понял, что письмо Петеньки произвело аффект, и сделался еще мягче, раболепнее. Евпраксея, с своей стороны, прекратила неприступность. Все люди начали ходить на цыпочках, смотрели в глаза, старались угадать желания.
Генерал не сделал даже вида, что не
понимает. Он спокойно признал документы за подлинные и предоставил приступить к описи и оценке Воплина.
Генерал слушал эту рацею, выпучив глаза, и к ужасу своему —
понимал.
Во всяком случае, все это наполняло бездну праздного времени и, в то же время, окончательно уничтожало в
генерале чувство действительности. Стрелов
понял это отлично и с большим искусством поддерживал фантастическое настроение генеральского духа.
Убедившись в этом,
генерал, без сомнения, сам
поймет, чего он лишился, пренебрегши моими заслугами, и тогда мне останется только дать знать стороной, что и мое сердце не недоступно для раскаяния.
Генерал взглянул на меня изумленными глазами, но через минуту я убедился, что он
понял мою мысль.
— Господи, что же это такое? — взмолился
генерал, останавливаясь перед Лаптевым. — Евгений Константиныч! вас ждут целый час тысячи людей, а вы возитесь здесь с собакой! Это… это… Одним словом, я решительно не
понимаю вас.
— О,
понимаю, царица Раиса, слишком хорошо
понимаю!.. Только позвольте мне еще одно сказать: на
генерала Мирона я не сержусь, видит бог — не сержусь!
Генерал с своей стороны очень горячо и добросовестно отнесся к своей задаче и еще в Петербурге постарался изучить все дело, чтобы оправдать возложенные на него полномочия, хотя не мог
понять очень многого, что надеялся пополнить уже на самом месте действия.
—
Понимаю, — соглашался
генерал. — А отчего же и в самом деле не предложить бы Тетюеву этого места? Это такой развитой, интеллигентный человек — настоящая находка для заводов! Тем более что отец Авдея Никитича столько лет занимал пост главного управляющего.
Генерал тоже имел свои основания не
понимать Прейна, хотя и знал его сравнительно еще очень недавно.
Что такое
генерал Блинов — она почти
поняла, или, по крайней мере, отлично представляла себе этого человека; но относительно особы она мало вынесла из своего визита к Прозорову.
Генерал ничего не
понимал в заводском деле и рассматривал все кругом молча, с тем удивлением, с каким смотрит неграмотный человек на развернутую книгу.
Платон Васильич
понимал все это дело, и
генерал с удовольствием слушал, что он вполне разделяет его взгляды, хотя не мог помириться с Горемыкиным как с главным управляющим Кукарских заводов.
Пока речь
генерала вертелась на общей почве, мужички кряхтели, вздыхали и потели, не
понимая десятого слова из этой лекции, но когда он заговорил о кровных мужицких интересах, ходоки навострили уши и отлично
поняли все, что им было нужно.
— Нина,
пойми же, ради бога, что я делаю обед не для собственного удовольствия, — пробовал уговаривать
генерал. — Ведь это официальный прощальный обед, который я обязан дать заводскому обществу…
Все это Ромашов увидел и
понял в одно короткое, как мысль, мгновение, так же как увидел и рядового Хлебникова, который ковылял один, шагах в двадцати за строем, как раз на глазах
генерала.
— Коли приказанье будет, я доклад смелый могу держать, — отвечал старик с какой-то гордостью. — Григорий Васильев не такой человек, чтоб его можно было залакомить или закупить, что коли по головке погладить, так он и лапки распустит: никогда этого быть не может. У Григорья Васильева, — продолжал он умиленным тоном и указывая на потолок, — был один господин —
генерал… он теперь на небе, а вы, выходит, преемник его; так я и
понимаю!
— Собственно, как старому
генералу, за которого теперь все наши помыслы и сердец наших излияния перед престолом всевышнего изливаться должны за успокоение их высокочувствительной души, и больше ничего… так я и
понимаю!..
— Ротмистр Праскухин! — сказал
генерал: — сходите пожалуйста в правый ложемент и скажите 2-му батальону М. полка, который там на работе, чтоб он оставил работу, не шумя вышел оттуда и присоединился бы к своему полку, который стоит под горой в резерве.
Понимаете? Сами отведите к полку.
— Ну а вот послушайте новый анекдот еще об одном
генерале… — Все, конечно,
понимают, что речь идет о Берди-Паше, тем более что среди рассказчиков многие — настоящие имитаторы и с карикатурным совершенством подражают металлическому голосу полковника, его обрывистой, с краткими фразами речи и со странной манерой употреблять ерь на конце глаголов.
И сколько времени теперь без одежды и пищи… et comprenez vous, je mange се que les chiens ne mangeraient pas [и,
понимаете, я ем то, чего не стали бы есть собаки… (франц.).]… а это тяжело,
генерал, тяжело…
Накормить его, конечно, накормили, но поручику хотелось бы водочки или, по крайней мере, пивца выпить, но ни того, ни другого достать ему было неоткуда, несмотря на видимое сочувствие будочников, которые совершенно
понимали такое его желание, и бедный поручик приготовлялся было снять с себя сапоги и послать их заложить в кабак, чтобы выручить на них хоть косушку; но в часть заехал, прямо от генерал-губернатора и не успев еще с себя снять своего блестящего мундира, невзрачный камер-юнкер.
Тулузов не вполне, конечно,
понял эту фразу, но зато совершенно уразумел, что генерал-губернатор недоволен им за его поступок с Екатериной Петровной.
Все
поняли это, и одни делали вид, что не замечают значения слов
генерала, другие испуганно ожидали, что будет дальше; некоторые, улыбаясь, переглянулись.
Марья Васильевна, узнав о том, зачем приходил адъютант, тотчас же
поняла, что между ее мужем и
генералом может произойти неприятность, и, несмотря на все отговоры мужа, собралась вместе с ним и Хаджи-Муратом к
генералу.
Генерал не успел досказать все, потому что Манана Орбельяни,
поняв, в чем дело, перебила речь
генерала, расспрашивая его об удобствах его помещения в Тифлисе.
Генерал удивился, оглянулся на всех и на своего адъютанта в конце стола, упорным и значительным взглядом смотревшего на него, — и вдруг
понял. Не отвечая княгине, он нахмурился, замолчал и стал поспешно есть, не жуя, лежавшее у него на тарелке утонченное кушанье непонятного для него вида и даже вкуса.
К удивлению,
генерал был как будто сконфужен моею фразой. Очевидно, она не входила в его расчеты. На прочих свидетелей этой сцены она подействовала различно. Правитель канцелярии, казалось,
понял меня и досадовал только на то, что не он первый ее высказал. Но полициймейстер, как человек, по-видимому покончивший все расчеты с жизнью, дал делу совершенно иной оборот.