Неточные совпадения
— Да так. Я
дал себе заклятье. Когда я был еще подпоручиком, раз, знаете, мы подгуляли между собой, а ночью сделалась
тревога; вот мы и вышли перед фрунт навеселе, да уж и досталось нам, как Алексей Петрович узнал: не
дай господи, как он рассердился! чуть-чуть не отдал под суд. Оно и точно: другой раз целый год живешь, никого не видишь, да как тут еще водка — пропадший человек!
Узнали, подняли
тревогу,
По форме нарядили суд,
Отставку Мишке
далиИ приказали,
Чтоб зиму пролежал в берлоге старый плут.
Так люди на пароходе, в море, разговаривают и смеются беззаботно, ни
дать ни взять, как на твердой земле; но случись малейшая остановка, появись малейший признак чего-нибудь необычайного, и тотчас же на всех лицах выступит выражение особенной
тревоги, свидетельствующее о постоянном сознании постоянной опасности.
Сначала долго приходилось ему бороться с живостью ее натуры, прерывать лихорадку молодости, укладывать порывы в определенные размеры,
давать плавное течение жизни, и то на время: едва он закрывал доверчиво глаза, поднималась опять
тревога, жизнь била ключом, слышался новый вопрос беспокойного ума, встревоженного сердца; там надо было успокоивать раздраженное воображение, унимать или будить самолюбие. Задумывалась она над явлением — он спешил вручить ей ключ к нему.
«Что ж это? — с ужасом думала она. — Ужели еще нужно и можно желать чего-нибудь? Куда же идти? Некуда! Дальше нет дороги… Ужели нет, ужели ты совершила круг жизни? Ужели тут все… все…» — говорила душа ее и чего-то не договаривала… и Ольга с
тревогой озиралась вокруг, не узнал бы, не подслушал бы кто этого шепота души… Спрашивала глазами небо, море, лес… нигде нет ответа: там
даль, глубь и мрак.
Тушин напросился ехать с ним, «проводить его», как говорил он, а в самом деле узнать, зачем вызвала Татьяна Марковна Райского: не случилось ли чего-нибудь нового с Верой и не нужен ли он ей опять? Он с
тревогой припоминал свидание свое с Волоховым и то, как тот невольно и неохотно
дал ответ, что уедет.
— Сами учитесь
давать, кузина; но прежде надо понять эти
тревоги, поверить им, тогда выучитесь и
давать деньги.
Маврикию Маврикиевичу
дали инструкцию: прибыв в Мокрое и не поднимая никакой
тревоги, следить за «преступником» неустанно до прибытия надлежащих властей, равно как изготовить понятых, сотских и проч., и проч.
И хорошо, что человек или не подозревает, или умеет не видать, забыть. Полного счастия нет с
тревогой; полное счастие покойно, как море во время летней тишины.
Тревога дает свое болезненное, лихорадочное упоение, которое нравится, как ожидание карты, но это далеко от чувства гармонического, бесконечного мира. А потому сон или нет, но я ужасно высоко ценю это доверие к жизни, пока жизнь не возразила на него, не разбудила… мрут же китайцы из-за грубого упоения опиумом…»
Это был кроткий молодой человек, бледный, худой, почти ребенок. Покорно переносил он иго болезненного существования и покорно же угас на руках жены, на которую смотрел не столько глазами мужа, сколько глазами облагодетельствованного человека. Считая себя как бы виновником предстоящего ей одиночества, он грустно вперял в нее свои взоры, словно просил прощения, что встреча с ним не
дала ей никаких радостей, а только внесла бесплодную
тревогу в ее существование.
Ечкин понял его
тревогу и старался успокоить свою
даму.
Дома Арефья ждали; увидали, что лошадь пришла одна,
дали знать старосте, подняли
тревогу, и мужиков с десяток поехали отыскивать Арефья.
…Ему приятно к нам ходить, я это вижу. Но отчего? что он нашел во мне? Правда, у нас вкусы похожи: и он, и я, мы оба стихов не любим; оба не знаем толка в художестве. Но насколько он лучше меня! Он спокоен, а я в вечной
тревоге; у него есть дорога, есть цель — а я, куда я иду? где мое гнездо? Он спокоен, но все его мысли далеко. Придет время, и он покинет нас навсегда, уйдет к себе, туда, за море. Что ж?
Дай Бог ему! А я все-таки буду рада, что я его узнала, пока он здесь был.
Феденька недоумевал. Он был убежден, что тут есть какая-то интрига, но в чем она состоит — объяснить себе не умел. Бедный! Он, видимо, следовал старой рутине и все искал каких-то фактов, которые
дали бы ему повод объявить поход. Он не подозревал, что система фактов есть система устарелая, что нарождается и даже народилась совершенно иная система, которая позволяет без всякого повода, без малейшего факта бить
тревогу и ходить войною вдоль и поперек, приводя в трепет оторопелых обывателей…
Когда я оделся и освежил голову потоками ледяной воды, слуга доложил, что меня внизу ожидает
дама. Он также передал карточку, на которой я прочел: «Густав Бреннер, корреспондент „Рифа“». Догадываясь, что могу увидеть Биче Сениэль, я поспешно сошел вниз. Довольно мне было увидеть вуаль, чтобы нравственная и нервная ломота, благодаря которой я проснулся с неопределенной
тревогой, исчезла, сменясь мгновенно чувством такой сильной радости, что я подошел к Биче с искренним, невольным возгласом...
