Неточные совпадения
Правдин (не допуская Скотинина). Господин Скотинин!
Рукам воли не
давай.
Г-жа Простакова. Не умирал! А разве ему и умереть нельзя? Нет, сударыня, это твои вымыслы, чтоб дядюшкою своим нас застращать, чтоб мы
дали тебе
волю. Дядюшка-де человек умный; он, увидя меня в чужих
руках, найдет способ меня выручить. Вот чему ты рада, сударыня; однако, пожалуй, не очень веселись: дядюшка твой, конечно, не воскресал.
Его пронимала дрожь ужаса и скорби. Он, против
воли, группировал фигуры,
давал положение тому, другому, себе добавлял, чего недоставало, исключал, что портило общий вид картины. И в то же время сам ужасался процесса своей беспощадной фантазии, хватался
рукой за сердце, чтоб унять боль, согреть леденеющую от ужаса кровь, скрыть муку, которая готова была страшным воплем исторгнуться у него из груди при каждом ее болезненном стоне.
— Друг мой, видите, до чего мы договорились с этой
дамой: вам нельзя уйти из дому без
воли Марьи Алексевны. Это нельзя — нет, нет, пойдем под
руку, а то я боюсь за вас.
— Да как же тут свяжешься с эким каверзником? — заметил смотритель, — вот намеднись приезжал к нам ревизор, только раз его в щеку щелкнул, да и то полегоньку, — так он себе и рожу-то всю раскровавил, и духовника потребовал:"Умираю, говорит, убил ревизор!" — да и все тут. Так господин-то ревизор и не рады были, что
дали рукам волю… даже побледнели все и прощенья просить начали — так испужались! А тоже, как шли сюда, похвалялись: я, мол, его усмирю! Нет, с ним свяжись…
— Знаю я эту святую любовь: в твои лета только увидят локон, башмак, подвязку, дотронутся до
руки — так по всему телу и побежит святая, возвышенная любовь, а дай-ка
волю, так и того… Твоя любовь, к сожалению, впереди; от этого никак не уйдешь, а дело уйдет от тебя, если не станешь им заниматься.
К тому же он понимал, что письмо с
воли в закрытое заведение всегда
дает радость и тепло, а тронутое чужими
руками как-то вянет и охладевает.
— Не драться,
рукам воли не
давать, — сипло отвечал помещик.
— А ты, отец дьякон, долго еще намерен этак свирепствовать? Не я ли тебе внушал оставить твое заступничество и не
давать рукам воли?
Она впадала в задумчивую мечтательность: то воображению ее представлялось, как, лет за пятнадцать, она в завтрашний день нашла всю чайную комнату убранною цветами; как Володя не пускал ее туда, обманывал; как она догадывалась, но скрыла от Володи; как мсье Жозеф усердно помогал Володе делать гирлянды; потом ей представлялся Володя на Монпелье, больной, на
руках жадного трактирщика, и тут она боялась
дать волю воображению идти далее и торопилась утешить себя тем, что, может быть, мсье Жозеф с ним встретился там и остался при нем.
Брагин тяжело упал в кресло и рванул себя за покрытые сильной проседью волосы. С бешенством расходившегося мужика он осыпал Головинского упреками и руганью, несколько раз вскакивал с места и начинал подступать к хозяину с сжатыми кулаками. Головинский, скрестив
руки на груди,
дал полную
волю высказаться своему компаньону и только улыбался с огорченным достоинством и пожимал плечами.
— Эй, слышь,
рукам воли не
давай! — сказал он, размахивая гармонией.
Во весь этот день Дуня не сказала единого слова. Она как словно избегала даже встречи с Анной. Горе делает недоверчивым: она боялась упреков рассерженной старухи. Но как только старушка заснула и мрачная ночь окутала избы и площадку, Дуня взяла на
руки сына, украдкою вышла из избы, пробралась в огород и там уже
дала полную
волю своему отчаянию. В эту ночь на голову и лицо младенца, который спокойно почивал на
руках ее, упала не одна горькая слеза…
Войницкий. Что томитесь? (Живо.) Ну, дорогая моя, роскошь, будьте умницей! В ваших жилах течет русалочья кровь, будьте же русалкой!
