Неточные совпадения
Однако не всегда же
домашние встречи ознаменовывались семейными сварами, не всегда господа гневались, а
прислуга прогневляла.
В лакейской собралась
домашняя мужская
прислуга и именитейшие из дворовых.
Потом на «тот свет» отправился пан Коляновский, который, по рассказам, возвращался оттуда по ночам. Тут уже было что-то странное. Он мне сказал: «не укараулишь», значит, как бы скрылся, а потом приходит тайком от
домашних и от
прислуги. Это было непонятно и отчасти коварно, а во всем непонятном, если оно вдобавок сознательно, есть уже элемент страха…
Во всяком случае, в 1890 г., когда я был на Сахалине, все чиновники, даже не имеющие никакого отношения к тюремному ведомству (например, начальник почтово-телеграфной конторы), пользовались каторжными для своего
домашнего обихода в самых широких размерах, причем жалованья этой
прислуге они не платили, и кормилась она на счет казны.
Вопрос о
прислуге помог ему. Белоярцев решил предложить, чтобы дать более места равенству, обходиться вовсе без
прислуги и самим разделить между собою все
домашние обязанности.
Все
домашние — жена, дети,
прислуга, даже поваренок Петька предлагали каждый свое средство.
Первое, что сблизило молодых людей, была отеческая простота в обращении Негрова с своими
домашними и с
прислугой.
Вот все, что я имел вам сказать для первого знакомства. Кажется, не забыл ничего. Но если бы вы встретили в моих словах повод для превратных толкований, то прошу обращаться ко мне за разъяснениями: двери моей квартиры всегда будут открыты для вас. Мне даже приятно будет вас видеть сколь возможно чаще, потому что урядник, в ожидании разъяснений, может помочь моей
прислуге нарубить дров, поносить воды и вообще оказать услугу по
домашнему обиходу.
Жалованье
прислуге и дворне выдавал сам отец, но в каких это было размерах, можно судить по тому, что горничные, получавшие обувь, белье и
домашнюю пестрядь на платья, получали, кроме того, как говорилось «на подметки», в год по полтинному.
Нельзя сказать, чтоб такое количество
прислуги его вводило в особенно важные траты: все, начиная с самых личностей, было
домашнее: рожь и гречиха, горох и капуста, и не один корм…
Старая барыня, у которой он жил в дворниках, во всем следовала древним обычаям и
прислугу держала многочисленную: в доме у ней находились не только прачки, швеи, столяры, портные и портнихи, был даже один шорник, он же считался ветеринарным врачом и лекарем для людей, был
домашний лекарь для госпожи, был, наконец, один башмачник, по имени Капитон Климов, пьяница горький.
Вообще он присвоил себе права
домашнего диктатора, и все были этим довольны: и
прислуга, почувствовавшая оживление, и сама Мария Петровна, ненавидевшая хозяйство и домостроительство.
По ее вестям прибежала Дарья Сергевна, прибежали все
домашние — приказчики и
прислуга. Прибежали и работники поглазеть-поглядеть, что приключилось с бранчливым, драчливым хозяином. Обступили
домашние вкруг Марка Данилыча, стоят, охают да молитву творят, а работники шепчутся меж собой: «А кто ж теперь будет нас рассчитывать?»
Для моих родных и
домашних навсегда осталось тайною: как я очутился за окном.
Прислуга, смотрению которой я был поручен, уверяла, что меня сманул и вытянул за окно бес; отец мой уверял, что виною всему мое фантазерство и распущенность, за которые моя мать терпела вечные гонения; а мать… она ничего не говорила и только плакала надо мною и шептала...
Мать моего жизнерадостного парижанина была полная, рыхлая, нервная и добродушная особа, вдова, живущая постоянно в своей усадьбе, в просторном, несколько запущенном доме и таком же запущенном саде. Всем гостям ее сына нашлось помещение в доме и флигеле. Сейчас же мы вошли в весь
домашний обиход, в жизнь их
прислуги, в нравы соседней деревни.
В стенах темно-коричневого домика уже не раздавался властный голос «старой барыни», всецело передавшей бразды несложного хозяйственного правления в руки Натальи Федоровны — «ангела-графинюшки», как называли ее
прислуга и даже соседи, хотя сама она очень не любила упоминания ее титула, а
домашним слугам было строго-настрого запрещено именовать ее «ваше сиятельство».
В этом домике все было по-старому, как будто жизнь, вошедшая в него в начале восемнадцатого века, забылась в нем и оцепенела; мебель,
домашняя утварь,
прислуга и, наконец, сама Дарья Васильевна, в ее шлафроке на вате и чепце с широкими оборками — все носило на себе печать чего-то, существовавшего десятки лет без малейшего изменения, старого, но не стареющего.
Княжна Людмила Васильевна действительно, со дня приезда в свой дом, повела жизнь, выходящую из рамок обыденности. Ее дом днем и ночью казался совершенно пустым и необитаемым. Жизнь проявлялась в нем только в людской, где многочисленный штат княжеской
прислуги, пополненный выписанными из Зиновьева дворовыми, не хуже великосветских кумушек, перемалывал косточки своей госпоже, прозванной ее
домашними «полуношницей». Княжна действительно превращала день в ночь и наоборот.
Это произвело на всех
домашних Глафиры Петровны, парадных и непарадных приживалок, и даже приемышей, не говоря уже о
прислуге, ошеломляющее впечатление. Особенно поражена была Фелицата.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все
домашние и
прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно-счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
Когда он опомнился, то сказал, что он из осторожности загородил, и постарался скрыть свой страх; но сколько он ни старался, с этого дня и
домашние и
прислуга стали замечать в нем большую перемену.
Утром я расспросил
прислугу и
домашних: оказалось, никто в течение ночи не приезжал, никого не видали, кто был бы похож на моего незнакомца.