Неточные совпадения
И тут настала каторга
Корёжскому крестьянину —
До нитки разорил!
А
драл… как сам Шалашников!
Да тот был прост; накинется
Со всей воинской силою,
Подумаешь: убьет!
А
деньги сунь, отвалится,
Ни дать ни взять раздувшийся
В собачьем ухе клещ.
У немца — хватка мертвая:
Пока не пустит по миру,
Не отойдя сосет!
— Поезжай, — одобрительно сказал Дронов. — Дай мне
денег, я налажу издательство, а ты — удались и сибаритствуй. Налажу дело, приведу отечество в порядок — телеграфирую: возвращайся, все готово для сладкой жизни, черт тебя
дери!
Драли,
драли мы его, — убежал после того бегом из стану, и никакими
деньгами она его залучить теперь не может к себе… не идет, боится.
Потом осень, разделка им начнется: они все свои прогулы и нераденье уж и забыли, и давай только ему
денег больше и помни его услуги; и тут я, — может быть, вы не поверите, — а я вот, матерь божья, кажинный год после того болен бываю; и не то, чтобы мне
денег жаль, — прах их
дери, я не жаден на
деньги, — а то, что никакой справедливости ни в ком из псов их не встретишь!
Царь любил звериный бой. Несколько медведей всегда кормились в железных клетках на случай травли. Но время от времени Иоанн или опричники его выпускали зверей из клеток,
драли ими народ и потешались его страхом. Если медведь кого увечил, царь награждал того
деньгами. Если же медведь задирал кого до смерти, то
деньги выдавались его родным, а он вписывался в синодик для поминовения по монастырям вместе с прочими жертвами царской потехи или царского гнева.
«Вы честным словом обязались высылать мне ежегодно пятьсот рублей и пожертвовали мне какой-то глупый вексель на вашу сестру, которой уступили свою часть вашего киевского дворца. Я, по неопытности, приняла этот вексель, а теперь, когда мне понадобились
деньги, я вместо
денег имею только одни хлопоты. Вы, конечно, очень хорошо знали, что это так будет, вы знали, что мне придется
выдирать каждый грош, когда уступили мне право на вашу часть. Я понимаю все ваши подлости».
— Надо! ах, как надо! как ему молитва-то наша нужна! Ведь он, сестрица, царство ему небесное, как деньги-то наживал?! И с живого, и с мертвого… с самого, можно сказать, убогого… все-то он
драл! все-то
драл! Бедный-то придет, бывало, а он, вместо того чтоб милостыньку сотворить, его же нагишом и отпустит!
— Ну, хорошо. Положим. Поддели вы меня — это так. Ходите вы, шатуны, по улицам и примечаете, не сблудил ли кто, — это уж хлеб такой нынче у вас завелся. Я вот тебя в глаза никогда не видал, а ты мной здесь орудуешь. Так
дери же, братец, ты с меня по-божески, а не так, как разбойники на больших дорогах грабят! Не все же по семи шкур
драть, а ты пожалей! Ну, согласен на десяти тысячах помириться? Сказывай! сейчас и
деньги на стол выложу!
Его объедают, опивают, спаивают, берут с него фальшивый вексель (от которого Штольц несколько бесцеремонно, по русским обычаям, без суда и следствия избавляет его), разоряют его именем мужиков,
дерут с него немилосердные
деньги ни за что ни про что.
В «гастрономию» в Варшаве ходили только такие люди, у которых есть «глупые
деньги». Здесь, правда, можно было получать самые утонченные и редкие вещи, но зато надо было платить за все чрезвычайно дорого. Людям, не имеющим лишних средств, сюда и порога переступать было не для чего, а с тех, которые сюда заходили,
драли уже цены без всякого милосердия.
В каждом возу будет пудов двадцать пять, всего выходит тысячу двести пятьдесят пудов; с каждого пуда она наживет тридцать пять копеек, а со всей муки пятьсот рубликов и положит в карман… Овса тысячу пудов купит по тридцати копеек, тоже рубль на рубль возьмет, глядишь, опять триста рубликов в карман. Ох, хо-хо!.. А вот наша сестра и во сне таких
денег не видывала… Купишь пудик мучки-то, да и перебиваешься с ним, как церковная мышь!.. Только, по-моему, она неверно поступает, что такие
деньги с нас
дерет…
—
Денег достать нужно; а то бы я не остался. Да и нумеров нет. Чорт их
дери, в этом кабаке проклятом…
Он потом учредил кассу ссуд на чужое имя, и
драл и с живого, и с мертвого, говоря, что это нужно для „общего дела“, но разве какое-нибудь общее дело видало его
деньги?
— Только садовник и выжига же.
Дерет за цветы совсем не по-божески. Кажись ведь, это трава, а он лупит за них такие
деньги.
«Что ж, думает, спину ль вдругорядь станут
драть, в остроге ль еще сидеть доведется, аль и
деньги потребуются?..»
[В рассказах Ашинова было немало тем для поэзии в оссиановском роде: так, я помню, как он однажды рассказывал об англичанине, который им будто привез «
деньги от англичанки» и требовал, чтобы они ехали сним, а они «
деньги приняли», а поехали в свою сторону, а англичанина повезли за собою и на остановках его «
драли», пока он «не стерпел более» и они его «там и закопали».