Неточные совпадения
И второе искушение кончилось. Опять воротился Евсеич к колокольне и вновь отдал миру подробный отчет. «Бригадир же, видя Евсеича
о правде безнуждно беседующего, убоялся его против прежнего не гораздо», — прибавляет летописец. Или,
говоря другими словами, Фердыщенко понял, что ежели человек начинает издалека заводить речь
о правде, то это значит, что он сам не вполне уверен, точно ли его за эту
правду не посекут.
— Мы пойдем. Не
правда ли? — обратилась она к Свияжскому. — Mais il ne faut pas laisser le pauvre Весловский et Тушкевич se morfondre là dans le bateau. [Но не следует заставлять бедного Весловского и Тушкевича томиться в лодке.] Надо послать им сказать. — Да, это памятник, который он оставит здесь, — сказала Анна, обращаясь к Долли с тою же хитрою, знающею улыбкой, с которою она прежде
говорила о больнице.
Она не слышала половины его слов, она испытывала страх к нему и думала
о том,
правда ли то, что Вронский не убился.
О нем ли
говорили, что он цел, а лошадь сломала спину? Она только притворно-насмешливо улыбнулась, когда он кончил, и ничего не отвечала, потому что не слыхала того, что он
говорил. Алексей Александрович начал
говорить смело, но, когда он ясно понял то,
о чем он
говорит, страх, который она испытывала, сообщился ему. Он увидел эту улыбку, и странное заблуждение нашло на него.
— Вы ехали в Ергушово, —
говорил Левин, чувствуя, что он захлебывается от счастия, которое заливает его душу. «И как я смел соединять мысль
о чем-нибудь не-невинном с этим трогательным существом! И да, кажется,
правда то, что
говорила Дарья Александровна», думал он.
— Все… только
говорите правду… только скорее… Видите ли, я много думала, стараясь объяснить, оправдать ваше поведение; может быть, вы боитесь препятствий со стороны моих родных… это ничего; когда они узнают… (ее голос задрожал) я их упрошу. Или ваше собственное положение… но знайте, что я всем могу пожертвовать для того, которого люблю…
О, отвечайте скорее, сжальтесь… Вы меня не презираете, не
правда ли?
О себе приезжий, как казалось, избегал много
говорить; если же
говорил, то какими-то общими местами, с заметною скромностию, и разговор его в таких случаях принимал несколько книжные обороты: что он не значащий червь мира сего и не достоин того, чтобы много
о нем заботились, что испытал много на веку своем, претерпел на службе за
правду, имел много неприятелей, покушавшихся даже на жизнь его, и что теперь, желая успокоиться, ищет избрать наконец место для жительства, и что, прибывши в этот город, почел за непременный долг засвидетельствовать свое почтение первым его сановникам.
— Позвольте спросить, — вдруг встала Соня, — вы ей что изволили
говорить вчера
о возможности пенсиона? Потому, она еще вчера
говорила мне, что вы взялись ей пенсион выхлопотать.
Правда это-с?
— Эх, Анна Сергеевна, станемте
говорить правду. Со мной кончено. Попал под колесо. И выходит, что нечего было думать
о будущем. Старая шутка смерть, а каждому внове. До сих пор не трушу… а там придет беспамятство, и фюить!(Он слабо махнул рукой.) Ну, что ж мне вам сказать… я любил вас! это и прежде не имело никакого смысла, а теперь подавно. Любовь — форма, а моя собственная форма уже разлагается. Скажу я лучше, что какая вы славная! И теперь вот вы стоите, такая красивая…
— Вот видишь ли, Евгений, — промолвил Аркадий, оканчивая свой рассказ, — как несправедливо ты судишь
о дяде! Я уже не
говорю о том, что он не раз выручал отца из беды, отдавал ему все свои деньги, — имение, ты, может быть, не знаешь, у них не разделено, — но он всякому рад помочь и, между прочим, всегда вступается за крестьян;
правда,
говоря с ними, он морщится и нюхает одеколон…
Аркадий принялся
говорить о «своем приятеле». Он
говорил о нем так подробно и с таким восторгом, что Одинцова обернулась к нему и внимательно на него посмотрела. Между тем мазурка приближалась к концу. Аркадию стало жалко расстаться с своей дамой: он так хорошо провел с ней около часа!
Правда, он в течение всего этого времени постоянно чувствовал, как будто она к нему снисходила, как будто ему следовало быть ей благодарным… но молодые сердца не тяготятся этим чувством.
