Неточные совпадения
«И как они все сильны и здоровы физически, — подумал Алексей Александрович,
глядя на могучего с расчесанными душистыми бакенбардами камергера и на красную шею затянутого в мундире князя, мимо которых ему надо было пройти. — Справедливо сказано, что всё в мире есть
зло», подумал он, косясь еще раз на икры камергера.
Он сел
И в думе скорбными очами
На
злое бедствие
глядел.
Так, молча, он и ушел к себе, а там, чувствуя горькую сухость во рту и бессвязный шум
злых слов в голове, встал у окна,
глядя, как ветер обрывает листья с деревьев.
Самгин встал у косяка витрины,
глядя направо; он видел, что монархисты двигаются быстро, во всю ширину улицы, они как бы скользят по наклонной плоскости, и в их движении есть что-то слепое, они, всей массой, качаются со стороны на сторону, толкают стены домов, заборы, наполняя улицу воем, и вой звучит по-зимнему —
зло и скучно.
— Ты в бабью любовь — не верь. Ты помни, что баба не душой, а телом любит. Бабы — хитрые, ух!
Злые. Они даже и друг друга не любят, погляди-ко на улице, как они злобно да завистно
глядят одна на другую, это — от жадности все: каждая злится, что, кроме ее, еще другие на земле живут.
Глядя, как они, окутанные в яркие ткани, в кружевах, цветах и страусовых перьях, полулежа на подушках причудливых экипажей, смотрят на людей равнодушно или надменно, ласково или вызывающе улыбаясь, он вспоминал суровые романы
Золя, пряные рассказы Мопассана и пытался определить, которая из этих женщин родня Нана или Рене Саккар, m-me де Бюрн или героиням Октава Фелье, Жоржа Онэ, героиням модных пьес Бернштейна?
Много мыслительной заботы посвятил он и сердцу и его мудреным законам. Наблюдая сознательно и бессознательно отражение красоты на воображение, потом переход впечатления в чувство, его симптомы, игру, исход и
глядя вокруг себя, подвигаясь в жизнь, он выработал себе убеждение, что любовь, с силою Архимедова рычага, движет миром; что в ней лежит столько всеобщей, неопровержимой истины и блага, сколько лжи и безобразия в ее непонимании и злоупотреблении. Где же благо? Где
зло? Где граница между ними?
Начал гаснуть я над писаньем бумаг в канцелярии; гаснул потом, вычитывая в книгах истины, с которыми не знал, что делать в жизни, гаснул с приятелями, слушая толки, сплетни, передразниванье,
злую и холодную болтовню, пустоту,
глядя на дружбу, поддерживаемую сходками без цели, без симпатии; гаснул и губил силы с Миной: платил ей больше половины своего дохода и воображал, что люблю ее; гаснул в унылом и ленивом хождении по Невскому проспекту, среди енотовых шуб и бобровых воротников, — на вечерах, в приемные дни, где оказывали мне радушие как сносному жениху; гаснул и тратил по мелочи жизнь и ум, переезжая из города на дачу, с дачи в Гороховую, определяя весну привозом устриц и омаров, осень и зиму — положенными днями, лето — гуляньями и всю жизнь — ленивой и покойной дремотой, как другие…
Страшна и неверна была жизнь тогдашнего человека; опасно было ему выйти за порог дома: его, того
гляди, запорет зверь, зарежет разбойник, отнимет у него все
злой татарин, или пропадет человек без вести, без всяких следов.
Он
глядел бесцеремонно на Райского и засмеялся
злым смехом.
— Что ж, я очень рад! —
злым голосом говорил он, стараясь не
глядеть на нее. — Теперь у тебя есть защитник, настоящий герой, с ног до головы!..
У ней глаза горели, как звезды, страстью. Ничего
злого и холодного в них, никакой тревоги, тоски; одно счастье
глядело лучами яркого света. В груди, в руках, в плечах, во всей фигуре струилась и играла полная, здоровая жизнь и сила.
