Неточные совпадения
И точно, он начал нечто подозревать. Его поразила тишина во время дня и шорох во время ночи. Он видел, как с наступлением сумерек какие-то
тени бродили по городу и исчезали неведомо куда и как с рассветом дня те же самые
тени вновь появлялись в городе и разбегались по
домам. Несколько дней сряду повторялось это явление, и всякий раз он порывался выбежать из
дома, чтобы лично расследовать причину ночной суматохи, но суеверный страх удерживал его. Как истинный прохвост, он боялся чертей и ведьм.
Обед стоял на столе; она подошла, понюхала хлеб и сыр и, убедившись, что запах всего съестного ей противен, велела подавать коляску и вышла.
Дом уже бросал
тень чрез всю улицу, и был ясный, еще теплый на солнце вечер. И провожавшая ее с вещами Аннушка, и Петр, клавший вещи в коляску, и кучер, очевидно недовольный, — все были противны ей и раздражали ее своими словами и движениями.
Всё, что он видел в окно кареты, всё в этом холодном чистом воздухе, на этом бледном свете заката было так же свежо, весело и сильно, как и он сам: и крыши
домов, блестящие в лучах спускавшегося солнца, и резкие очертания заборов и углов построек, и фигуры изредка встречающихся пешеходов и экипажей, и неподвижная зелень дерев и трав, и поля с правильно прорезанными бороздами картофеля, и косые
тени, падавшие от
домов и от дерев, и от кустов, и от самых борозд картофеля.
Никто не видал, чтобы он хоть раз был не тем, чем всегда, хоть на улице, хоть у себя
дома; хоть бы раз показал он в чем-нибудь участье, хоть бы напился пьян и в пьянстве рассмеялся бы; хоть бы даже предался дикому веселью, какому предается разбойник в пьяную минуту, но даже
тени не было в нем ничего такого.
У нас теперь не то в предмете:
Мы лучше поспешим на бал,
Куда стремглав в ямской карете
Уж мой Онегин поскакал.
Перед померкшими
домамиВдоль сонной улицы рядами
Двойные фонари карет
Веселый изливают свет
И радуги на снег наводят;
Усеян плошками кругом,
Блестит великолепный
дом;
По цельным окнам
тени ходят,
Мелькают профили голов
И дам и модных чудаков.
А мне, Онегин, пышность эта,
Постылой жизни мишура,
Мои успехи в вихре света,
Мой модный
дом и вечера,
Что в них? Сейчас отдать я рада
Всю эту ветошь маскарада,
Весь этот блеск, и шум, и чад
За полку книг, за дикий сад,
За наше бедное жилище,
За те места, где в первый раз,
Онегин, видела я вас,
Да за смиренное кладбище,
Где нынче крест и
тень ветвей
Над бедной нянею моей…
По ее мнению, такого короткого знакомства с богом было совершенно достаточно для того, чтобы он отстранил несчастье. Она входила и в его положение: бог был вечно занят делами миллионов людей, поэтому к обыденным
теням жизни следовало, по ее мнению, относиться с деликатным терпением гостя, который, застав
дом полным народа, ждет захлопотавшегося хозяина, ютясь и питаясь по обстоятельствам.
Утром, выпив кофе, он стоял у окна, точно на краю глубокой ямы, созерцая быстрое движение
теней облаков и мутных пятен солнца по стенам
домов, по мостовой площади. Там, внизу, как бы подчиняясь игре света и
тени, суетливо бегали коротенькие люди, сверху они казались почти кубическими, приплюснутыми к земле, плотно покрытой грязным камнем.
Но Клим уже не слушал, теперь он был удивлен и неприятно и неприязненно. Он вспомнил Маргариту, швейку, с круглым, бледным лицом, с густыми
тенями в впадинах глубоко посаженных глаз. Глаза у нее неопределенного, желтоватого цвета, взгляд полусонный, усталый, ей, вероятно, уж под тридцать лет. Она шьет и чинит белье матери, Варавки, его; она работает «по
домам».