Николай Петрович попал в мировые посредники и трудится изо всех сил; он беспрестанно разъезжает по своему участку; произносит длинные речи (он придерживается того мнения, что мужичков надо «вразумлять», то есть частым повторением одних и тех же слов доводить их до истомы) и все-таки,
говоря правду, не удовлетворяет вполне ни дворян образованных, говорящих то с шиком, то с меланхолией
о манципации (произнося ан в нос), ни необразованных дворян, бесцеремонно бранящих «евту мунципацию».
— Мало ли чего не
говорим,
о чем думаем. Ты тоже не всякую
правду скажешь, у всех она — для себя красненька, для других темненька. Народ…
Художник — он такой длинный, весь из костей, желтый, с черненькими глазками и очень грубый —
говорит: «Вот
правда о том, как мир обезображен человеком.
Но, вспомнив
о безжалостном ученом, Самгин вдруг, и уже не умом, а всем существом своим, согласился, что вот эта плохо сшитая ситцевая кукла и есть самая подлинная история
правды добра и
правды зла, которая и должна и умеет
говорить о прошлом так, как сказывает олонецкая, кривобокая старуха, одинаково любовно и мудро
о гневе и
о нежности,
о неутолимых печалях матерей и богатырских мечтах детей, обо всем, что есть жизнь.
Однажды она очень «по-зимнему» рассердилась на учителя Томилина, который долго и скучно
говорил о двух
правдах: правде-истине и правде-справедливости.
За утренним чаем небрежно просматривал две местные газеты, — одна из них каждый день истерически кричала
о засилии инородцев, безумии левых партий и приглашала Россию «вернуться к национальной
правде», другая, ссылаясь на статьи первой, уговаривала «беречь Думу — храм свободного, разумного слова» и доказывала, что «левые» в Думе
говорят неразумно.
Самгин понимал, что
говорит излишне много и что этого не следует делать пред человеком, который, глядя на него искоса, прислушивается как бы не к словам, а к мыслям. Мысли у Самгина были обиженные, суетливы и бессвязны, ненадежные мысли. Но слов он не мог остановить, точно в нем, против его воли,
говорил другой человек. И возникало опасение, что этот другой может рассказать
правду о записке,
о Митрофанове.
Глядя, как Любаша разбрасывает волосы свои по плечам, за спину, как она, хмурясь, облизывает губы, он не верил, что Любаша
говорит о себе
правду.
Правдой было бы, если б эта некрасивая, неумная девушка слушала жандарма, вздрагивая от страха и молча, а он бы кричал на нее, топал ногами.
Самгин старался выдержать тон объективного свидетеля, тон человека, которому дорога только
правда, какова бы она ни была. Но он сам слышал, что
говорит озлобленно каждый раз, когда вспоминает
о царе и Гапоне. Его мысль невольно и настойчиво описывала восьмерки вокруг царя и попа, густо подчеркивая ничтожество обоих, а затем подчеркивая их преступность. Ему очень хотелось напугать людей, и он делал это с наслаждением.
И, может быть, вот так же певуче лаская людей одинаково обаятельным голосом, —
говорит ли она
о правде или
о выдумке, — скажет история когда-то и
о том, как жил на земле человек Клим Самгин.
Все чаще и как-то угрюмо Томилин стал
говорить о женщинах,
о женском, и порою это у него выходило скандально. Так, когда во флигеле писатель Катин горячо утверждал, что красота — это
правда, рыжий сказал своим обычным тоном человека, который точно знает подлинное лицо истины...
Клим довольно рано начал замечать, что в
правде взрослых есть что-то неверное, выдуманное. В своих беседах они особенно часто
говорили о царе и народе. Коротенькое, царапающее словечко — царь — не вызывало у него никаких представлений, до той поры, пока Мария Романовна не сказала другое слово...
Решил, но — задумался; внезапному желанию идти к Маргарите мешало чувство какой-то неловкости, опасение, что он, не стерпев, спросит ее
о Дронове и вдруг окажется, что Дронов
говорил правду. Этой
правды не хотелось.
— Да, это
правда, —
говорил он, обрадованный, что она попечение
о порядке свиданий взяла на себя.
«
Правду бабушка
говорит, — радовался он про себя, — когда меньше всего ждешь, оно и дается! „За смирение“, утверждает она: и я отказался совсем от него, смирился — и вот!
О, благодетельная судьба!»
