Неточные совпадения
Но кстати о
глупости: как ты
думаешь, ведь Прасковья Павловна совсем, брат, не так глупа, как с первого взгляда можно предположить, а?
«Что ж, это исход! —
думал он, тихо и вяло идя по набережной канавы. — Все-таки кончу, потому что хочу… Исход ли, однако? А все равно! Аршин пространства будет, — хе! Какой, однако же, конец! Неужели конец? Скажу я им иль не скажу? Э… черт! Да и устал я: где-нибудь лечь или сесть бы поскорей! Всего стыднее, что очень уж глупо. Да наплевать и на это. Фу, какие
глупости в голову приходят…»
— Я
думаю, это — очень по-русски, — зубасто улыбнулся Крэйтон. — Мы, британцы, хорошо знаем, где живем и чего хотим. Это отличает нас от всех европейцев. Вот почему у нас возможен Кромвель, но не было и никогда не будет Наполеона, вашего царя Петра и вообще людей, которые берут нацию за горло и заставляют ее делать шумные
глупости.
— Неверно? Нет, верно. До пятого года — даже начиная с 80-х — вы больше обращали внимания на жизнь Европы и вообще мира. Теперь вас Европа и внешняя политика правительства не интересует. А это — преступная политика, преступная по ее
глупости. Что значит посылка солдат в Персию? И темные затеи на Балканах? И усиление националистической политики против Польши, Финляндии, против евреев? Вы об этом
думаете?
Ему иногда казалось, что оригинальность — тоже
глупость, только одетая в слова, расставленные необычно. Но на этот раз он чувствовал себя сбитым с толку: строчки Инокова звучали неглупо, а признать их оригинальными — не хотелось. Вставляя карандашом в кружки о и а глаза, носы, губы, Клим снабжал уродливые головки ушами, щетиной волос и
думал, что хорошо бы высмеять Инокова, написав пародию: «Веснушки и стихи». Кто это «сударыня»? Неужели Спивак? Наверное. Тогда — понятно, почему он оскорбил регента.
В театрах, глядя на сцену сквозь стекла очков, он
думал о необъяснимой
глупости людей, которые находят удовольствие в зрелище своих страданий, своего ничтожества и неумения жить без нелепых драм любви и ревности.
— Да, — сказал Клим, нетерпеливо тряхнув головою, и с досадой
подумал о людях, которые полагают, что он должен помнить все
глупости, сказанные ими. Настроение его становилось все хуже;
думая о своем, он невнимательно слушал спокойную, мерную речь Макарова.
Он чувствовал, что
глупость и пошлость возвышают его и утверждают за ним право не
думать о судьбах людей.
У себя в комнате, сбросив сюртук, он
подумал, что хорошо бы сбросить вот так же всю эту вдумчивость, путаницу чувств и мыслей и жить просто, как живут другие, не смущаясь говорить все
глупости, которые подвернутся на язык, забывать все премудрости Томилина, Варавки… И забыть бы о Дронове.
Самгин был уверен, что настроением Безбедова живут сотни тысяч людей — более умных, чем этот голубятник, и нарочно, из антипатии к нему, для того, чтоб еще раз убедиться в его
глупости, стал расспрашивать его: что же он
думает? Но Безбедов побагровел, лицо его вспухло, белые глаза свирепо выкатились; встряхивая головой, растирая ладонью горло, он спросил...
Покуривая, улыбаясь серыми глазами, Кутузов стал рассказывать о
глупости и хитрости рыб с тем воодушевлением и знанием, с каким историк Козлов повествовал о нравах и обычаях жителей города. Клим, слушая, путался в неясных, но не враждебных мыслях об этом человеке, а о себе самом
думал с досадой, находя, что он себя вел не так, как следовало бы, все время точно качался на качели.
Мешали
думать маленькие, тихие
глупости спутников.