Дом Зотовой — тоже одноэтажный, его пять окон закрыты ставнями, в щели двух просачивались полоски света, ложась лентами на густую
тень дома.
Звезда уже погасла, а огонь фонаря, побледнев, еще горел, слабо освещая окно
дома напротив, кисейные занавески и
тени цветов за ними.
Дома приплюснуты к земле, они, казалось, незаметно тают, растекаясь по улице
тенями; от
дома к
дому темными ручьями текут заборы.
Деревянные стены и заборы
домов еще дышали теплом, но где-то слева всходила луна, и на серый булыжник мостовой ложились прохладные
тени деревьев.
Толпа прошла, но на улице стало еще более шумно, — катились экипажи, цокали по булыжнику подковы лошадей, шаркали по панели и стучали палки темненьких старичков, старушек, бежали мальчишки. Но скоро исчезло и это, — тогда из-под ворот
дома вылезла черная собака и, раскрыв красную пасть, длительно зевнув, легла в
тень. И почти тотчас мимо окна бойко пробежала пестрая, сытая лошадь, запряженная в плетеную бричку, — на козлах сидел Захарий в сером измятом пыльнике.
В окно смотрело серебряное солнце, небо — такое же холодно голубое, каким оно было ночью, да и все вокруг так же успокоительно грустно, как вчера, только светлее раскрашено. Вдали на пригорке, пышно окутанном серебряной парчой, курились розоватым дымом трубы
домов, по снегу на крышах ползли
тени дыма, сверкали в небе кресты и главы церквей, по белому полю тянулся обоз, темные маленькие лошади качали головами, шли толстые мужики в тулупах, — все было игрушечно мелкое и приятное глазам.
Загнали во двор старика, продавца красных воздушных пузырей, огромная гроздь их колебалась над его головой; потом вошел прилично одетый человек, с подвязанной черным платком щекою; очень сконфуженный, он, ни на кого не глядя, скрылся в глубине двора, за углом
дома. Клим понял его, он тоже чувствовал себя сконфуженно и глупо. Он стоял в
тени, за грудой ящиков со стеклами для ламп, и слушал ленивенькую беседу полицейских с карманником.
Появились пешие полицейские, но толпа быстро всосала их, разбросав по площади; в тусклых окнах
дома генерал-губернатора мелькали, двигались
тени, в одном окне вспыхнул огонь, а в другом, рядом с ним, внезапно лопнуло стекло, плюнув вниз осколками.
Дом посещали, хотя и не часто, какие-то невеселые, неуживчивые люди; они садились в углах комнат, в
тень, говорили мало, неприятно усмехаясь.
Утро великолепное; в воздухе прохладно; солнце еще не высоко. От
дома, от деревьев, и от голубятни, и от галереи — от всего побежали далеко длинные
тени. В саду и на дворе образовались прохладные уголки, манящие к задумчивости и сну. Только вдали поле с рожью точно горит огнем, да речка так блестит и сверкает на солнце, что глазам больно.
Задумывается ребенок и все смотрит вокруг: видит он, как Антип поехал за водой, а по земле, рядом с ним, шел другой Антип, вдесятеро больше настоящего, и бочка казалась с
дом величиной, а
тень лошади покрыла собой весь луг,
тень шагнула только два раза по лугу и вдруг двинулась за гору, а Антип еще и со двора не успел съехать.
Она шла, как
тень, по анфиладе старого
дома, минуя свои бывшие комнаты, по потускневшему от времени паркету, мимо занавешанных зеркал, закутанных тумб с старыми часами, старой, тяжелой мебели, и вступила в маленькие, уютные комнаты, выходившие окнами на слободу и на поле. Она неслышно отворила дверь в комнату, где поселился Райский, и остановилась на пороге.
