Неточные совпадения
— Да вот я вам скажу, — продолжал помещик. — Сосед купец был у меня. Мы прошлись по хозяйству, по саду. «Нет, —
говорит, — Степан Васильич, всё у вас в порядке идет, но садик в забросе». А он у меня в порядке. «На мой разум, я бы эту липу срубил. Только в сок надо. Ведь их тысяча лип, из каждой два хороших лубка выйдет. А нынче лубок в
цене, и струбов бы липовеньких нарубил».
Анна
говорила не только естественно, умно, но умно и небрежно, не приписывая никакой
цены своим мыслям, а придавая большую
цену мыслям собеседника.
— Эк, право, затвердила сорока Якова одно про всякого, как
говорит пословица; как наладили на два, так не хотите с них и съехать. Вы давайте настоящую
цену!
— Стыдно вам и
говорить такую сумму! вы торгуйтесь,
говорите настоящую
цену!
Кокетка судит хладнокровно,
Татьяна любит не шутя
И предается безусловно
Любви, как милое дитя.
Не
говорит она: отложим —
Любви мы
цену тем умножим,
Вернее в сети заведем;
Сперва тщеславие кольнем
Надеждой, там недоуменьем
Измучим сердце, а потом
Ревнивым оживим огнем;
А то, скучая наслажденьем,
Невольник хитрый из оков
Всечасно вырваться готов.
— Пусть пан только молчит и никому не
говорит: между козацкими возами есть один мой воз; я везу всякий нужный запас для козаков и по дороге буду доставлять всякий провиант по такой дешевой
цене, по какой еще ни один жид не продавал. Ей-богу, так; ей-богу, так.
Я тебе уже
говорил сейчас, что эти серебряные часы, которым грош
цена, единственная вещь, что после отца осталась.
Так как на рынке продавать невыгодно, то и искали торговку, а Лизавета этим занималась: брала комиссии, ходила по делам и имела большую практику, потому что была очень честна и всегда
говорила крайнюю
цену: какую
цену скажет, так тому и быть.
Говорил оратор о том, что война поколебала международное значение России, заставила ее подписать невыгодные, даже постыдные условия мира и тяжелый для торговли хлебом договор с Германией. Революция нанесла огромные убытки хозяйству страны, но этой дорогой
ценой она все-таки ограничила самодержавие. Спокойная работа Государственной думы должна постепенно расширять права, завоеванные народом, европеизировать и демократизировать Россию.
Бабушка пересмотрела все материи, приценилась и к сыру, и к карандашам,
поговорила о
цене на хлеб и перешла в другую, потом в третью лавку, наконец, проехала через базар и купила только веревку, чтоб не вешали бабы белье на дерево, и отдала Прохору.
— Пусть так! — более и более слабея,
говорила она, и слезы появились уже в глазах. — Не мне спорить с вами, опровергать ваши убеждения умом и своими убеждениями! У меня ни ума, ни сил не станет. У меня оружие слабо — и только имеет ту
цену, что оно мое собственное, что я взяла его в моей тихой жизни, а не из книг, не понаслышке…
Впрочем, нет, не Суворов, и как жаль, что забыл, кто именно, только, знаете, хоть и светлость, а чистый этакий русский человек, русский этакий тип, патриот, развитое русское сердце; ну, догадался: «Что ж, ты, что ли,
говорит, свезешь камень: чего ухмыляешься?» — «На агличан больше, ваша светлость, слишком уж несоразмерную
цену берут-с, потому что русский кошель толст, а им дома есть нечего.
Хотел ли он подарка себе или кому другому — не похоже, кажется; но он
говорил о злоупотреблениях да тут же кстати и о строгости. Между прочим, смысл одной фразы был тот, что официально, обыкновенным путем, через начальство, трудно сделать что-нибудь, что надо «просто прийти», так все и получишь за ту же самую
цену. «Je vous parle franchement, vous comprenez?» — заключил он.
Да я ли один скучаю? Вон Петр Александрович сокрушительно вздыхает, не зная, как он будет продовольствовать нас: дадут ли японцы провизии, будут ли возить свежую воду; а если и дадут, то по каким
ценам? и т. п. От презервов многие «воротят носы»,
говорит он.
