Неточные совпадения
С вечера Константин Левин пошел в контору,
сделал распоряжение о
работах и послал по деревням вызвать
на завтра косцов, с тем чтобы косить Калиновый луг, самый большой и лучший.
Заговаривая с мужиками о том же и
делая им предложения сдачи
на новых условиях земель, он тоже сталкивался с тем главным затруднением, что они были так заняты текущей
работой дня, что им некогда было обдумывать выгоды и невыгоды предприятия.
Целый вечер прошел за
работой и мечтами о том, как можно
сделать такую мельницу, чтобы
на ней вертеться: схватиться руками за крылья или привязать себя — и вертеться.
Сдерживая
на тугих вожжах фыркающую от нетерпения и просящую хода добрую лошадь, Левин оглядывался
на сидевшего подле себя Ивана, не знавшего, что
делать своими оставшимися без
работы руками, и беспрестанно прижимавшего свою рубашку, и искал предлога для начала разговора с ним. Он хотел сказать, что напрасно Иван высоко подтянул чересседельню, но это было похоже
на упрек, а ему хотелось любовного разговора. Другого же ничего ему не приходило в голову.
В середине его
работы на него находили минуты, во время которых он забывал то, что
делал, ему становилось легко, и в эти же самые минуты ряд его выходил почти так же ровен и хорош, как и у Тита.
— Да чего вы скупитесь? — сказал Собакевич. — Право, недорого! Другой мошенник обманет вас, продаст вам дрянь, а не души; а у меня что ядреный орех, все
на отбор: не мастеровой, так иной какой-нибудь здоровый мужик. Вы рассмотрите: вот, например, каретник Михеев! ведь больше никаких экипажей и не
делал, как только рессорные. И не то, как бывает московская
работа, что
на один час, — прочность такая, сам и обобьет, и лаком покроет!
Сам он тоже не посещал никого; таким образом меж ним и земляками легло холодное отчуждение, и будь
работа Лонгрена — игрушки — менее независима от дел деревни, ему пришлось бы ощутительнее испытать
на себе последствия таких отношений. Товары и съестные припасы он закупал в городе — Меннерс не мог бы похвастаться даже коробком спичек, купленным у него Лонгреном. Он
делал также сам всю домашнюю
работу и терпеливо проходил несвойственное мужчине сложное искусство ращения девочки.
«Действительно, я у Разумихина недавно еще хотел было
работы просить, чтоб он мне или уроки достал, или что-нибудь… — додумывался Раскольников, — но чем теперь-то он мне может помочь? Положим, уроки достанет, положим, даже последнею копейкой поделится, если есть у него копейка, так что можно даже и сапоги купить, и костюм поправить, чтобы
на уроки ходить… гм… Ну, а дальше?
На пятаки-то что ж я
сделаю? Мне разве того теперь надобно? Право, смешно, что я пошел к Разумихину…»
— В деревне я чувствовала, что, хотя
делаю работу объективно необходимую, но не нужную моему хозяину и он терпит меня, только как ворону
на огороде. Мой хозяин безграмотный, но по-своему умный мужик, очень хороший актер и человек, который чувствует себя первейшим, самым необходимым работником
на земле. В то же время он догадывается, что поставлен в ложную, унизительную позицию слуги всех господ. Науке, которую я вколачиваю в головы его детей, он не верит: он вообще неверующий…
— Конечно, зайду, — сказал Клим. — Мне нужно съездить
на дачу,
сделать одну
работу; завтра и поеду…
И глупая веселость его и французская фраза, которая шла к нему как к корове седло,
сделали то, что я с чрезвычайным удовольствием выспался тогда у этого шута. Что же до Васина, то я чрезвычайно был рад, когда он уселся наконец ко мне спиной за свою
работу. Я развалился
на диване и, смотря ему в спину, продумал долго и о многом.
Ему также все равно, где ни быть: придут ли в прекрасный порт или станут
на якорь у бесплодной скалы; гуляет ли он
на берегу или смотрит
на корабле за
работами — он или
делает дело, тогда молчит и
делает комическое лицо, или поет и хохочет.
И то, что моему слуге стало бы
на два утра
работы, Фаддеев
сделал в три приема — не спрашивайте как.