Ее как будто стало не видно и не слышно в
доме. Ходила она тихо, как
тень, просила, что нужно, шепотом, не глядя в глаза никому прямо. Не смела ничего приказывать. Ей казалось, что Василиса и Яков смотрели на нее сострадательно, Егорка дерзко, а горничные — насмешливо.
Один только старый
дом стоял в глубине двора, как бельмо в глазу, мрачный, почти всегда в
тени, серый, полинявший, местами с забитыми окнами, с поросшим травой крыльцом, с тяжелыми дверьми, замкнутыми тяжелыми же задвижками, но прочно и массивно выстроенный. Зато на маленький домик с утра до вечера жарко лились лучи солнца, деревья отступили от него, чтоб дать ему простора и воздуха. Только цветник, как гирлянда, обвивал его со стороны сада, и махровые розы, далии и другие цветы так и просились в окна.
Луна освещала новый
дом, а старый прятался в
тени. На дворе, в кухне, в людских долее обыкновенного не ложились спать люди, у которых в гостях были приехавшие с барыней Викентьевой из-за Волги кучер и лакей.
В этом переулке совсем не видно было
домов, зато росло гораздо больше травы, в
тени лежало гораздо более свиней и собак, нежели в других улицах.
В Устере сейчас сели за tiffing, второй завтрак, потом пошли гулять, а кому жарко, тот сел в
тени деревьев, на балконе
дома.
Дождались и тишины, и тепла; но в это тепло хорошо сидеть на балконе загородного
дома, в
тени непроницаемой зелени, а не тут, под зноем 25˚ в
тени по Реомюру.
Светлый месяц, почти полный, вышел из-за сарая, и через двор легли черные
тени, и заблестело железо на крыше разрушающегося
дома.
Народа было мало на улицах, и те, кто были, старались итти в
тени домов.
Наследник приваловских миллионов заснул в прадедовском гнезде тяжелым и тревожным сном. Ему грезились
тени его предков, которые вереницей наполняли этот старый
дом и с удивлением смотрели на свою последнюю отрасль. Привалов видел этих людей и боялся их. Привалов глухо застонал во сне, и его губы шептали: «Мне ничего не нужно вашего… решительно ничего. Меня давят ваши миллионы…»
Это практическое направление с годами настолько развилось и окрепло, что в шестнадцать лет Верочка держала в своих ручках почти целый
дом, причем с ловкостью настоящего дипломата всегда умела остаться в
тени, в стороне.
Я встал — и, положив талер в руку бедной Ганхен (она даже не поблагодарила меня), направился к
дому фрау Луизе. Вечерние
тени уже разливались в воздухе, и узкая полоса неба, над темной улицей, алела отблеском зари. Я слабо стукнул в дверь; она тотчас отворилась. Я переступил порог и очутился в совершенной темноте.
Дача, занимаемая В., была превосходна. Кабинет, в котором я дожидался, был обширен, высок и au rez-de-chaussee, [в нижнем этаже (фр.).] огромная дверь вела на террасу и в сад. День был жаркий, из сада пахло деревьями и цветами, дети играли перед
домом, звонко смеясь. Богатство, довольство, простор, солнце и
тень, цветы и зелень… а в тюрьме-то узко, душно, темно. Не знаю, долго ли я сидел, погруженный в горькие мысли, как вдруг камердинер с каким-то странным одушевлением позвал меня с террасы.
Возле леса, на горе, дремал с закрытыми ставнями старый деревянный
дом; мох и дикая трава покрывали его крышу; кудрявые яблони разрослись перед его окнами; лес, обнимая своею
тенью, бросал на него дикую мрачность; ореховая роща стлалась у подножия его и скатывалась к пруду.
Боже мой! стук, гром, блеск; по обеим сторонам громоздятся четырехэтажные стены; стук копыт коня, звук колеса отзывались громом и отдавались с четырех сторон; домы росли и будто подымались из земли на каждом шагу; мосты дрожали; кареты летали; извозчики, форейторы кричали; снег свистел под тысячью летящих со всех сторон саней; пешеходы жались и теснились под
домами, унизанными плошками, и огромные
тени их мелькали по стенам, досягая головою труб и крыш.
