Неточные совпадения
Два врага, обезображенные голодом, умерли, их съели какие-нибудь ракообразные животные…
корабль догнивает — смоленый канат качается себе по мутным волнам в темноте, холод страшный, звери вымирают, история уже умерла, и место расчищено для новой жизни: наша эпоха зачислится в четвертую формацию, то есть если новый мир
дойдет до того, что сумеет считать
до четырех.
Плыл он к северу
до тех пор, пока ему позволяли размеры его
корабля, и,
дойдя до глубины 9 сажен, остановился.
— Человек все это подметил, перенял и, начав с челнока,
дошел до современного
корабля.
Наши писатели никогда не
доходили до того, чтобы броситься в море, проповедуя гибель
кораблю (на то они люди, а не мыши); совершенно напротив: во время опасного плавания в открытом море они, увидав на волнах щепочку, брошенную с их
корабля, не раз поднимали радостный вопль, что берег близко…
На полдень пойдешь —
дойдешь до конца острова, а там море-окиян: на
корабле разве переплыть.
На десятки верст протянулась широкая и дрожащая серебряная полоса лунного света; остальное море было черно;
до стоявшего на высоте
доходил правильный, глухой шум раскатывавшихся по песчаному берегу волн; еще более черные, чем самое море, силуэты судов покачивались на рейде; один огромный пароход («вероятно, английский», — подумал Василий Петрович) поместился в светлой полосе луны и шипел своими парами, выпуская их клочковатой, тающей в воздухе струей; с моря несло сырым и соленым воздухом; Василий Петрович,
до сих пор не видавший ничего подобного, с удовольствием смотрел на море, лунный свет, пароходы,
корабли и радостно, в первый раз в жизни, вдыхал морской воздух.
Однако на этом
корабле Баранщиков
дошел только
до Копенгагена, где он опять сделался жертвою злоумышленников.
— Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном
корабле, — сказал граф Растопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. — Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело
доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… — Граф Растопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.