А ведь стоило только найтись человеку, — думал Нехлюдов, глядя
на болезненное, запуганное лицо мальчика, — который пожалел бы его, когда его еще от нужды отдавали из деревни в город, и помочь этой нужде; или даже когда он уж был в городе и после 12 часов
работы на фабрике шел с увлекшими его старшими товарищами в трактир, если бы тогда нашелся человек, который сказал бы: «не ходи, Ваня, нехорошо», — мальчик не пошел бы, не заболтался и ничего бы не
сделал дурного.
Не прошло недели деревенского житья, как Надежда Васильевна почувствовала уже, что времени у нее не хватает для самой неотступной
работы, не говоря уже о том, что было бы желательно
сделать. Приходилось, как говорится, разрываться
на части, чтобы везде поспеть: проведать опасную родильницу, помочь нескольким больным бабам, присмотреть за выброшенными
на улицу ребятишками… А там уже до десятка белоголовых мальчуганов и девчонок исправно являлись к Надежде Васильевне каждое утро, чтобы «происходить грамоту».
Впереди вставала бесконечная святая
работа, которую должна
сделать интеллигентная русская женщина, — именно, прийти
на помощь к своей родной сестре, позабытой богом, историей и людьми.
На другой день мы принялись за устройство шести нарт. Три мы достали у удэгейцев, а три приходилось
сделать самим. Захаров и Аринин умели плотничать. В помощь им были приставлены еще два удэгейца.
На Дерсу было возложено общее руководство
работами. Всякие замечания его были всегда кстати, стрелки привыкли, не спорили с ним и не приступали к
работе до тех пор, пока не получали его одобрения.
На следующий день решено было
сделать дневку. Надо было посушить имущество, почистить седла и дать лошадям отдых. Стрелки с утра взялись за
работу. Каждый из них знал, у кого что неладно и что надо исправить.
Дойдя до места, старик опустился
на колени, сложил руки ладонями вместе, приложил их ко лбу и дважды
сделал земной поклон. Он что-то говорил про себя, вероятно, молился. Затем он встал, опять приложил руки к голове и после этого принялся за
работу. Молодой китаец в это время развешивал
на дереве красные тряпицы с иероглифическими письменами.
Путевые записки необходимо
делать безотлагательно
на месте наблюдения. Если этого не
сделать, то новые картины, новые впечатления заслоняют старые образы, и виденное забывается. Эти путевые заметки можно
делать на краях планшета или в особой записной книжке, которая всегда должна быть под рукой. Вечером сокращенные записки подробно заносятся в дневники. Этого тоже никогда не следует откладывать
на завтра. Завтра будет своя
работа.
— Безостановочно продолжает муж после вопроса «слушаешь ли», — да, очень приятные для меня перемены, — и он довольно подробно рассказывает; да ведь она три четверти этого знает, нет, и все знает, но все равно: пусть он рассказывает, какой он добрый! и он все рассказывает: что уроки ему давно надоели, и почему в каком семействе или с какими учениками надоели, и как занятие в заводской конторе ему не надоело, потому что оно важно, дает влияние
на народ целого завода, и как он кое-что успевает там
делать: развел охотников учить грамоте, выучил их, как учить грамоте, вытянул из фирмы плату этим учителям, доказавши, что работники от этого будут меньше портить машины и
работу, потому что от этого пойдет уменьшение прогулов и пьяных глаз, плату самую пустую, конечно, и как он оттягивает рабочих от пьянства, и для этого часто бывает в их харчевнях, — и мало ли что такое.
А главное в том, что он порядком установился у фирмы, как человек дельный и оборотливый, и постепенно забрал дела в свои руки, так что заключение рассказа и главная вкусность в нем для Лопухова вышло вот что: он получает место помощника управляющего заводом, управляющий будет только почетное лицо, из товарищей фирмы, с почетным жалованьем; а управлять будет он; товарищ фирмы только
на этом условии и взял место управляющего, «я, говорит, не могу, куда мне», — да вы только место занимайте, чтобы сидел
на нем честный человек, а в дело нечего вам мешаться, я буду
делать», — «а если так, то можно, возьму место», но ведь и не в этом важность, что власть, а в том, что он получает 3500 руб. жалованья, почти
на 1000 руб. больше, чем прежде получал всего и от случайной черной литературной
работы, и от уроков, и от прежнего места
на заводе, стало быть, теперь можно бросить все, кроме завода, — и превосходно.