Дайте себе
волю хоть раз в жизни, влюбитесь поскорее в какого-нибудь водяного по самые уши — и бултых с головой в омут, чтобы герр профессор и все мы только
руками развели!
— Напрасно вы беспокоитесь… Вот что, папаша… Или вы
дайте мне полную
волю, или все мое дело берите в свои
руки, — все берите! Все, до рубля!
Она не закрывала лица, слезы у нее капали на грудь и на
руки, и выражение было скорбное. Она упала на подушку и
дала волю слезам, вздрагивая всем телом и всхлипывая.
Вот ежели человек в остроге сидит, или, скажем, слепой, или без ног, то это, действительно, не
дай бог никому, а ежели он на
воле, при своем уме, глаза и
руки у него есть, сила есть, бог есть, то чего ему еще?
Те, которые еще могут тыкать
руками вперед, начинают догадываться, что этим, кроме удовлетворения чувству мести, все-таки ничего не достигнешь; а те, которые не могут
давать рукам волю, только взывают: откуду мне сие — и в тщетном ожидании ответа утрачивают всякую бодрость.
Но ему говорят, что пора служить… он спрашивает зачем! ему грозно отвечают, что 15-ти лет его отец был сержантом гвардии; что ему уже 16-ть, итак… итак… заложили бричку, посадили с ним дядьку,
дали 20 рублей на дорогу и большое письмо к какому-то правнучетному дядюшке… ударил бич, колокольчик зазвенел… прости
воля, и рощи, и поля, прости счастие, прости Анюта!.. садясь в бричку, Юрий встретил ее глаза неподвижные, полные слезами; она из-за дверей долго на него смотрела… он не мог решиться подойти, поцеловать в последний раз ее бледные щечки, он как вихорь промчался мимо нее, вырвал свою
руку из холодных
рук Анюты, которая мечтала хоть на минуту остановить его… о! какой зверской холодности она приписала мой поступок, как смело она может теперь презирать меня! — думал он тогда…
— Послушай! — сказала я, дотрогиваясь до его
руки, чтоб он оглянулся на меня. — Послушай, отчего ты никогда не сказал мне, что ты хочешь, чтобы я жила именно так, как ты хотел, зачем ты
давал мне
волю, которою я не умела пользоваться, зачем ты перестал учить меня? Ежели бы ты хотел, ежели бы ты иначе вел меня, ничего, ничего бы не было, — сказала я голосом, в котором сильней и сильней выражалась холодная досада и упрек, а не прежняя любовь.
Вставая из-за своего рабочего стола и подходя к окну, чтобы покурить папироску, я всегда видел двух этих
дам, всегда с работою в
руках, и около них двух изящно одетых мальчиков, которых звали «Фридэ» и «
Воля». Мальчики играли и пели «Anku dranku dri-li-dru, seter faber fiber-fu». Мне это нравилось. Вскоре появился и третий, только недавно еще увидавший свет малютка. Его вывозили в хорошую пору дня в крытой колясочке.
Ну, тут я на пакет то этот глянул, чьей
рукою имя-то мое написано и «благодарю-то» это священное для меня выведено, и вспомиил, чей это почерк… да уж зато тут-то уже я себе и
дал волю: то есть, этак, я вам говорю, я дурацки ревел, этак я сладко вырыдался, что мое вам почтение…
— Ну зачем тебя понапрасну беспокоить! Ну, хрипит мужик, урчит!
Рукам я его
воли не
дам, не бойся! А ты чем тут поможешь? Врага наживёшь себе, больше ничего! Уж делай, знай, своё дело.