— Послушай, Вера, я хотел у тебя кое-что спросить, — начал он равнодушным голосом, — сегодня Леонтий упомянул, что ты читала книги в моей библиотеке, а ты никогда ни слова мне
о них не
говорила.
Правда это?
— У него есть свои недостатки, бесспорно, я вам
говорил уже, именно некоторая одноидейность… но и недостатки его свидетельствуют тоже
о благородной душе, не
правда ли?
— «Куда же отправитесь, выслужив пенсию?» — «И сам не знаю; может быть, во Францию…» — «А вы знаете по-французски?» — «
О да…» — «В самом деле?» И мы живо заговорили с ним, а до тех пор,
правду сказать, кроме Арефьева, который отлично
говорит по-английски, у нас рты были точно зашиты.
Так, когда Нехлюдов думал, читал,
говорил о Боге,
о правде,
о богатстве,
о бедности, — все окружающие его считали это неуместным и отчасти смешным, и мать и тетка его с добродушной иронией называли его notre cher philosophe; [наш дорогой философ;] когда же он читал романы, рассказывал скабрезные анекдоты, ездил во французский театр на смешные водевили и весело пересказывал их, — все хвалили и поощряли его.
— Вы лучший из людей, которых я знала в своей жизни, — продолжала она. — Мы будем видеться,
говорить, не
правда ли? Обещайте мне. Я не пианистка, на свой счет я уже не заблуждаюсь и не буду при вас ни играть, ни
говорить о музыке.
— Ох нет, я не смеюсь и вовсе не думаю, что вы мне налгали. Вот то-то и есть, что этого не думаю, потому что все это, увы, сущая
правда! Ну скажите, а Пушкина-то вы читали, «Онегина»-то… Вот вы сейчас
говорили о Татьяне?
— Да нет, нет, это пан теперь
правду сказал, — загорячился опять Калганов, точно бог знает
о чем шло дело. — Ведь он в Польше не был, как же он
говорит про Польшу? Ведь вы же не в Польше женились, ведь нет?
Правду говоря, он размышлял мало
о том, что собирался сделать.
На разъездах, переправах и в других тому подобных местах люди Вячеслава Илларионыча не шумят и не кричат; напротив, раздвигая народ или вызывая карету,
говорят приятным горловым баритоном: «Позвольте, позвольте, дайте генералу Хвалынскому пройти», или: «Генерала Хвалынского экипаж…» Экипаж,
правда, у Хвалынского формы довольно старинной; на лакеях ливрея довольно потертая (
о том, что она серая с красными выпушками, кажется, едва ли нужно упомянуть); лошади тоже довольно пожили и послужили на своем веку, но на щегольство Вячеслав Илларионыч притязаний не имеет и не считает даже званию своему приличным пускать пыль в глаза.
Китайцы в рыбной фанзе сказали
правду. Только к вечеру мы дошли до реки Санхобе. Тропа привела нас прямо к небольшому поселку. В одной фанзе горел огонь. Сквозь тонкую бумагу в окне я услышал голос Н.А. Пальчевского и увидел его профиль. В такой поздний час он меня не ожидал. Г.И. Гранатман и А.И. Мерзляков находились в соседней фанзе. Узнав
о нашем приходе, они тотчас прибежали. Начались обоюдные расспросы. Я рассказывал им, что случилось с нами в дороге, а они мне
говорили о том, как работали на Санхобе.
— Друг мой, ты
говоришь совершенную
правду о том, что честно и бесчестно. Но только я не знаю, к чему ты
говоришь ее, и не понимаю, какое отношение может она иметь ко мне. Я ровно ничего тебе не
говорил ни
о каком намерении рисковать спокойствием жизни, чьей бы то ни было, ни
о чем подобном. Ты фантазируешь, и больше ничего. Я прошу тебя, своего приятеля, не забывать меня, потому что мне, как твоему приятелю, приятно проводить время с тобою, — только. Исполнишь ты мою приятельскую просьбу?
Впрочем, Александр, я не понимаю,
о чем ты
говоришь; и ты точно так же не знаешь,
о чем я
говорю; мы не понимаем друг друга, —
правда?
— Вы все
говорите о недостаточности средств у нас, девушек, делать основательный выбор. Вообще это совершенная
правда. Но бывают исключительные случаи, когда для основательности выбора и не нужно такой опытности. Если девушка не так молода, она уж может знать свой характер. Например, я свой характер знаю, и видно, что он уже не изменится. Мне 22 года. Я знаю, что нужно для моего счастия: жить спокойно, чтобы мне не мешали жить тихо, больше ничего.