Между тем двор совсем опустел, люди, разговаривавшие в
тени домов, ушли, а через некоторое время поужинавшие конюхи прошли спать в свои конюшни.
На берегу, на лестнице инспекторского
дома, рядом с гимназией, появляется высокая черная
тень.
Уговоры матери тоже не производили никакого действия, как наговоры и нашептывания разных старушек, которых подсылала Анфуса Гавриловна. Был даже выписан из скитов старец Анфим, который отчитывал Серафиму по какой-то старинной книге, но и это не помогло. Болезнь шла своим чередом. Она растолстела, опухла и ходила по
дому, как
тень. На нее было страшно смотреть, особенно по утрам, когда ломало тяжелое похмелье.
Было приятно слушать добрые слова, глядя, как играет в печи красный и золотой огонь, как над котлами вздымаются молочные облака пара, оседая сизым инеем на досках косой крыши, — сквозь мохнатые щели ее видны голубые ленты неба. Ветер стал тише, где-то светит солнце, весь двор точно стеклянной пылью досыпан, на улице взвизгивают полозья саней, голубой дым вьется из труб
дома, легкие
тени скользят по снегу, тоже что-то рассказывая.
Обычные виды: былая краса
Пустынного русского края,
Угрюмо шумят строевые леса,
Гигантские
тени бросая;
Равнины покрыты алмазным ковром,
Деревни в снегу потонули,
Мелькнул на пригорке помещичий
дом,
Церковные главы блеснули…
Сама Татьяна никуда не показывалась и бродила по
дому, как
тень.
Прежде чем к этим узлам осторожно подскочил и взял их оставшийся в
тени извозчик, в другом конце
дома торопливо распахнулись разом два другие темные окна, и в каждом из них показалось по женской голове.
Лиза вшила одну кость в спину лифа и взглянула в открытое окно. В
тени дома, лежавшей темным силуэтом на ярко освещенных кустах и клумбах палисадника, под самым окном, растянулась Никитушкина Розка. Собака тяжело дышала, высунув свой длинный язык, и беспрестанно отмахивалась от докучливой мухи.
Часу в одиннадцатом в конце пустой улицы послышалось тихое дребезжание извозчичьих дрожек. Утлый экипаж долго полз по немощеной улице и, не доезжая нескольких сажен до
дома, занятого гражданами, остановился в
тени, падавшей от высокого деревянного забора.
Около самого
дома древесной
тени не было, и потому мы вместе с сестрицей ходили гулять, сидеть и читать книжки в грачовую рощу или на остров, который я любил с каждым днем более.
И точно, широкая и длинная
тень нашего
дома лежала белая, как скатерть, ярко отличаясь от потемневшей и мокрой земли.
Через неделю поехали мы к Булгаковым в Алмантаево, которое мне очень не понравилось, чего и ожидать было должно по моему нежеланью туда ехать; но и в самом деле никому не могло понравиться его ровное местоположенье и
дом на пустоплесье, без сада и
тени, на солнечном припеке.
Зевая, почесываясь и укоризненно причмокивая языком, Ибрагим отпер двери. Узкие улицы татарского базара были погружены в густую темно-синюю
тень, которая покрывала зубчатым узором всю мостовую и касалась подножий
домов другой, освещенной стороны, резко белевшей в лунном свете своими низкими стенами. На дальних окраинах местечка лаяли собаки. Откуда-то, с верхнего шоссе, доносился звонкий и дробный топот лошади, бежавшей иноходью.
Ночью, среди перепутавшихся на дорожках
теней, Сергей не узнал места. Он долго бродил по скрипучему гравию, пока не вышел к
дому.
На улице было грязно, из окон
домов высовывались люди и свистели, кричали, махали руками. День был ясный, ярко горело солнце, а
теней нигде не было.