— Сын их единородный, — начал старик с грустною, но внушительною важностью, — единая их утеха и радость в жизни, паче всего тем, что, бывши еще в молодых и цветущих летах, а уже в больших чинах состояли, и службу свою продолжали больше в иностранных землях, где, надо полагать, лишившись тем временем супруги своей, потеряли первоначально свой рассудок, а тут и жизнь свою кончили, оставивши на
руках нашей старушки свою — дочь, а их внуку, но и той господь бог, по
воле своей, не
дал долгого веку.
Только держи себя в струне: языком, мол, что хошь болтай,
рукам воли не
давай — вот мой обычай!
— Ну, нечего, нечего… — обиделась старуха. — Своей жене постучи… Скважина! Не очень-то
рукам волю давай.
Конечно, Иван Ильич даже и теперь, садясь за стол,
дал бы себе скорее
руку отсечь, чем признался бы искренно, не только вслух, но даже самому себе, что все это действительно точно так было. Минута еще вполне не пришла, и теперь еще было какое-то нравственное балансе. Но сердце, сердце… оно ныло! оно просилось на
волю, на воздух, на отдых. Ведь слишком уж добрый человек был Иван Ильич.
— А ты паренек недогадливый!.. Не умеешь водиться с девицами, — весело и звонко захохотала Фленушка. — У нас, у девок, обычай такой: сама не захочет — ее не замай,
рукам воли не
давай… Так-то, друг сердечный!.. А ты этого, видно, не знал?.. А?..
Иной парень хоть на руготню и голова — огонь не вздует, замка не отопрет, не выругавшись, а в лесу не смеет много растабарывать, а
рукам волю давать и не подумает…
Степанида Трофимовна. А сам ты, Парамон Ферапонтыч, виноват; избаловали вы мальчишку так ни за копейку. Вы бы ему с малолетствия воли-то не
давали, а уж теперь поздно. Пусть бы с молодцами в город бегал, приглядывался да
руку бы набивал, так бы лучше было.
— Ты слышал, Хаджи, как щебетала ласточка, залетевшая к нам из райских кущ Аллаха? Предвечный послал нам одного из своих ангелов мира. Не нам, верным мусульманам, противиться
воле Его… Дитя право. Мир да почиет над кровлями саклей наших.
Дай твою
руку!
— То-то оно и есть! — подтвердил Митрич и после минуты молчания прибавил, обращаясь ко всем: — давечь, в ночь, как рифы брали, боцман хотел было искровянить одного матроса… Уже раз звезданул… А около ардимарин случись… Не моги, говорит, Федотов, забижать матроса, потому, говорит, такой приказ капитанский вышел, чтобы
рукам воли не
давать.
— Встань, моя ластушка, встань, родная моя, — нежным голосом стала говорить ей Манефа. — Сядь-ка рядком, потолкуем хорошенько, — прибавила она, усаживая Фленушку и обняв
рукой ее шею… — Так что же? Говорю тебе:
дай ответ… Скажу и теперь, что прежде не раз говаривала: «На зазорную жизнь нет моего благословенья, а выйдешь замуж по закону, то хоть я тебя и не увижу, но любовь моя навсегда пребудет с тобой.
Воли твоей я не связываю».
Кол под
руку попался, и
дал он
волю ярости и гневу.
Рукам воли не
давал, но подначальные говаривали: «Не в пример бы легче было, ежели бы хозяин за всяко просто в ус да в рыло…
— А ты не кипятись… воли-то
рукам покамест не
давай, — вырываясь из объятий его, со смехом промолвила Фленушка. — Тихая речь не в пример лучше слушается.
— Изволь, государь-батюшка, скушать все до капельки, не моги, свет-родитель, оставлять в горшке ни малого зернышка. Кушай, докушивай, а ежель не докушаешь, так бабка-повитуха с
руками да с ногтями. Не доешь — глаза выдеру. Не захочешь докушать, моего приказа послушать —
рукам волю дам. Старый отецкий устав не смей нарушать — исстари так дедами-прадедами уложено и нáвеки ими установлено. Кушай же, свет-родитель, докушивай, чтоб дно было наголо, а в горшке не осталось крошек и мышонку поскресть.
