Неточные совпадения
Он посмотрел: пожилая купчиха, в
головке [
Головка — женская головная повязка.] и козловых башмаках, и с нею
девушка, в шляпке и с зеленым зонтиком, вероятно дочь.
Куры, петухи, голуби торопливо хватали, отступали, как будто опасаясь ежеминутного предательства, и опять совались. А когда тут же вертелась галка и, подскакивая боком, норовила воровски клюнуть пшена,
девушка топала ногой. «Прочь, прочь; ты зачем?» — кричала она, замахиваясь, и вся пернатая толпа влет разбрасывалась по сторонам, а через минуту опять
головки кучей совались жадно и торопливо клевать, как будто воруя зерна.
Наконец на высоком пороге показалась стройная
девушка, покрытая большим шейным платком, который плотно охватывал ее молодую
головку, перекрещивался на свежей груди и крепким узлом был завязан сзади.
По зале прогуливались: молодая
девушка весьма развязного вида, часто встряхивавшая черные кудри своей совершенно круглой
головки, некрасивой, но весьма оригинальной; высокая худая фея с черными вороньими глазами, длинным мертвенно-синим носом и с черно-бурыми веснушками.
Молодая
девушка продолжала глядеть на меня с прежней усмешкой, слегка щурясь и склонив
головку немного набок.
Ничем не изменив себе, с достоинством переводя взгляд от одной фигуры к другой,
девушка сказала что-то всем понемногу, раз рассмеялась, раз нахмурилась, медленно протянула руку, взяла карточку одного из комиссионеров, прочла, вернула бесстрастно и, мило наклонив
головку, стала читать другую.
Голос, певший песню, вдруг оборвался совсем близко около хаты, громко звякнула железная клямка, и в просвете быстро распахнувшейся двери показалась рослая смеющаяся
девушка. Обеими руками она бережно поддерживала полосатый передник, из которого выглядывали три крошечные птичьи
головки с красными шейками и черными блестящими глазенками.
Бойкая и красивая, с светло-русой
головкой и могучей грудью, эта
девушка изнывала под напором жизненных сил, она дурачилась и бесилась, как говорила Татьяна Власьевна, не зная устали, хотя сердце у ней было доброе и отходчивое.
В трех шагах от этого незнакомца, прислонясь слегка плечиком к высокому табурету, на котором молча работала копировщица, так же тихо и задумчиво стояла молодая восхитительной красоты
девушка, с золотисто-красными волосами, рассыпавшимися около самой милой
головки.
Отворялось ли окно, по которому побарабанили сначала тоненькие, белые, как сахар, пальчики, и высовывалась
головка хорошенькой
девушки, подзывавшей разносчика с горшками цветов, — мне тотчас же, тут же представлялось, что эти цветы только так покупаются, то есть вовсе не для того, чтоб наслаждаться весной и цветами в душной городской квартире, а что вот очень скоро все переедут на дачу и цветы с собою увезут.
— Вы любите природу? — спросила она вдруг, быстро повернув
головку и взглянув на него тем дружелюбным, любопытным и мягким взглядом, который, как звенящий голосок, дается только молодым
девушкам.
Девушка.
Головку убирают. (Проходит.)
Подняла белокурую
головку Дуня, ясным взором, тихо и спокойно обвела круг
девушек и стала говорить нежным, певучим своим голоском. Чистосердечная искренность в каждом слове звучала, и вся Дуня добром и правдой сияла.
— Скажи по правде, не утай от меня, — продолжала Аграфена Петровна, нежно целуя
девушку в наклоненную
головку. — Есть на примете кто?
Затем, помню, я лежал на той же софе, ни о чем не думал и молча отстранял рукой пристававшего с разговорами графа… Был я в каком-то забытьи, полудремоте, чувствуя только яркий свет ламп и веселое, покойное настроение… Образ
девушки в красном, склонившей
головку на плечо, с глазами, полными ужаса перед эффектною смертью, постоял передо мной и тихо погрозил мне маленьким пальцем… Образ другой
девушки, в черном платье и с бледным, гордым лицом, прошел мимо и поглядел на меня не то с мольбой, не то с укоризной.
«В высшей степени достойная особа» представляла из себя девятнадцатилетнюю
девушку с прекрасной белокурой
головкой, добрыми голубыми глазами и длинными кудрями. Она была в ярко-красном, полудетском, полудевическом платье. Стройные, как иглы, ножки в красных чулках сидели в крошечных, почти детских башмачках. Круглые плечи ее всё время, пока я любовался ею, кокетливо ежились, словно им было холодно и словно их кусал мой взгляд.
Сидя рядом, обе молчали. Аграфена Петровна нежно гладила по
головке склонившуюся к ней
девушку.
Взглянул он тут на нее. Облокотясь на правую руку, склонив
головку, тихим взором смотрела она на него. И показалось ему, что целое небо любви сияет в лучезарных очах
девушки. Хотел что-то сказать — не может, не смеет.
