Неточные совпадения
Левый, возвышенный, террасообразный берег реки имеет высоту около 30 м и состоит из белой глины, в массе которой можно усмотреть блестки колчедана. Где-то в
горах удэгейцы добывают довольно крупные куски обсидиана. Растительность в низовьях Кусуна довольно невзрачная и однообразная. Около реки,
на островах и по сухим протокам, — густые заросли тальников, имеющих вид высоких пирамидальных тополей, с ветвями, поднимающимися кверху чуть ли не от самого
корня. Среди них попадается осина, немало ольхи.
Старые деревья с сухой сердцевиной
горели, стоя
на корню.
Обыкновенно после первого пала остаются сухостои, второй пожар подтачивает их у
корня, они падают
на землю и
горят, пока их не зальет дождем.
Леса
горели, гнили
на корню и загромождались валежником и буреломом; болота заражали окрестность миазмами, дороги не просыхали в самые сильные летние жары; деревни ютились около самых помещичьих усадьб, а особняком проскакивали редко
на расстоянии пяти-шести верст друг от друга.
На южных склонах прибрежных
гор и
на намывной полосе прибоя все же кое-где появилась свежая растительность, которая и могла послужить приманкой для обитателей угрюмого хвойного леса — лосей и медведей, покинувших свои берлоги под
корнями вековых деревьев.
Его составляли небольшой, заросший с краев прудик, сейчас же за ним крутая
гора вверх, поросшая огромными старыми деревьями и кустами, часто перемешивающими свою разнообразную зелень, и перекинутая над прудом, у начала
горы, старая береза, которая, держась частью своих толстых
корней в влажном береге пруда, макушкой оперлась
на высокую, стройную осину и повесила кудрявые ветви над гладкой поверхностью пруда, отражавшего в себе эти висящие ветки и окружавшую зелень.
— Батюшка, князь Афанасий Иванович, как тебе сказать? Всякие есть травы. Есть колюка-трава, сбирается в Петров пост. Обкуришь ею стрелу, промаху не дашь. Есть тирлич-трава,
на Лысой
горе, под Киевом, растет. Кто ее носит
на себе,
на того ввек царского гнева не будет. Есть еще плакун-трава, вырежешь из
корня крест да повесишь
на шею, все тебя будут как огня бояться!
Еще таинственней рецепты с указаниями, как рыть клады, собирать траву Тирличь под Иванов день
на Лысой
горе у Днепра или отыскивать какой-то «святой
корень» «
на добрые дела», — чтобы стать невидимкой: если найдешь большой муравейник, от которого идут двенадцать дорог, раскопай и облей его водой, и наткнешься
на дыру в земле.
Кто по склону
горы между камнями разыскивал съедобные
корни и, найдя, приносил Иисусу, кто, взбираясь все выше и выше, искал задумчиво границ голубеющей дали и, не находя, поднимался
на новые островерхие камни.
А ведуны да знахарки об иных травах мыслят: им бы сыскать радужный, златоогненный цвет перелет-травы, что светлым мотыльком порхает по лесу в Иванову ночь; им бы выкопать
корень ревеньки, что стонет и ревет
на купальской заре, им бы через серебряную гривну сорвать чудный цвет архилина да набрать тирлич-травы, той самой, что ведьмы рвут в Иванову ночь
на Лысой
горе; им бы добыть спрыг-траву да огненного цвета папоротника [Череда — Bidena tripartita.
Таня взяла корешок. Знахарка продолжала сбор трав и рытье кореньев… Тихо и плавно нагибала она стройный стан свой, наклоняясь к земле… Сорвет ли травку, возьмет ли цветочек, выроет ли
корень — тихо и величаво поднимает его кверху и очами, горящими огнем восторга, ясно глядит
на алую зарю, разливавшуюся по небосклону.
Горят ее щеки, высоко подымается грудь, и вся она дрожит в священном трепете… Высоко подняв руку и потрясая сорванною травой в воздухе, восторженно восклицает...
Деды не стало…
На горийском кладбище прибавилась еще одна могила… Под кипарисовым крестом, у
корней громадной чинары, спала моя деда! В доме наступила тишина, зловещая и жуткая. Отец заперся в своей комнате и не выходил оттуда. Дед ускакал в
горы… Я бродила по тенистым аллеям нашего сада, вдыхала аромат пурпуровых бархатистых розанов и думала о моей матери, улетевшей в небо… Михако пробовал меня развлечь… Он принес откуда-то орленка со сломанным крылом и поминутно обращал
на него мое внимание...
Все это вспоминается Якову Потаповичу, а наряду с этим проносятся и другие воспоминания — детские игры с княжной Евпраксией, подраставшей и расцветавшей
на его глазах. Сильно привязались они друг к другу с молодой княжной, не расстаются, бывало, в часы и игр, и забав. Годы между тем летят своей чередой, в сердце юноши пробуждается иное чувство, любовь пускает свои
корни на почве детской привязанности, кровь молодая
горит и волнуется, не сдержит взгляда — и обожжет он невольно красавицу-княжну.
Остававшиеся
на корню хлебà
сгорали и высыпались.
По мутным волнам неслись опрокинутые челноки, плыли хижины и целые пальмы, вывороченные с
корнями, а у самой подошвы
горы множество человеческих существ боролись и лезли один
на плечи другого, как раки в глиняном горшке…