Он может сам обманываться от невнимательности, может не обращать внимания н факт: так и Лопухов ошибся, когда Кирсанов отошел в первый раз; тогда,
говоря чистую
правду, ему не было выгоды, стало быть, и охоты усердно доискиваться причины, по которой удалился Кирсанов; ему важно было только рассмотреть, не он ли виноват в разрыве дружбы, ясно было — нет, так не
о чем больше и думать; ведь он не дядька Кирсанову, не педагог, обязанный направлять на путь истинный стопы человека, который сам понимает вещи не хуже его.
Ни у кого не следует целовать руки, это
правда, но ведь я не об этом
говорила, не вообще, а только
о том, что не надобно мужчинам целовать рук у женщин.
Как же мне было признаться, как сказать Р. в январе, что я ошибся в августе,
говоря ей
о своей любви. Как она могла поверить в истину моего рассказа — новая любовь была бы понятнее, измена — проще. Как мог дальний образ отсутствующей вступить в борьбу с настоящим, как могла струя другой любви пройти через этот горн и выйти больше сознанной и сильной — все это я сам не понимал, а чувствовал, что все это
правда.
Наместником в то время был молодой, красивый и щеголеватый архимандрит.
Говорили о нем, что он из древнего княжеского рода, но
правда ли это — не знаю. Но что был он великий щеголь — вот это
правда, и от него печать щегольства и даже светскости перешла и на простых монахов.
— Я знаю, это вам тетушка успела наговорить. Это ложь, ей-богу, ложь! Никакой дарственной записи дядюшка не делал. Хотя,
правда, в завещании и упоминается
о какой-то записи; но где же она? никто не представил ее. Я вам это
говорю потому, что искренно желаю вам добра. Ей-богу, это ложь!
— Слышите ли? —
говорил голова с важною осанкою, оборотившись к своим сопутникам, — комиссар сам своею особою приедет к нашему брату, то есть ко мне, на обед!
О! — Тут голова поднял палец вверх и голову привел в такое положение, как будто бы она прислушивалась к чему-нибудь. — Комиссар, слышите ли, комиссар приедет ко мне обедать! Как думаешь, пан писарь, и ты, сват, это не совсем пустая честь! Не
правда ли?
К концу гимназического курса я опять стоял в раздумий
о себе и
о мире. И опять мне показалось, что я охватываю взглядом весь мой теперешний мир и уже не нахожу в нем места для «пиетизма». Я гордо
говорил себе, что никогда ни лицемерие, ни малодушие не заставят меня изменить «твердой
правде», не вынудят искать праздных утешений и блуждать во мгле призрачных, не подлежащих решению вопросов…
Янковский был,
правда, первым учеником в нашей гимназии, но… мы никогда не преклонялись перед первыми учениками и медалистами. Теперь он студент, «подающий блестящие надежды». «Голова, —
говорил о нем капитан почтительно. — Будущий Пирогов, по меньшей мере».
Стоило Устеньке закрыть глаза, как она сейчас видела себя женой Галактиона. Да, именно жена, то, из чего складывается нераздельный организм.
О, как хорошо она умела бы любить эту упрямую голову, заполненную такими смелыми планами! Сильная мужская воля направлялась бы любящею женскою рукой, и все делалось бы, как прекрасно
говорили старинные русские люди, по душе. Все по душе, по глубоким внутренним тяготениям к
правде, к общенародной совести.
Наука
говорит правду о «природе», верно открывает «закономерность» в ней, но она ничего не знает и не может знать
о происхождении самого порядка природы,
о сущности бытия и той трагедии, которая происходит в глубинах бытия, это уже в ведении не патологии, а физиологии — учения
о здоровой сущности мира, в ведении метафизики, мистики и религии.
Иван Федорович клялся, что всё это одна только «выходка» и произошла от Аглаиной «стыдливости»; что если б князь Щ. не заговорил
о свадьбе, то не было бы и выходки, потому что Аглая и сама знает, знает достоверно, что всё это одна клевета недобрых людей и что Настасья Филипповна выходит за Рогожина; что князь тут не состоит ни при чем, не только в связях; и даже никогда и не состоял, если уж
говорить всю правду-истину.
— Да и не то что слышал, а и сам теперь вижу, что
правда, — прибавил он, — ну когда ты так
говорил, как теперь? Ведь этакой разговор точно и не от тебя. Не слышал бы я
о тебе такого, так и не пришел бы сюда; да еще в парк, в полночь.