Вглядываясь в ткань своей собственной и всякой другой жизни,
глядя теперь в только что початую жизнь Веры, он яснее видел эту игру искусственных случайностей, какие-то блуждающие огни
злых обманов, ослеплений, заранее расставленных пропастей, с промахами, ошибками, и рядом — тоже будто случайные исходы из запутанных узлов…
— Но ты не пойдешь сама, не увидишься с ним? — говорила Вера, пытливо
глядя в глаза бабушке. — Помни, я не жалуюсь на него, не хочу ему
зла…
— Правда, вы редко говорите со мной, не
глядите прямо, а бросаете на меня исподлобья
злые взгляды — это тоже своего рода преследование. Но если бы только это и было…
Он показал ей, что и где писать, и она села за стол, оправляя левой рукой рукав правой; он же стоял над ней и молча
глядел на ее пригнувшуюся к столу спину, изредка вздрагивавшую от сдерживаемых рыданий, и в душе его боролись два чувства —
зла и добра: оскорбленной гордости и жалости к ней, страдающей, и последнее чувство победило.
Остановившись на пороге, оглядел компанию и засмеялся длинным, наглым,
злым смешком, всем отважно
глядя в глаза.
Я
глядел тогда на зарю, на деревья, на зеленые мелкие листья, уже потемневшие, но еще резко отделявшиеся от розового неба; в гостиной, за фортепьянами, сидела Софья и беспрестанно наигрывала какую-нибудь любимую, страстно задумчивую фразу из Бетховена;
злая старуха мирно похрапывала, сидя на диване; в столовой, залитой потоком алого света, Вера хлопотала за чаем; самовар затейливо шипел, словно чему-то радовался; с веселым треском ломались крендельки, ложечки звонко стучали по чашкам; канарейка, немилосердно трещавшая целый день, внезапно утихала и только изредка чирикала, как будто о чем-то спрашивала; из прозрачного, легкого облачка мимоходом падали редкие капли…
Через несколько дней из округа пришла телеграмма: немедленно устранить Кранца от преподавания. В большую перемену немец вышел из гимназии, чтобы более туда не возвращаться. Зеленый и
злой, он быстро шел по улице, не
глядя по сторонам, весь поглощенный злобными мыслями, а за ним шла гурьба учеников, точно стая собачонок за затравленным, но все еще опасным волком.
На главной стене висел старинный портрет Федорова прадеда, Андрея Лаврецкого; темное, желчное лицо едва отделялось от почерневшего и покоробленного фона; небольшие
злые глаза угрюмо
глядели из-под нависших, словно опухших век; черные волосы без пудры щеткой вздымались над тяжелым, изрытым лбом.
— Странная ты девушка, Тамара. Вот
гляжу я на тебя и удивляюсь. Ну, я понимаю, что эти дуры, вроде Соньки, любовь крутят. На то они и дуры. А ведь ты, кажется, во всех
золах печена, во всех щелоках стирана, а тоже позволяешь себе этакие глупости. Зачем ты эту рубашку вышиваешь?
— А теперь? Теперь? — спрашивает Лихонин с возраставшим волнением. —
Глядеть сложа ручки? Моя хата с краю? Терпеть, как неизбежное
зло? Мириться, махнуть рукой? Благословить?
И разве он не видал, что каждый раз перед визитом благоухающего и накрахмаленного Павла Эдуардовича, какого-то балбеса при каком-то посольстве, с которым мама, в подражание модным петербургским прогулкам на Стрелку, ездила на Днепр
глядеть на то, как закатывается солнце на другой стороне реки, в Черниговской губернии, — разве он не видел, как ходила мамина грудь и как рдели ее щеки под пудрой, разве он не улавливал в эти моменты много нового и странного, разве он не слышал ее голос, совсем чужой голос, как бы актерский, нервно прерывающийся, беспощадно
злой к семейным и прислуге и вдруг нежный, как бархат, как зеленый луг под солнцем, когда приходил Павел Эдуардович.
