Неточные совпадения
На дороге
говорили об разных разностях. Гарибальди дивился, что немцы не понимают, что в Дании побеждает не их свобода, не их единство, а две
армии двух деспотических государств, с которыми они после не сладят. [Не странно ли, что Гарибальди в оценке своей шлезвиг-голштинского вопроса встретился с К. Фогтом? (Прим. А. И. Герцена.)]
Говорили об уничтожении цензуры и буквы ъ, о заменении русских букв латинскими, о вчерашней ссылке такого-то, о каком-то скандале в Пассаже, о полезности раздробления России по народностям с вольною федеративною связью,
об уничтожении
армии и флота, о восстановлении Польши по Днепр, о крестьянской реформе и прокламациях,
об уничтожении наследства, семейства, детей и священников, о правах женщины, о доме Краевского, которого никто и никогда не мог простить господину Краевскому, и пр., и пр.
— И что им, ворам, до наступления маньчжурской
армии! Как они могут
об этом
говорить и смотреть друг другу в глаза?.. И я не понимаю: ведь вот Давыдов каждый месяц посылает жене по полторы, по две тысячи рублей: она же знает, что жалованья он получает рублей пятьсот. Что он ей скажет, если жена спросит, откуда эти деньги? Что будет делать, если
об этом случайно узнают его дети?
Только что произошел невероятный, небывалый в нашей истории разгром русской
армии. А повсюду все
говорили только
об одном, — о наградах. Штабы кишели бесчисленными представлениями к наградам, награды посыпались, как из рога изобилия.
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров, для препровождения
армии на Рязанскую дорогу. Он
говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и вашей империи. Россия содрогнется, узнав
об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах ваших предков. Я последую за
армией. Я всё вывез, мне остается плакать
об участи моего отечества».
Когда вот-вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его
армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим 40-летним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном, и отдал, как
говорят историки, приказание
об отступлении назад на Смоленскую дорогу.