— Не бойся, — сказал он, — ты, кажется, не располагаешь состареться никогда! Нет, это не то… в старости силы падают и перестают бороться с жизнью. Нет, твоя грусть, томление — если это только то, что я
думаю, — скорее признак силы… Поиски живого, раздраженного ума порываются иногда за житейские грани, не находят, конечно, ответов, и является грусть… временное недовольство жизнью… Это грусть души, вопрошающей жизнь о ее тайне… Может быть, и с тобой то же… Если это так — это не
глупости.
Улеглись ли партии? сумел ли он поддержать порядок, который восстановил? тихо ли там? — вот вопросы, которые шевелились в голове при воспоминании о Франции. «В Париж бы! — говорил я со вздохом, — пожить бы там, в этом омуте новостей, искусств, мод, политики, ума и
глупостей, безобразия и красоты, глубокомыслия и пошлостей, — пожить бы эпикурейцем, насмешливым наблюдателем всех этих проказ!» «А вот Испания с своей цветущей Андалузией, — уныло
думал я, глядя в ту сторону, где дед указал быть испанскому берегу.
— Я не говорю: сейчас, завтра… — продолжал он тем же шепотом. — Но я всегда скажу тебе только то, что Привалов любил тебя раньше и любит теперь… Может быть, из-за тебя он и наделал много лишних
глупостей! В другой раз нельзя полюбить, но ты можешь привыкнуть и уважать второго мужа… Деточка, ничего не отвечай мне сейчас, а только скажи, что
подумаешь, о чем я тебе говорил сейчас. Если хочешь, я буду тебя просить на коленях…
— Об этих
глупостях полно! — отрезала она вдруг, — не затем вовсе я и звала тебя. Алеша, голубчик, завтра-то, завтра-то что будет? Вот ведь что меня мучит! Одну только меня и мучит! Смотрю на всех, никто-то об том не
думает, никому-то до этого и дела нет никакого.
Думаешь ли хоть ты об этом? Завтра ведь судят! Расскажи ты мне, как его там будут судить? Ведь это лакей, лакей убил, лакей! Господи! Неужто ж его за лакея осудят, и никто-то за него не заступится? Ведь и не потревожили лакея-то вовсе, а?
«Что ей нужно от меня? —
подумала девушка, испытывая неприятное чувство, — она никогда не любила Харитину. — Какая-нибудь
глупость».
Конечно, все это было глупо, но уж таковы свойства всякой
глупости, что от нее никуда не уйдешь. Доктор старался не
думать о проклятом письме — и не мог. Оно его мучило, как смертельный грех. Притом иметь дело с открытым врагом совсем не то, что с тайным, да, кроме того, здесь выступали против него целою шайкой. Оставалось выдерживать характер и ломать самую дурацкую комедию.
Любовь Андреевна. А я вот, должно быть, ниже любви. (В сильном беспокойстве.) Отчего нет Леонида? Только бы знать: продано имение или нет? Несчастье представляется мне до такой степени невероятным, что даже как-то не знаю, что
думать, теряюсь… Я могу сейчас крикнуть… могу
глупость сделать. Спасите меня, Петя. Говорите же что-нибудь, говорите…
— Никакой нет
глупости, кроме глубочайшего уважения, — совершенно неожиданно важным и серьезным голосом вдруг произнесла Аглая, успевшая совершенно поправиться и подавить свое прежнее смущение. Мало того, по некоторым признакам можно было
подумать, глядя на нее, что она сама теперь радуется, что шутка заходит всё дальше и дальше, и весь этот переворот произошел в ней именно в то мгновение, когда слишком явно заметно стало возраставшее всё более и более и достигшее чрезвычайной степени смущение князя.
— Из-за вздора, из
глупости, из-за тебя, из-за чего ты хочешь… Только я об этом нимало не жалею, — добавила Лиза,
подумав.
Стало быть, —
думаю я вот теперь, — стало быть, то, что я задумала — моя мечта заразить их всех, заразить их отцов, матерей, сестер невест, — хоть весь мир, — стало быть, это все было
глупостью, пустой фантазией, раз я остановилась?..
