На месте, где сидел Макаров, все еще курился
голубой дымок, Клим сошел туда; в песчаной ямке извивались золотые и синенькие червяки огня, пожирая рыжую хвою и мелкие кусочки атласной бересты.
На месте нашей избы тлела золотая груда углей, в середине ее стояла печь, из уцелевшей трубы поднимался в горячий воздух
голубой дымок. Торчали докрасна раскаленные прутья койки, точно ноги паука. Обугленные вереи ворот стояли у костра черными сторожами, одна верея в красной шапке углей и в огоньках, похожих на перья петуха.
Светлело все больше. Справа из-за сопок выплыло солнце, в воздухе потянуло теплом. Тело отдохнуло, на душе стало свежо и бодро. Впереди, в сверкающей
голубой дымке, виднелся далекий город, изящно рисовались купола кумирен и изогнутые края крыш.
— О светлая посланница Великого Духа! Пойдем с нами в наш храм. Там твое место. День и ночь ты будешь жить в храме, и
голубой дымок в честь твою понесется из наших кадильниц благовонной струею, мы будем петь тебе священные песни и украсим тебя цветами. Ты будешь царицей нашего храма.
Медленно тянулся день за днем. С свернутыми шатрами и упакованным в повозки перевязочным материалом, мы без дела стояли в Палинпу. В
голубой дымке рисовались стены и башни Мукдена, невдалеке высилась большая, прекрасная кумирня…
Неточные совпадения
Сидя за столом, поддерживая голову ладонью, Самгин смотрел, как по зеленому сукну стелются
голубые струйки дыма папиросы, если дохнуть на них — они исчезают. Его думы ползли одна за другой так же, как этот легкий
дымок, и так же быстро исчезали, когда над ними являлись мысли другого порядка.
Он держал папиросу, обыкновенную папиросу, между обыкновенных живых пальцев и бледный, с удивлением, даже как будто с ужасом смотрел на нее. И все уставились глазами на тоненькую трубочку, из конца которой крутящейся
голубой ленточкой бежал
дымок, относимый в сторону дыханием, и темнел, набираясь, пепел. Потухла.
Над плоской кровлею одной
Дымок струился
голубой.
Так продолжалось около часа, пока красный туман не подступил к горлу Пэда, напоминая, что пора идти спать. Справившись с головокружением, старик повернул багровое мохнатое лицо к бухте. У самой воды несколько матросов смолили катер, вился
дымок, нежный, как
голубая вуаль; грязный борт шхуны пестрел вывешенным для просушки бельем. Между шхуной и берегом тянулась солнечная полоса моря.
От спанья в одежде было нехорошо в голове, тело изнемогало от лени. Ученики, каждый день ждавшие роспуска перед экзаменами, ничего не делали, томились, шалили от скуки. Никитин тоже томился, не замечал шалостей и то и дело подходил к окну. Ему была видна улица, ярко освещенная солнцем. Над домами прозрачное
голубое небо, птицы, а далеко-далеко, за зелеными садами и домами, просторная, бесконечная даль с синеющими рощами, с
дымком от бегущего поезда…
И тихо и светло — до сумерек далеко;
Как в
дымке голубой и небо и вода, —
Лишь облаков густых с заката до востока
Лениво тянется лиловая гряда.
Справа, совсем близко, высятся окутанные
дымкой тумана передовые острова. Вот Порто-Санте, вот голый камень, точно маяк, выдвинутый из океана, вот еще островок, и наконец вырисовывается на ярко-голубом фоне лазуревого неба темное пятно высокого острова. Это остров Мадера.
Но волос вместе с лепестками розы уже был в урне, и оттуда чуть заметной
голубой струёй подымался
дымок.
Внизу, вокруг дымно-голубой бухты, в пыльной
дымке лежал город, а наверху было просторное, зеленовато-светящееся небо, металлическим блеском сверкал молодой месяц, и, мигая, загоралась вечерняя звезда.
Внизу, у бухты,
голубел город, окутанный
дымкою, сверкали кресты церквей, серели острые стрелки минаретов.
Они сидели на скамеечке под распускающимися тополями, у крыльца белого домика немца-колониста. Над приазовскими степями
голубело бодрое утро, частые темно-синие волны быстро бежали из морской дали к берегу. По деревне синели
дымки бивачных костров, и приятно пахло гарью.
Утро занялось мягкое, немножко влажное;
дымка — розовато-голубая — лежала над Заволжьем. В парке на ядреных дубках серебрились звездочки росы.