Неточные совпадения
Но между тем странное чувство отравляло мою радость:
мысль о злодее, обрызганном кровию стольких невинных жертв, и о казни, его ожидающей, тревожила меня поневоле: «Емеля, Емеля! — думал я с досадою, — зачем не наткнулся ты на штык или не подвернулся под картечь? Лучше ничего не мог бы ты придумать». Что прикажете делать?
Мысль о нем неразлучна была во мне с мыслию о пощаде, данной мне им в одну из ужасных минут его жизни, и об избавлении моей невесты из рук
гнусного Швабрина.
Я выслушал его молча и был доволен одним: имя Марьи Ивановны не было произнесено
гнусным злодеем, оттого ли, что самолюбие его страдало при
мысли о той, которая отвергла его с презрением; оттого ли, что в сердце его таилась искра того же чувства, которое и меня заставляло молчать, — как бы то ни было, имя дочери белогорского коменданта не было произнесено в присутствии комиссии.
Я хотел было продолжать, как начал, и объяснить мою связь с Марьей Ивановной так же искренно, как и все прочее. Но вдруг почувствовал непреодолимое отвращение. Мне пришло в голову, что если назову ее, то комиссия потребует ее к ответу; и
мысль впутать имя ее между
гнусными изветами [Извет (устар.) — донос, клевета.] злодеев и ее самую привести на очную с ними ставку — эта ужасная
мысль так меня поразила, что я замялся и спутался.
С другой стороны — навязывать автору свой собственный образ
мыслей тоже не нужно, да и неудобно (разве при такой отваге, какую выказал критик «Атенея», г. Н. П. Некрасов, из Москвы): теперь уже для всякого читателя ясно, что Островский не обскурант, не проповедник плетки как основания семейной нравственности, не поборник
гнусной морали, предписывающей терпение без конца и отречение от прав собственной личности, — равно как и не слепой, ожесточенный пасквилянт, старающийся во что бы то ни стало выставить на позор грязные пятна русской жизни.
«Этот человек три рубля серебром отдает на водку, как гривенник, а я беспокоюсь, что должен буду заплатить взад и вперед на пароходе рубль серебром, и очень был бы непрочь, если б он свозил меня на свой счет. О бедность! Какими ты
гнусными и подлыми
мыслями наполняешь сердце человека!» — думал герой мой и, чтоб не осуществилось его желание, поспешил первый подойти к кассе и взял себе билет.
— Дело не в проигрыше, — сказал я с досадой. — Разве вам не приходило на
мысль, когда вы там играли, что блеск золота, все эти женщины, старые и молодые, крупье, вся обстановка, что все это — подлая,
гнусная насмешка над трудом рабочего, над кровавым потом?
Один принимает у себя другого и думает: «С каким бы я наслаждением вышвырнул тебя, курицына сына, за окно, кабы…», а другой сидит и тоже думает: «С каким бы я наслаждением плюнул тебе,
гнусному пыжику, в лицо, кабы…» Представьте себе, что этого «кабы» не существует — какой обмен
мыслей вдруг произошел бы между собеседниками!
— Это
гнусный вздор… потому, потому… знайте же! — произнес мистер Астлей дрожащим голосом и сверкая глазами, — знайте же, неблагодарный и недостойный, мелкий и несчастный человек, что я прибыл в Гомбург нарочно, по ее поручению, для того, чтобы увидеть вас, говорить с вами долго и сердечно и передать ей все, — ваши чувства,
мысли, надежды и… воспоминания!
Никого в мире не любил я, кроме себя, а в себе я любил не это
гнусное тело, которое любят и пошляки, — я любил свою человеческую
мысль, свою свободу.
Мог ли он без омерзения глубокого слышать некогда любимые свои
мысли, проповедуемые с высоты гильотины, при
гнусных рукоплесканиях черни?
Первая его
мысль была не принять ее, но он сейчас же нашел это „
гнусной трусостью“ и смело пошел на все, что этот приезд Серафимы мог повести за собою.
Она вспомнила, что там, внизу, в кабинете отца, быть может, уже совершено второе задуманное преступление. Вся охваченная
мыслью о спасении молодой девушки, бедная женщина, еще слабая головой, совершенно забыла о второй части подслушанного ею
гнусного заговора отца и сына. Она быстро зажгла стоявшую на столе свечу и бросилась из комнаты вниз.