— Ах ты, боже мой! — И Лихонин досадливо и нервно почесал себе висок. — Борис же все время вел себя в высокой степени пошло, грубо и глупо. Что это за такая корпоративная честь,
подумаешь? Коллективный уход из редакций, из политических собраний, из публичных домов. Мы не офицеры, чтобы прикрывать
глупость каждого товарища.
— Вы уж извините меня, пожалуйста, но так как у меня собственная квартира и теперь я вовсе не девка, а порядочная женщина, то прошу больше у меня не безобразничать. Я
думала, что вы, как умный и образованный человек, все чинно и благородно, а вы только
глупостями занимаетесь. За это могут и в тюрьму посадить.
Пока она
думала и надеялась, что Вихров ответит ей на ее чувство, — она любила его до страсти, сентиментальничала, способна была, пожалуй, наделать
глупостей и неосторожных шагов; но как только услыхала, что он любит другую, то сейчас же поспешила выкинуть из головы все мечтания, все надежды, — и у нее уже остались только маленькая боль и тоска в сердце, как будто бы там что-то такое грызло и вертело.
— Да поди ты вот — глупость-то наша крестьянская: обмануть все
думают его! Ну, где тут, обманешь ли эка-то! — отвечал староста.
Я, например, если не удастся роман (я, по правде, еще и давеча
подумал, что роман
глупость, а теперь только так про него рассказал, чтоб выслушать ваше решение), — если не удастся роман, то я ведь в крайнем случае могу давать уроки музыки.
— Niaiseries, mon pere!, [
Глупости, отец! (франц.)] — отвечал Петенька, — вы
подумайте только, есть ли в этом человеческий смысл! Вот и Архипушку, стало быть, освободить!
— Отчего же ты
думаешь, что
глупость — это нехорошо? Если бы человеческую
глупость холили и воспитывали веками так же, как ум, может быть, из нее получилось бы нечто необычайно драгоценное.
Глупостью, пошлостью, провинциальным болотом и злой сплетней повеяло на Ромашова от этого безграмотного и бестолкового письма. И сам себе он показался с ног до головы запачканным тяжелой, несмываемой грязью, которую на него наложила эта связь с нелюбимой женщиной — связь, тянувшаяся почти полгода. Он лег в постель, удрученный, точно раздавленный всем нынешним днем, и, уже засыпая,
подумал про себя словами, которые он слышал вечером от Назанского...
Русский мальчик! я подаю вам благой совет, а вы затвердили какую-то
глупость и
думаете, что это ответ.
— Ты, Семенушка, всегда в своем дежурстве наделаешь
глупостей. Если ты так несообразителен, то старайся больше
думать. Принимаешь всех, кто только явится. Сегодня пустил бог знает какого-то господина, совершенно незнакомого.
В этом монологе, когда барон говорит, что, возвращаясь на родину, он
думал исправлять закоренелые
глупости, покрытые столетним мраком предрассудков; «О!
Аграфена Кондратьевна. Ну, как ты хочешь, так и
думай. Господь тебе судья! А никто так не заботится о своем детище, как материнская утроба! Ты вот тут хохришься да разные
глупости выколупываешь, а мы с отцом-то и дённо и нощно заботимся, как бы тебе хорошего человека найти да пристроить тебя поскорее.
«Дружба, —
подумал он, — другая
глупость! Все изведано, нового ничего нет, старое не повторится, а живи!»
— А тебе — двадцать три: ну, брат, она в двадцать три раза умнее тебя. Она, как я вижу, понимает дело: с тобою она пошалит, пококетничает, время проведет весело, а там… есть между этими девчонками преумные! Ну, так ты не женишься. Я
думал, ты хочешь это как-нибудь поскорее повернуть, да тайком. В твои лета эти
глупости так проворно делаются, что не успеешь и помешать; а то через год! до тех пор она еще надует тебя…
— О! я и забыл об этой
глупости. Недавно я проехал по тем местам, где был так счастлив и так страдал,
думал, что воспоминаниями разорву сердце на части.