Но если кто пожелает непременно иметь хорошие сигары не в большом количестве, тот, без всяких фактур и заказов, обращается к кому-нибудь из служащих на фабрике или приходит прямо и просто, как
говорил мой провожатый, заказывает, сколько ему нужно, и получает за ту же
цену мимо администрации, мимо магазина, куда деньги за эти сигары, конечно, уже не поступают.
Нехлюдов продолжал
говорить о том, как доход земли должен быть распределен между всеми, и потому он предлагает им взять землю и платить зa нее
цену, какую они назначат, в общественный капитал, которым они же будут пользоваться. Продолжали слышаться слова одобрения и согласия, но серьезные лица крестьян становились всё серьезнее и серьезнее, и глаза, смотревшие прежде на барина, опускались вниз, как бы не желая стыдить его в том, что хитрость его понята всеми, и он никого не обманет.
— Нечего мне успокаиваться. Ты думаешь, я пьяна? Я и пьяна, да помню, что
говорю, — вдруг быстро заговорила она и вся багрово покраснела: — я каторжная, б…., а вы барин, князь, и нечего тебе со мной мараться. Ступай к своим княжнам, а моя
цена — красненькая.
Очевидно, шел словесный турнир, в котором участвующие не понимали хорошенько, зачем и что они
говорят. Заметно было только с одной стороны сдерживаемое страхом озлобление, с другой — сознание своего превосходства и власти. Нехлюдову было тяжело слушать это, и он постарался вернуться к делу: установить
цены и сроки платежей.
Во-первых, Привалов — миллионер (Верочка была очень практическая особа и хорошо знала
цену этому магическому слову); во-вторых, о нем столько
говорили, и вдруг он является из скрывавшей его неизвестности…
Легко жить Ракитину: «Ты, —
говорит он мне сегодня, — о расширении гражданских прав человека хлопочи лучше али хоть о том, чтобы
цена на говядину не возвысилась; этим проще и ближе человечеству любовь окажешь, чем философиями».
Да и вообще
говоря, он как бы вовсе не знал
цены деньгам, разумеется не в буквальном смысле
говоря.
Я ему на это и отмочил: «А ты,
говорю, без Бога-то, сам еще на говядину
цену набьешь, коль под руку попадет, и наколотишь рубль на копейку».
— Ваша дочь нравится моей жене, теперь надобно только условиться в
цене и, вероятно, мы не разойдемся из — за этого. Но позвольте мне докончить наш разговор о нашем общем знакомом. Вы его очень хвалите. А известно ли вам, что он
говорит о своих отношениях к вашему семейству, — например, с какою целью он приглашал нас вчера в вашу ложу?
— Ах, отец родной, да кто же это тебе о моих
ценах говорил, я и не молвила еще.
Пришлось черту заложить красную свитку свою, чуть ли не в треть
цены, жиду, шинковавшему тогда на Сорочинской ярмарке; заложил и
говорит ему: «Смотри, жид, я приду к тебе за свиткой ровно через год: береги ее!» — и пропал, как будто в воду.
— Опять ты глуп… Раньше-то ты сам
цену ставил на хлеб, а теперь будешь покупать по чужой
цене. Понял теперь? Да еще сейчас вам, мелкотравчатым мельникам, повадку дают, а после-то всех в один узел завяжут… да… А ты сидишь да моргаешь… «Хорошо»,
говоришь. Уж на что лучше… да… Ну, да это пустяки, ежели сурьезно разобрать. Дураков учат и плакать не велят… Похожи есть патреты. Вот как нашего брата выучат!
— А почему земля все? Потому, что она дает хлеб насущный… Поднялся хлебец в
цене на пятачок — красный товар у купцов встал, еще на пятачок — бакалея разная остановилась, а еще на пятачок — и все остальное село. Никому не нужно ни твоей фабрики, ни твоего завода, ни твоей машины… Все от хлебца-батюшки. Урожай — девки, как блохи, замуж поскакали, неурожай — посиживай у окошечка да поглядывай на голодных женихов. Так я
говорю, дурашка?