О,
дай забыть хоть на единый час
Моей судьбы заботы и
тревоги!
Забудь сама, что видишь пред собой
Царевича. Марина! зри во мне
Любовника, избранного тобою,
Счастливого твоим единым взором.
О, выслушай моления любви,
Дай высказать все то, чем сердце полно.
Вся
тревога, которую четверть часа назад Мозгляков заронил в его куриное сердце, исчезла при виде
дам.
Ребята пошли искать Настю, и Костик злой-презлой пошел с ними, поклявшись
дать Настасье здоровую катку за сделанную для нее
тревогу. Но Насти не нашли ни ночью, ни завтра утром и ни завтра вечером.
Старик, задыхаясь от усталости и
тревоги, бежал около двух верст до площади, где стоят извозчики. Облитый потом, он сел на дрожки и велел везти себя в врачебную управу. Не глядя, что вынул из кармана, он
дал извозчику монету и вбежал в сени. Баба и старуха сидели на окне. Старуха плакала.
И, всех обнимая материнским заботливым оком, изнывала в
тревоге пятая террористка, Таня Ковальчук. У нее никогда не было детей, она была еще очень молода и краснощека, как Сергей Головин, но казалась матерью всем этим людям: так заботливы, так бесконечно любовны были ее взгляды, улыбка, страхи. На суд она не обращала никакого внимания, как на нечто совсем постороннее, и только слушала, как отвечают другие: не дрожит ли голос, не боится ли, не
дать ли воды.
Меж тем черкешенки младые
Взбегают на горы крутые
И в темну
даль глядят — но пыль
Лежит спокойно по дороге;
И не шелохнется ковыль,
Не слышно шума, ни
тревоги.
— Как же, как же,
давал… — скажет он и поглядит, но уже без иронии, а с черноватой
тревогой в глазах. И врач выпишет ему йодистый калий, быть может, назначит другое лечение. Так же, быть может, заглянет, как и я, в справочник…
Весь преданный
тревоге в ожидании начальства, я невольно спрашивал себя: «Почему же прежденикогда этого со мной не бывало? почему я преждене сомневался в себе, а теперь — сомневаюсь!почему я преждене предполагал, чтобы что-нибудь могло меня слопать, а теперь — нетолько предполагаю, но и всечасно того ожидаю?» И, по зрелом размышлении, должен был
дать такой ответ: «Потому что прежде не было разделения людей на благонамеренных и неблагонамеренных, на благонадежных и неблагонадежных».
Но вот и здесь, в Петербурге, с Бенни открылась та же забота, что была с ним в Лондоне: эмиссару надо
дать занятие, достойное герценовского посла: надо было показать ему, что вся русская революция, о которой тогда били
тревогу за границею, тут уже совсем на мази, что все здесь и ключом кипит, и огнем горит, и что еще денек-другой, да и «заутра бой».
— Не будем стараться повторять жизнь, — продолжал он, — не будем лгать сами перед собою. А что нет старых
тревог и волнений, и слава богу! Нам нечего искать и волноваться. Мы уж нашли, и на нашу долю выпало довольно счастия. Теперь нам уж нужно стираться и
давать дорогу вот кому, — сказал он, указывая на кормилицу, которая с Ваней подошла и остановилась у дверей террасы. — Так-то, милый друг, — заключил он, пригибая к себе мою голову и целуя ее. Не любовник, а старый друг целовал меня.
Спустя час после всей этой
тревоги дверь каморки растворилась, и показался Герасим. На нем был праздничный кафтан; он вел Муму на веревочке. Ерошка посторонился и
дал ему пройти. Герасим направился к воротам. Мальчишки и все бывшие на дворе проводили его глазами молча. Он даже не обернулся, шапку надел только на улице. Гаврило послал вслед за ним того же Ерошку, в качестве наблюдателя. Ерошка увидал издали, что он вошел в трактир вместе с собакой, и стал дожидаться его выхода.
— Сгорели?.. Да, недурно, недурно, слава богу… Надо будет по чарке
дать марсовым… А как-то смотр пройдет, Степан Ильич! — с
тревогой в голосе прибавил старший офицер.
В душе Теркина стремительно чередовались эти мысли и вопросы. Каждая новая минута, — он то и дело поворачивал голову в сторону зеленого столбика, — наполняла его больше и больше молодым чувством любовной
тревоги, щекотала его мужское неизбежное тщеславие, — он и не скрывал этого от себя, —
давала ему особенный вкус к жизни, делала его смелее и добрее.
Однажды под вечер, где-то под Каинском, наш поезд вдруг стал
давать тревожные свистки и круто остановился среди поля. Вбежал денщик и оживленно сообщил, что сейчас мы чуть-чуть не столкнулись с встречным поездом. Подобные
тревоги случались то и дело: дорожные служащие были переутомлены сверх всякой меры, уходить им не позволялось под страхом военного суда, вагоны были старые, изношенные; то загоралась ось, то отрывались вагоны, то поезд проскакивал мимо стрелки.
— Куда? Конечно, за город… И с
дамами… — добавил, после некоторой паузы, Савин и внимательно, с
тревогой, посмотрел на своего приятеля.
Тревога на судах: слышны свистки начальников, командные слова, крики матросов; снимаются с якоря, поднимают паруса; эскадре, стоящей близ острова Рету-сари [Котлин — остров, на котором построен Кронштадт.],
дают сигнал, что находятся в опасности.