— Еще бы! Вы умеете
давать волю своим белым
рукам и длинному языку, но не умеете видеть слез! Она до сих пор плачет…Хорошенькая белокурая девочка до сих пор плачет…Она, слабая, нищая, не может отмстить графине за своего отца. Я просидел с ними три часа, и она в продолжение трех часов не отнимала
рук от глаз…Бедная девочка! Она не выходит у меня из головы со своим плачущим благородным личиком. О, жестокие, сытые, небитые и никогда не оскорбляемые черти!
Воротов занимался уж без всякой охоты. Зная, что из занятий не выйдет никакого толку, он
дал француженке полную
волю, уж ни о чем не спрашивал ее и не перебивал. Она переводила как хотела, по десяти страниц в один урок, а он не слушал, тяжело дышал и от нечего делать рассматривал то кудрявую головку, то шею, то нежные белые
руки, вдыхал запах ее платья…
С другой стороны, матушка, презирая ничтожный польский характер, отразившийся между прочим в поступках старого Пенькновского, всегда считала обязанностью относиться к полякам с бесконечною снисходительностию, «как к жалкому народу, потерявшему национальную самостоятельность», что, по ее мнению, влекло за собою и потерю лучших духовных доблестей; но чуть только Альтанский, питавший те же самые чувства, но скрывавший их,
дал волю своему великодушию и с состраданием пожал
руку молодому Пенькновскому, который кичился позором своего отца, — матери это стало противно, и она не могла скрывать своего презрения к молодому Кошуту.
14)
Давая волю фантазии, приудержи
руку. Не
давай ей гнаться за количеством строк. Чем короче и реже ты пишешь, тем больше и чаще тебя печатают. Краткость вообще не портит дела. Растянутая резинка стирает карандаш нисколько не лучше нерастянутой.
— Честью просит, а сам
руками тычет. Не махайте
руками! Вы хоть и господин начальник, а вы не имеете никакого полного права
рукам волю давать!
О, если бы я считал приличным
дать волю полную моим
рукам и сделать то, на что толкает их моя бунтующая в жилах кровь, все тело бы твое я изорвал и вывернул бы все кости у тебя.
Как своевремен этот поцелуй. Так именно необходима мне была сейчас эта материнская ласка. На груди доброй, чуткой женщины я
даю волю слезам. Я плакала до тех пор, пока не почувствовала, что кто-то крепко взял мою
руку.
Накануне была назначена отпускная аудиенция. Александр Васильевич, кончивший благополучно переговоры с венским гоф-кригсратом ничем,
дал только шутливое обещание — не следовать примеру других, не обращаться с французами так деликатно, как с
дамами, ибо он уже стар для подобных любезностей. Но он жестоко ошибся, полагая, что выедет из Вены с пустыми
руками, то есть с полной
волей.
— Не трожь… — поспешно остановил его Кузьма, — до начальства упокойницу тревожить нельзя, потому можно через то в ответ попасть… Сторожить тебя поставили, а не
рукам волю давать…
—
Воля твоя, — говорит Поскребкин Максиму Ильичу, — уступи, брат, серого коня. И во сне меня мордой пихает. Аппетит на него такой припал… слышь (тут он взял
руку своего собеседника и приложил ладонь к желудку), так и ворчит: по-дай ры-са-ка! Не
дашь, свалюсь в постель, будешь Богу отвечать. Я ли тебе не слуга?
—
Дал мне травку, пошептал над ней и велел мне бросить через голову. Поверишь ли, свет мой, словно
рукой сняло: груди стало легко, на сердце весело. Тут взглянул на меня басурман, так и потянул к себе очами. Но я взмолилась ему отпустить душу на
волю, и он сжалился, отпустил. С той поры опять начала знать, что день, что ночь, видение пропало, летаю себе вольною пташкой, щекочу песенки с утра до вечера и тоске-кручине смеюсь за глаза.
— Дела!.. И часто это она
рукам волю дает?
Он принял молча перчатку [от] адъютанта, сел на место
дамы, положив свои большие
руки на симметрично-выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на
волю тех, которые руководили им.