Впоследствии времени, когда кроншнепы сядут на яйца или выведут молодых, добывать их гораздо больше, а в местах не стреляных, как я уже
говорил, нетрудно убивать их во множестве, но в это время, еще более исхудалые, сухие и черствые на вкус, они потеряют свою
цену, особенно степняки третьего, малого рода.
Поехал седой к Настасье Филипповне, земно ей кланялся, умолял и плакал; вынесла она ему, наконец, коробку, шваркнула: «Вот,
говорит, тебе, старая борода, твои серьги, а они мне теперь в десять раз дороже
ценой, коли из-под такой грозы их Парфен добывал.
— Дурак ты, Тарас, верно тебе
говорю… Сдавай в контору половину жилки, а другую мне. По два с полтиной дам за золотник… Как раз вдвое выходит супротив компанейской
цены.
Говорю: дурак… Товар портишь.
— А знаете что? — вдруг воскликнул весело Горизонт. — Мне все равно: я человек закабаленный. Я, как
говорили в старину, сжег свои корабли… сжег все, чему поклонялся. Я уже давно искал случая, чтобы сбыть кому-нибудь эти карточки. За
ценой я не особенно гонюсь. Я возьму только половину того, что они мне самому стоили. Не желаете ли приобрести, господин офицер?
Всякий день ей готовы наряды новые богатые и убранства такие, что
цены им нет, ни в сказке сказать, ни пером написать; всякой день угощенья и веселья новые, отменные; катанье, гулянье с музыкою на колесницах без коней и упряжи, по темным лесам; а те леса перед ней расступалися и дорогу давали ей широкую, широкую и гладкую, и стала она рукодельями заниматися, рукодельями девичьими, вышивать ширинки серебром и золотом и низать бахромы частым жемчугом, стала посылать подарки батюшке родимому, а и самую богатую ширинку подарила своему хозяину ласковому, а и тому лесному зверю, чуду морскому; а и стала она день ото дня чаще ходить в залу беломраморную,
говорить речи ласковые своему хозяину милостивому и читать на стене его ответы и приветы словесами огненными.
«За эту
цену, ваше сиятельство,
говорю, сделать нельзя».
Он был средних лет, с несколько лукавою и заискивающею физиономиею, и отличался,
говорят, тем, что по какой бы
цене ни играл и сколько бы ни проигрывал — никогда не менялся в лице, но в настоящее время он, видимо, был чем-то озабочен и беспрестанно подходил то к тому, то к другому окну и смотрел на видневшуюся из них дорогу, как бы ожидая кого-то.
— Да что ж об «Кусточках»
говорить, коли они уж отданы! А без «Кусточков» как велика, по-твоему,
цена за всю землю?
Однако, как он сразу в своем деле уверился, так тут ему что хочешь
говори: он всё мимо ушей пропущает!"Айда домой, Федор! —
говорит, — лес первый сорт! нечего и смотреть больше! теперь только маклери, как бы подешевле нам этот лес купить!"И купит, и
цену хорошую даст, потому что он настоящий лес видел!
В этом роде мы еще с четверть часа
поговорили, и все настоящего разговора у нас не было. Ничего не поймешь. Хороша ли
цена Дерунова? — "знамо хороша, коли сам дает". Выстоят ли крестьяне, если им землю продать? — "знамо, выстоят, а може, и не придется выстоять, коли-ежели…"
Теперь,
говорит, у помещиков выкупные свидетельства пока водятся, так земли еще в
цене, а скоро будет, что все выкупные свидетельства проедят — тогда земли нипочем покупать будет можно!"
— Христос с тобой! куда ж они от нас уйдут! Ведь это не то что от прихоти: земля, дескать, хороша! а от нужды от кровной: и нехороша земля, да надо ее взять! Верное это слово я тебе
говорю: по четыре на круг дадут. И
цена не то чтобы с прижимкой, а самая настоящая, христианская…
«А вот,
говорит, за двадцать верст отселе у господина помещика лес за сорок тысяч купили, а лесу-то там по дешевой
цене тысяч на двести будет».
