Неточные совпадения
О, какое
чудовище я вынашивал в собственной
груди!
Человека… нет!
чудовище в белом саване, положа мне на
грудь, как свинец, тяжелую руку и нагнувшись надо мною, смотрело мне прямо в лицо.
Иногда я замечал огромный венок мраморного камина, воздушную даль картины или драгоценную мебель в тени китайских
чудовищ. Видя все, я не улавливал почти ничего. Я не помнил, как мы поворачивали, где шли. Взглянув под ноги, я увидел мраморную резьбу лент и цветов. Наконец Паркер остановился, расправил плечи и, подав
грудь вперед, ввел меня за пределы огромной двери. Он сказал...
Думаю также о том, как однажды бурной зимней ночью разбилась о
грудь старого
чудовища целая английская флотилия вместе с гордым щеголеватым кораблем «Black Prince», [«Черный принц» (англ.)] который теперь покоится на морском дне, вот здесь, совсем близко около меня, со своими миллионами золотых слитков и сотнями жизней.
Там лежит длинная, пологая гора, увенчанная старыми развалинами. Если приглядишься внимательно, то ясно увидишь всю ее, подобную сказочному гигантскому
чудовищу, которое, припав
грудью к заливу и глубоко всунув в воду свою темную морду с настороженным ухом, жадно пьет и не может напиться.
Не успел я дыхание перевести, как уж это
чудовище вскочило, на крыльцо, поднялось на задние лапы и прямо ко мне на
грудь — каково положение?
Недолго пришлось мне побыть с моими в ожидании поезда. Скоро подползло ненавистное
чудовище, увозившее меня от них. Я не плакала. Что-то тяжелое надавило мне
грудь и клокотало в горле, когда мама дрожащими руками перекрестила меня и, благословив снятым ею с себя образком, повесила его мне на шею.
Безверья — гидра появилась,
Родил ее, взлелеял галл,
В
груди, в душе его вселилась,
И весь
чудовищем он стал.
Растет, и тысячью главами
С несчетных жал струит реками
Обманчивый по свету яд.
Народы, царства заразились
Развратом, буйством помрачились
И Бога быть уже не мнят.
Знойный воздух опять охватил Луку Ивановича. Против него женщина с пылающими щеками, с огнем в глазах, с полуоткрытой
грудью, в цветах, пышащая страстной потребностью жить и наслаждаться, изливала ему, со злобой и отчаянием, свою душевную немочь, билась точно в предсмертной агонии, захваченная когтями неумолимого
чудовища.