— Вы видите, — продолжала она: — у меня в руках остается столько-то денег. Теперь: что
делать с ними! Я завела мастерскую затем, чтобы эти прибыльные деньги шли в руки тем самым швеям, за
работу которых получены. Потому и раздаю их нам;
на первый раз, всем поровну, каждой особо. После посмотрим, так ли лучше распоряжаться ими, или можно еще как-нибудь другим манером, еще выгоднее для вас. — Она раздала деньги.
Но что же доказывает все это? Многое, но
на первый случай то, что немецкой
работы китайские башмаки, в которых Россию водят полтораста лет, натерли много мозолей, но, видно, костей не повредили, если всякий раз, когда удается расправить члены, являются такие свежие и молодые силы. Это нисколько не обеспечивает будущего, но
делает его крайне возможным.
Легко может быть, что в противном случае государь прислал бы флигель-адъютанта, который для получения креста
сделал бы из этого дела заговор, восстание, бунт и предложил бы всех отправить
на каторжную
работу, а государь помиловал бы в солдаты.
Нехорошо драться, нехорошо мужиков и баб
на барской
работе без отдыха изнурять, да ведь Бурмакин и не
делает этого; стало быть, можно и при крепостном праве по-хорошему обойтись.
Бабы, которым еще нечего
делать на барской
работе, погнали в стадо коров; мужики — ушли поголовно
на барщину.
Станешь к нему
на работу — и он рядом с тобой, и косит, и молотит, всякую
работу сообща
делает; сядешь обедать — и он тут же; те же щи, тот же хлеб…
— Что ж так-то сидеть! Я всю дорогу шел, работал. День или два идешь, а потом остановишься, спросишь, нет ли
работы где. Где попашешь, где покосишь, пожнешь. С недельку
на одном месте поработаешь, меня в это время кормят и
на дорогу хлебца дадут, а иной раз и гривенничек. И опять в два-три дня я свободно верст пятьдесят уйду. Да я, тетенька, и другую
работу делать могу: и лапоть сплету, и игрушку для детей из дерева вырежу, и
на охоту схожу, дичинки добуду.
Чего-чего не заставляло
делать пожарных тогдашнее начальство, распоряжавшееся пожарными, как крепостными! Употребляли их при своих квартирах для
работ и даже внаем сдавали. Так, в семидесятых годах обер-полицмейстер Арапов разрешил своим друзьям — антрепренерам клубных театров брать пожарных
на роли статистов…
И вот «
на старости я сызнова живу» двумя жизнями: «старой» и «новой». Старая — фон новой, который должен отразить величие второй. И моя
работа делает меня молодым и счастливым — меня, прожившего и живущего
— Ах, уж эта мне сибирская
работа! — возмущался он, разглядывая каждую щель. — Не умеют
сделать заклепку как следует… Разве это машина? Она у вас будет хрипеть, как удавленник, стучать, ломаться… Тьфу! Посадка велика, ход тяжелый,
на поворотах будет сваливать
на один бок, против речной струи поползет черепахой, — одним словом, горе луковое.
Да и непрактичны эти меры: во-первых, они всегда ложатся гнетом
на население, неповинное в бегах, и, во-вторых, заключение в крепко устроенной тюрьме, кандалы, всякого рода карцеры, темные и тачки
делают человека неспособным к
работе.
Хозяев и домочадцев я заставал дома; все ничего не
делали, хотя никакого праздника не было, и, казалось бы, в горячую августовскую пору все, от мала до велика, могли бы найти себе
работу в поле или
на Тыми, где уже шла периодическая рыба.
Допустим, что мужчины заняты
на каторжных
работах, но что же
делают 80 взрослых женщин?
— Нет, покамест одно только рассуждение, следующее: вот мне остается теперь месяца два-три жить, может, четыре; но, например, когда будет оставаться всего только два месяца, и если б я страшно захотел
сделать одно доброе дело, которое бы потребовало
работы, беготни и хлопот, вот вроде дела нашего доктора, то в таком случае я ведь должен бы был отказаться от этого дела за недостатком остающегося мне времени и приискивать другое «доброе дело», помельче, и которое в моих средствах (если уж так будет разбирать меня
на добрые дела).
О том же, чтобы звать к себе, и намека не было;
на этот счет проскочило даже одно очень характерное словцо у Аделаиды: рассказывая об одной своей акварельной
работе, она вдруг очень пожелала показать ее: «Как бы это
сделать поскорее?