— Не беспокойтесь о нем. Я его беру себе… Буду холить и баловать его… Увезу к себе домой сейчас же… — говорила она приюткам. — А вы, m-lle, — обратилась она к Павле Артемьевне, остолбеневшей от неожиданности, — распорядитесь отправить меня домой с кем-нибудь, я раздумала оставаться здесь до вечера, — и, кивнув
головкой всем теснившимся в стороне и пораженным изумлением приюткам, удалилась своей спокойной походкой взрослой маленькой
девушки, унося высовывающего из муфты мордочку Мурку с собой.
Лариса имела вид невыгодный для ее красоты: она выглядывала потерянною и больше молчала. Не такова она была только с одною Форовой. Лариса следила за теткой, и когда Катерина Астафьевна ушла в комнаты, чтобы наливать чай, бедная
девушка тихо, с опущенною
головкой, последовала за нею и, догнав ее в темных сенях, обняла и поцеловала.
— И как это странно и страшно, что она спит и все смотрит глазами, — проговорила Катерина Астафьевна, и с этим словом бережно и тихо покрыла пледом бледное до синевы лицо
девушки, откинувшей
головку с полуоткрытыми глазами на служащее ей изголовьем колено мачехи.
Поворачивая с площадки к небольшому спуску, который вел к стоявшему тогда на Крещатике театру, мы на полугоре повстречали молодую
девушку в сером платье, завернутую в большой мягкий, пушистый платок. На темно-русой
головке ее была скромная шляпочка, а в руке длинный черный шелковый зонтик, на который она опиралась и шла тихо и как будто с усталостью.
И только, когда синие, сейчас заплаканные, с припухшими веками, глаза Милицы обвели собравшихся в кружок
девушек, a глубокий, низкий, грудной голос её прозвучал над всеми этими склоненными
головками, многие из них опомнились и подняли на говорившую влажные от слез глаза..
— Не Игорь, a Ольга… Ольга Корелина, родная сестра Гори, — отвечает ласковый голос, и нежные мягкие руки сестры милосердия любовно и ласково гладят юную черненькую
головку, резко выделяющуюся среди белых наволочек. — Милая
девушка, я знаю все… Вам не имеет смысла скрывать от меня что-либо… — звучит так ласково и просто голос Ольги Корелиной.
У покосившихся ворот, под нависшею ивою, стоит
девушка и, кутаясь в платок, слушает говорящего ей что-то мастерового; мне нравится ее открытая русая
головка, нравится счастливый, смеющийся взгляд исподлобья, который она порою бросает на собеседника.
— Да будет благословенье Аллаха над моей голубкой, — тихим, растроганным голосом произнес старик и положил руку на черную
головку молодой
девушки, припав шей на его грудь.
Бабушка внутренне сокрушалась, что ее Тася возьмет да и скажет иногда словечко, какого в ее время
девушке немыслимо было выговорить вслух… Или вот такую поговорку о тараканах… Но как тут быть? Кто ее воспитывал? И учили-то с грехом пополам… Слава Богу, головка-то у ней светлая… А что ее ждет? Куда идти, когда все рухнет?
Девушке на самом деле было, видимо, не по себе, если не физически, то нравственно. Ее, казалось, угнетало какое-то горе. Это угадывалось по осунувшемуся лицу, в грустном взгляде глаз и глубокой складке, вдруг появившейся на ее точно выточенном из слоновой кости лбу. Видимо, в ее красивой
головке работала какая-то неотвязная мысль.
Запали горячие речи сенной
девушки в юную
головку княжны Евпраксии.
Он обнял ее; она прижалась к нему, и ее
головка упала к нему на грудь, и молодая
девушка снова громко зарыдала.
Девушка склонилась к плечу своей матери и опустила
головку.
Несмотря на раннее развитие тела, мысли о существе другого пола, долженствующем пополнить ее собственное «я», не посещали еще юной
головки, хотя за последнее время, слушая песни своих сенных
девушек, песни о суженых, о молодцах-юношах, о любви их к своим зазнобушкам, все ее существо стало охватывать какое-то неопределенное волнение, и невольно порой она затуманивалась и непрошеные гости — слезы навертывались на ее чудные глаза.
Подтачивающая и без того слабые силы молодой
девушки мысль о судьбе ее ненаглядного нареченного жениха князя Владимира Никитича не покидала
головку выздоравливающей и мешала ей успокоиться и окончательно поправиться.
Быть может, впрочем, переполненная горькими думами
головка и оскорбленное за последнее время сердце сделали то, что молодая
девушка невольно выложила свою душу первой женщине, которая, как ей показалось, отзывчиво отнеслась к ее рассказу.
Когда же
девушка уставала от неудобного и утомительного путешествия на лошади и сон начинал клонить ее
головку, — Вишневский не отдавал ее ни на чьи чужие руки, а тотчас же прекращал полеванье и бережно, на своих собственных руках, вез Гапочку домой.