Неточные совпадения
— А! — сказала она, как бы удивленная. — Я очень рада, что вы
дома. Вы никуда не показываетесь, и я не видала вас со времени болезни Анны. Я всё слышала — ваши заботы. Да, вы удивительный муж! — сказала она с значительным и ласковым видом, как бы жалуя его
орденом великодушия за его поступок с женой.
Кулаков, принимавший поздравителей в своем
доме, в Свиньинском переулке, в мундире с
орденами, вспоминал что-то, трепетал и лепетал...
Здоровенный, красивый малый, украшенный
орденами, полученными во время турецкой кампании, он со всеми перезнакомился, вел широкую жизнь, кутил и скандалил, что в особый грех тогда не ставилось, и приобрел большую типографию в
доме П.И. Шаблыкина, на углу Большой Дмитровки и Газетного переулка.
Тут был и вчерашний генерал с щетинистыми усами, в полной форме и
орденах, приехавший откланяться; тут был и полковой командир, которому угрожали судом за злоупотребления по продовольствованию полка; тут был армянин-богач, покровительствуемый доктором Андреевским, который держал на откупе водку и теперь хлопотал о возобновлении контракта; тут была, вся в черном, вдова убитого офицера, приехавшая просить о пенсии или о помещении детей на казенный счет; тут был разорившийся грузинский князь в великолепном грузинском костюме, выхлопатывавший себе упраздненное церковное поместье; тут был пристав с большим свертком, в котором был проект о новом способе покорения Кавказа; тут был один хан, явившийся только затем, чтобы рассказать
дома, что он был у князя.
Но в ожидании его, идеала — женихи и кавалеры разных
орденов и простые кавалеры, военные и статские, армейские и кавалергарды, вельможи и просто поэты, бывшие в Париже и бывшие только в Москве, с бородками и без бородок, с эспаньолками и без эспаньолок, испанцы и неиспанцы (но преимущественно испанцы), начали представляться ей день и ночь в количестве ужасающем и возбуждавшем в наблюдателях серьезные опасения; оставался только шаг до желтого
дома.
И чины, и
ордена, и всякие угодья, и
дома, и деревни с пустошами…
Трудно было бы решить, к какому
ордену архитектуры принадлежало это чудное здание: все роды, древние и новейшие, были в нем перемешаны, как языки при вавилонском столпотворении, Низенькие и толстые колонны, похожие на египетские, поддерживали греческой фронтон; четырехугольные готические башни, прилепленные ко всем углам
дома, прорезаны были широкими итальянскими окнами; а из средины кровли подымалась высокая каланча, которую Ижорской называл своим бельведером.
Потом он вошел в высокую, темную и пустынную залу, крайне скучную, как еще бывает в старинных, уцелевших от времени фамильных, барских
домах, и увидел в ней старичка, увешанного
орденами и украшенного сединой, друга и сослуживца его отца и опекуна своего.
— Чей это, братец,
дом? — спросил он, немного распахивая свою дорогую шубу, ровно настолько, чтобы городовой мог заметить значительный
орден на шее.
Вы не лезете за неправым стяжанием и почетом, [за чинами,
орденами и отличиями,] за
домами и деревнями: так, — да ведь вы и ни за чем не лезете.
Аббат Рокотани в одном из писем своих (от 3 января 1775 года) в Варшаву к канонику Гиджиотти, с которым переписывался раз или два в неделю о польских делах, говорит следующее: «Иностранная дама польского происхождения, живущая в
доме г. Жуяни, на Марсовом поле, прибыла сюда в сопровождении одного польского экс-иезуита [
Орден иезуитов незадолго перед тем был уничтожен папой, потому все члены сего славного своим лицемерием, коварством, злодеяниями и подлостями общества назывались тогда экс-иезуитами.], двух других поляков и одной польской (?) служанки.
Из
дому выходит Федор Иванович; он в поддевке из отличного сукна, в высоких сапогах; на груди у него
ордена, медали и массивная золотая цепь с брелоками: на пальцах дорогие перстни.
— Спешат все дополучить награды, которых не успели получить. Как только мир будет ратификован, — конец: командующие армиями теряют право собственною властью давать
ордена… Вы бы посмотрели, что делается, — ни одного теперь генерала не застанешь
дома, все торчат на передовых позициях.
— Исполнены все малейшие помыслы, прихоти… Чинов хотел,
орденов — имею… денег… есть… Деревни…
дома… есть… Драгоценности… целые сундуки… Пиры, праздники… давал и даю… Все планы… все страсти… все исполнилось… а счастья… счастья… нет… Все удачи не покроют… не залечат раны первой неудачи… Не залечат… никогда… никогда… — бормотал князь.
Однажды Грубер завел речь с государем о том, что
дома, находившиеся и ныне находящиеся на Невском проспекте и принадлежавшие церкви святой Екатерины, состоят под самым небрежным управлением, а графиня Мануцци, как будто случайно проговорилась перед государем о том, что не худо бы эту церковь, со всеми ее
домами, передать
ордену иезуитов, устранив от заведывания ею белое духовенство.
Ветер дул с моря, холодный и резкий, и стоявшие шпалерами войска от «канцлерского
дома» на Садовой, где помещался капитул
ордена мальтийских рыцарей, по Невскому проспекту и Большой Морской вплоть до Зимнего дворца, жались от холода в одних мундирах и переступали с ноги на ногу.
Следуя, кроме того, тайным наставлениям своего
ордена (monta seereta), иезуиты привлекали к себе не только вельмож и царедворцев, но и мужскую и женскую прислугу в знатных русских
домах.
Он жил на мансарде и выставлял свою кандидатуру на греческий престол, на который имел реальные права как потомок гроссмейстера
ордена Иоаннитов [Иоанниты, или госпитальеры, — члены духовно-рыцарского христианского
ордена, основанного крестоносцами в XII в. и получившего название от иерусалимского странноприимного
дома св. Иоанна.
— Государь изволил заметить, что он не хочет вызывать даже малейшим подозрением сомнения в своем прямодушии, качестве, которое признано за ним всеми европейскими державами… Что как во внутренней, так и во внешней политике он ведет свое дело начистоту, что ему противно учение Маккиавели, что он, как русский царь, враг всякого лицемерия и двоедушия как у себя
дома, так и при внешних сношениях. Объявив себя правителем
ордена, он сделал уже этим решительный шаг и не находит нужным делать второй…
Аббат Гавриил Грубер, избранный в начале царствования императора Александра I «генералом» восстановленного в России
ордена иезуитов, погиб в огне в ночь на 26 марта 1805 года, во время страшного пожара
дома католической церкви, где он жил после изгнания из этого
дома митрополита Сестренцевича, возвращенного новым государем из ссылки и снова ставшего во главе католической церкви в России.
Собрание рыцарей мальтийского
ордена, принадлежащих к русскому приорству, и происходило в роковую ночь в «канцлерском
доме».
Ехавший в карете старик был действительно бывший канцлер граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин. В то время ему уже были возвращены императором Петром III чины и
ордена, но хитрый старик проживал в Москве, издали наблюдая совершающуюся на берегах Невы государственную драму и ожидая ее исхода. В описываемое время Бестужеву принадлежали в Москве два
дома. Один был известен под именем Слободского дворца. Название это он получил от Немецкой слободы, в которой он находился.
Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устраивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал
дом бедных, устроенный
орденом в Петербурге.
На другой день после отъезда Николушки, старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать к главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех
орденах, вышел из
дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья сидела у окна, прислушиваясь к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.