Тульские мастера, которые удивительное дело
делали, в это время как раз только свою
работу оканчивали. Свистовые прибежали к ним запыхавшись, а простые люди из любопытной публики — те и вовсе не добежали, потому что с непривычки по дороге ноги рассыпали и повалилися, а потом от страха, чтобы не глядеть
на Платова, ударились домой да где попало спрятались.
Левша
на все их житье и
на все их
работы насмотрелся, но больше всего внимание обращал
на такой предмет, что англичане очень удивлялись. Не столь его занимало, как новые ружья
делают, сколь то, как старые в каком виде состоят. Все обойдет и хвалит, и говорит...
Ночью особенно было хорошо
на шахте. Все кругом спит, а паровая машина
делает свое дело, грузно повертывая тяжелые чугунные шестерни, наматывая канаты и вытягивая поршни водоотливной трубы. Что-то такое было бодрое, хорошее и успокаивающее в этой неумолчной гигантской
работе. Свои домашние мысли и чувства исчезали
на время, сменяясь деловым настроением.
При встрече с начальством все вытягивалось в струнку и
делало «
на караул» даже
на работах.
Известие о бегстве Фени от баушки Лукерьи застало Родиона Потапыча в самый критический момент, именно когда Рублиха выходила
на роковую двадцатую сажень, где должна была произойти «пересечка». Старик был так увлечен своей
работой, что почти не обратил внимания
на это новое горшее несчастье или только
сделал такой вид, что окончательно махнул рукой
на когда-то самую любимую дочь. Укрепился старик и не выдал своего горя
на посмеянье чужим людям.
Захватив с собой топор, Родион Потапыч спустился один в шахту. В последний раз он полюбовался открытой жилой, а потом поднялся к штольне. Здесь он прошел к выходу в Балчуговку и подрубил стойки, то же самое
сделал в нескольких местах посредине и у самой шахты, где входила рудная вода. Земля быстро обсыпалась, преграждая путь стекавшей по штольне воде. Кончив эту
работу, старик спокойно поднялся наверх и через полчаса вел Матюшку
на Фотьянку, чтобы там передать его в руки правосудия.
Народу нечего было
делать, и опять должны были идти
на компанейские
работы, которых тоже было в обрез:
на Рублихе околачивалось человек пятьдесят,
на Дернихе вскрывали новый разрез до сотни, а остальные опять разбрелись по своим старательским
работам — промывали борта заброшенных казенных разрезов, били дудки и просто шлялись с места
на место, чтобы как-нибудь убить время.
— Упыхается… Главная причина, что здря все
делает. Конечно, вашего брата, хищников, не за что похвалить, а суди
на волка — суди и по волку. Все пить-есть хотят, а добыча-то невелика. Удивительное это дело, как я погляжу. Жалились раньше, что
работ нет, делянками притесняют, ну, открылась Кедровская дача, — кажется, места невпроворот. Так? А все народ беднится, все в лохмотьях ходят…
Дела Розанова шли ни хорошо и ни дурно. Мест служебных не было, но Лобачевский обещал ему хорошую
работу в одном из специальных изданий, — обещал и
сделал. Слово Лобачевского имело вес в своем мире. Розанов прямо становился
на полторы тысячи рублей годового заработка, и это ему казалось очень довольно.
Работы у него было много, а смотреть тоже было
на что: Ольга Александровна
делала разные чудеса и стала брать у Рогнеды Романовны какие-то уроки.
Жена богатого и старинного подрядчика-обручника, постоянно проживавшего в Москве, она, чтобы ей самой было от господ хорошо и чтобы не требовали ее ни
на какую барскую
работу, давным-давно убедила мужа платить почти тройной оброк; советовала ему то поправить иконостас в храме божием, то
сделать серебряные главы
на церковь, чтобы таким образом, как жене украшателя храма божия, пользоваться почетом в приходе.
Вот его, попервоначалу, в десятники произведут, вышлют там к какому-нибудь барину или купцу
на работу, он и начнет к давальцам подделываться: материалу ли там какого купить им надо, — сбегает; неряженную ли
работу какую им желается
сделать, — он сейчас велит ребятам потихоньку от хозяина исполнить ее.
— Ведь,
на своей
работе, каналья, не
сделаешь этого! Ведь, нарочно — чтобы барину повредить!