— Александр! — вскричал, вскочив с места, Петр Иваныч, — закрой скорей свой клапан — весь пар выпустил! Ты сумасшедший! смотри, что ты наделал! в одну секунду ровно две
глупости: перемял прическу и закапал письмо. Я
думал, ты совсем отстал от своих привычек. Давно ты не был таким. Посмотри, посмотри, ради бога, на себя в зеркало: ну, может ли быть глупее физиономия? а неглуп!
Зато нынче порядочный писатель и живет порядочно, не мерзнет и не умирает с голода на чердаке, хоть за ним и не бегают по улицам и не указывают на него пальцами, как на шута; поняли, что поэт не небожитель, а человек: так же глядит, ходит,
думает и делает
глупости, как другие: чего ж тут смотреть?..
Он или бросает на нее взоры оскорбительных желаний, или холодно осматривает ее с головы до ног, а сам
думает, кажется: «Хороша ты, да, чай, с блажью в голове: любовь да розы, — я уйму эту дурь, это —
глупости! у меня полно вздыхать да мечтать, а веди себя пристойно», или еще хуже — мечтает об ее имении.
— Вы, дядюшка, решаетесь назвать
глупостью этот святейший порыв души, это благородное излияние сердца; как прикажете
думать о вас?
Ты не
думай, что я по
глупости сейчас сбрендила; я понимаю, что говорю.
— Ну, всё это
глупости. Сядьте, прошу вас, наконец. Что вы всё туда-сюда? Вы
думаете, я в бреду? Может, и буду в бреду. Вы говорите, вас только двое в доме?
— Ну, если можно обойтись без гостиницы, то все-таки необходимо разъяснить дело. Вспомните, Шатов, что мы прожили с вами брачно в Женеве две недели и несколько дней, вот уже три года как разошлись, без особенной, впрочем, ссоры. Но не
подумайте, чтоб я воротилась что-нибудь возобновлять из прежних
глупостей. Я воротилась искать работы, и если прямо в этот город, то потому, что мне всё равно. Я не приехала в чем-нибудь раскаиваться; сделайте одолжение, не
подумайте еще этой
глупости.
— Господа, считаю долгом всем объявить, что всё это
глупости и разговор наш далеко зашел. Я еще ровно никого не аффильировал, и никто про меня не имеет права сказать, что я аффильирую, а мы просто говорили о мнениях. Так ли? Но так или этак, а вы меня очень тревожите, — повернулся он опять к хромому, — я никак не
думал, что здесь о таких почти невинных вещах надо говорить глаз на глаз. Или вы боитесь доноса? Неужели между нами может заключаться теперь доносчик?
— По-вашему, я говорю
глупости и нелепости! — сказал Аггей Никитич грустно-ироническим тоном и не
думая, по-видимому, подняться с постели. — Для меня это не новость; я знаю теперь, что вы давно считаете меня смешным дураком.
Замечая, как путается его язык, Арина Петровна долго
думала, что это происходит от
глупости.
— Я не стряпаю, а готовлю, стряпают — бабы, — сказал он, усмехаясь;
подумав, прибавил: — Разница меж людьми — в
глупости. Один — умнее, другой — меньше, третий — совсем дурак. А чтобы поумнеть, надо читать правильные книги, черную магию и — что там еще? Все книги надо читать, тогда найдешь правильные…
— Читай, малый, читай, годится! Умишко у тебя будто есть; жаль — старших не уважаешь, со всеми зуб за зуб, ты
думаешь — это озорство куда тебя приведет? Это, малый, приведет тебя не куда иначе, как в арестантские роты. Книги — читай, однако помни — книга книгой, а своим мозгом двигай! Вон у хлыстов был наставник Данило, так он дошел до мысли, что-де ни старые, ни новые книги не нужны, собрал их в куль да — в воду! Да… Это, конечно, тоже —
глупость! Вот и Алексаша, песья голова, мутит…
Людмила смеялась звонко и весело, целовала Коковкину, — и старуха
думала, что веселая девица ребячлива, как дитя, а Саша по
глупости все ее затеи рад исполнить. Веселый Людмилин смех казал этот случай простою детскою шалостью, за которую только пожурить хорошенько. И она ворчала, делая сердитое лицо, но уже сердце у нее было спокойно.