Скверные,
злые и подозрительные глаза заплыли жиром и
глядели как из щелочек.
Я взглянул на нее: лицо ее
глядело совершенно спокойно; но что-то, не то чтобы
злое, а глупо-непоколебимое сквозило сквозь это спокойствие.
Мать слушала невнятные вопросы старичка, — он спрашивал, не
глядя на подсудимых, и голова его лежала на воротнике мундира неподвижно, — слышала спокойные, короткие ответы сына. Ей казалось, что старший судья и все его товарищи не могут быть
злыми, жестокими людьми. Внимательно осматривая лица судей, она, пытаясь что-то предугадать, тихонько прислушивалась к росту новой надежды в своей груди.
И все расходились смущенные, подавленные, избегая
глядеть друг на друга. Каждый боялся прочесть в чужих глазах свой собственный ужас, свою рабскую, виноватую тоску, — ужас и тоску маленьких,
злых и грязных животных, темный разум которых вдруг осветился ярким человеческим сознанием.
И как скоро, как беспрепятственно совершается процесс этого превращения! С какою изумительною быстротой поселяется в сердце вялость и равнодушие ко всему, потухает огонь любви к добру и ненависти ко лжи и
злу! И то, что когда-то казалось и безобразным и гнусным,
глядит теперь так гладко и пристойно, как будто все это в порядке вещей, и так ему и быть должно.
«Ну,
гляди, сколько ты иначе
зла претерпишь».
Этта у нас один благой,
злой он такой, поймал другую благую бабу, да так ее оттрепал в сенях, сто еле жива осталась, — того и
гляди убьют еще; а коли говорить, васе пиисхадитество, начальству насему станес, так у них только и речи: «Поговори, говорит, у нас еще, так выхлещем» — ей-богу-с!
— Костя! Иди к нам! — закричал им Памво. Подошли, одеты в поддевки, довольно чисто, но у всех трех были уж очень физиономии разбойничьи, а Костя положительно был страшен: почти саженного роста, широкий, губы как-то выдались вперед, так что усы торчали прямо, а из-под козырька надвинутой на узкий лоб шапки дико
глядели на нас, особенно на меня — чужого,
злые, внимательные глаза.
Мне всегда казалось, что вы заведете меня в какое-нибудь место, где живет огромный
злой паук в человеческий рост, и мы там всю жизнь будем на него
глядеть и его бояться.
Ченцов приехал в свою гостиницу очень пьяный и, проходя по коридору, опять-таки совершенно случайно взглянул в окно и увидал комету с ее хвостом. При этом он уже не страх почувствовал, а какую-то
злую радость, похожую на ту, которую он испытывал на дуэли,
глядя в дуло направленного на него противником пистолета. Ченцов и на комету постарался так же смотреть, но вдруг послышались чьи-то шаги. Он обернулся и увидал Антипа Ильича.
Помуслив палец, мужик перевертывает страницу, — там, где он коснулся ее, остается темный снимок с пальца. Приказчик,
глядя в темя покупателя
злым взглядом, говорит...
Одеяния священнослужителей казались ему грубыми, досадно-пестрыми тряпками, — и когда он
глядел на облаченного священника, он злобился, и хотелось ему изорвать ризы, изломать сосуды. Церковные обряды и таинства представлялись ему
злым колдовством, направленным к порабощению простого народа.
— Какое письмо? — спросила она,
глядя на Передонова испуганными,
злыми глазами.
Кот, словно привлеченный криками, вышел из кухни, пробираясь вдоль стен, и сел около Передонова,
глядя на него жадными и
злыми глазами. Передонов нагнулся, чтобы его поймать. Кот яростно фыркнул, оцарапал руку Передонова, убежал и забился под шкап. Он выглядывал оттуда, и узкие зеленые зрачки его сверкали.
Кипел
злой спор, Комаровский, повёртываясь, как волк, всем корпусом то направо, то налево, огрызался, Галатская и Цветаев вперебой возмущённо нападали на него, а Максим,
глядя в землю, стоял в стороне.