— Надо так — сначала
поговорить с мужиками отдельно, — вот Маков, Алеша — бойкий, грамотный и начальством обижен. Шорин, Сергей — тоже разумный мужик. Князев — человек честный, смелый. Пока что будет! Надо поглядеть на людей, про которых она
говорила. Я вот возьму топор да махну в город, будто дрова колоть, на заработки, мол, пошел. Тут надо осторожно. Она верно
говорит:
цена человеку — дело его. Вот как мужик-то этот. Его хоть перед богом ставь, он не сдаст… врылся. А Никитка-то, а? Засовестился, — чудеса!
— Да, да! — быстро
говорил лысый старичок. — Терпение исчезает… Все раздражаются, все кричат, все возрастает в
цене. А люди, сообразно сему, дешевеют. Примиряющих голосов не слышно.
Наши предки дорогой
ценой покорили, наконец, Голод: я
говорю о Великой Двухсотлетней Войне — о войне между городом и деревней.
«Ах ты, — думаю, — милушка; ах ты, милушка!» Кажется, спроси бы у меня за нее татарин не то что мою душу, а отца и мать родную, и тех бы не пожалел, — но где было о том думать, чтобы этакого летуна достать, когда за нее между господами и ремонтерами невесть какая
цена слагалась, но и это еще было все ничего, как вдруг тут еще торг не был кончен, и никому она не досталась, как видим, из-за Суры от Селиксы гонит на вороном коне борзый всадник, а сам широкою шляпой машет и подлетел, соскочил, коня бросил и прямо к той к белой кобылице и стал опять у нее в головах, как и первый статуй, и
говорит...
— Получил, между прочим, и я; да, кажется, только грех один. Помилуйте! плешь какую-то отвалили! Ни реки, ни лесу — ничего! «Чернозём»,
говорят. Да черта ли мне в вашем «чернозёме», коли
цена ему — грош! А коллеге моему Ивану Семенычу — оба ведь под одной державой, кажется, служим — тому такое же количество леса, на подбор дерево к дереву, отвели! да при реке, да в семи верстах от пристани! Нет, батенька, не доросли мы! Ой-ой, как еще не доросли! Оттого у нас подобные дела и могут проходить даром!
Чем ближе подходило время отъезда, тем тошней становилось Калиновичу, и так как
цену людям, истинно нас любящим, мы по большей части узнаем в то время, когда их теряем, то, не
говоря уже о голосе совести, который не умолкал ни перед какими доводами рассудка, привязанность к Настеньке как бы росла в нем с каждым часом более и более: никогда еще не казалась она ему так мила, и одна мысль покинуть ее, и покинуть, может быть, навсегда, заставляла его сердце обливаться кровью.
А теперь! голландская рубашка уж торчит из-под драпового с широкими рукавами сюртука, 10-ти рублевая сигара в руке, на столе 6-рублевый лафит, — всё это закупленное по невероятным
ценам через квартермейстера в Симферополе; — и в глазах это выражение холодной гордости аристократа богатства, которое
говорит вам: хотя я тебе и товарищ, потому что я полковой командир новой школы, но не забывай, что у тебя 60 рублей в треть жалованья, а у меня десятки тысяч проходят через руки, и поверь, что я знаю, как ты готов бы полжизни отдать за то только, чтобы быть на моем месте.
— Давеча наш лавочник видел, как несли их вверх; он спрашивал, не уступим ли ему мед: «Я,
говорит, хорошую
цену дам», и малину берет…
— Потом, — продолжал неумолимый дядя, — ты начал стороной
говорить о том, что вот-де перед тобой открылся новый мир. Она вдруг взглянула на тебя, как будто слушает неожиданную новость; ты, я думаю, стал в тупик, растерялся, потом опять чуть внятно сказал, что только теперь ты узнал
цену жизни, что и прежде ты видал ее… как ее? Марья, что ли?
«Но если жена его очень богата — сказывают, она дочь какого-то откупщика, — то не купит ли она мое имение? Хотя он и
говорит, что ни в какие женины дела не входит, но ведь этому веры дать нельзя! Притом же и
цену я назначу сходную, выгодную
цену! Отчего не попытаться? Быть может, это все моя звезда действует… Решено! попытаюсь!»