— Бог требует от человека добра, а мы друг в друге только
злого ищем и тем ещё обильней
зло творим; указываем богу друг на друга пальцами и кричим:
гляди, господи, какой грешник! Не издеваться бы нам, жителю над жителем, а посмотреть на все общим взглядом, дружелюбно подумать — так ли живём, нельзя ли лучше как? Я за тех людей не стою, будь мы умнее, живи лучше — они нам не надобны…
Мне почудилось, что он хочет еще что-то прибавить, очень важное для меня и неприятное, мне показалось даже, что по лицу его скользнуло беглое выражение
злой насмешки. Я нарочно задержался в дверях и с вызовом оглянулся на Ярмолу. Но он уже, не
глядя на меня, тащил за узду лошадь, которая вытягивала вперед шею и осторожно переступала ногами.
Гляжу, а это тот самый матрос, которого наказать хотели… Оказывается, все-таки Фофан простил его по болезни… Поцеловал я его, вышел на палубу; ночь темная, волны гудят, свищут, море
злое, да все-таки лучше расстрела… Нырнул на счастье, да и очутился на необитаемом острове… Потом ушел в Японию с ихними рыбаками, а через два года на «Палладу» попал, потом в Китай и в Россию вернулся.
Дымов лежал на животе, молчал и жевал соломинку; выражение лица у него было брезгливое, точно от соломинки дурно пахло,
злое и утомленное… Вася жаловался, что у него ломит челюсть, и пророчил непогоду; Емельян не махал руками, а сидел неподвижно и угрюмо
глядел на огонь. Томился и Егорушка. Езда шагом утомила его, а от дневного зноя у него болела голова.
Бричка покатила дальше, и чебаны со своими
злыми собаками остались позади. Егорушка нехотя
глядел вперед на лиловую даль, и ему уже начинало казаться, что мельница, машущая крыльями, приближается. Она становилась все больше и больше, совсем выросла, и уж можно было отчетливо разглядеть ее два крыла. Одно крыло было старое, заплатанное, другое только недавно сделано из нового дерева и лоснилось на солнце.
—
Гляжу, она с парубками около речки, — продолжал он. — Взяло меня
зло… Отозвал я ее в сторонку и, может, с целый час ей разные слова… Полюбила! Три года не любила, а за слова полюбила!
Лунёв встал с дивана, подошёл к окну и,
глядя на улицу, угрюмо, со
злым недоумением в голосе продолжал...
— Во мне нет барства! — звенящим голосом крикнула девушка. Братишка подбежал к ней, схватил её за руку и,
злыми глазами
глядя на хозяина, тоже закричал...
— Уж я знаю! Он в суде недавно сидел две недели кряду… всё судил… Приходил оттуда
злой, голодный… Взял да щипцами самоварными грудь мне ущемил и вертит и крутит… гляди-ка!
Обед у нас проходит скучнее, чем зимою. Тот же Гнеккер, которого я теперь ненавижу и презираю, обедает у меня почти каждый день. Прежде я терпел его присутствие молча, теперь же я отпускаю по его адресу колкости, заставляющие краснеть жену и Лизу. Увлекшись
злым чувством, я часто говорю просто глупости и не знаю, зачем говорю их. Так случилось однажды, я долго
глядел с презрением на Гнеккера и ни с того ни с сего выпалил...
Как ни выбивался
злой дух из последних сил своих, чтобы подмануть христианскую душу, это не удалось ему, потому что, хотя он и очень верно подражал человеческому голосу, но прежде чем рыбаки,
глядя на гаванскую церковь, окончили ограждающую их молитву, на правом берегу в Чекушах пропел полночный петух, и с его третьим криком и виденье и крики о помощи смолкли.
«Кончено!» — подумал я себе,
глядя на Маню. А она сидит такая смирненькая, такая тихонькая, что именно как рыбка, и словечка не уронит. Даже
зло какое-то берет, и не знаешь, на что злиться.