Неточные совпадения
Не так ли, благодетели?»
— Так! — отвечали странники,
А
про себя подумали:
«Колом сбивал их, что ли, ты
Молиться в барский дом?..»
«Зато, скажу не хвастая,
Любил меня мужик!
«Пойдем в село Кузьминское,
Посмотрим праздник-ярмонку!» —
Решили мужики,
А
про себя подумали:
«Не там ли он скрывается,
Кто счастливо живет...
— Слушаем, батюшка Петр Петрович! — говорили проученные глуповцы; но
про себя думали:"Господи! того гляди, опять город спалит!"
— Не говори
про это, не
думай, — сказал он, поворачивая ее руку в своей и стараясь привлечь к
себе ее внимание; но она всё не смотрела на него.
Но княгиня не понимала его чувств и объясняла его неохоту
думать и говорить
про это легкомыслием и равнодушием, а потому не давала ему покоя. Она поручала Степану Аркадьичу посмотреть квартиру и теперь подозвала к
себе Левина. — Я ничего не знаю, княгиня. Делайте, как хотите, — говорил он.
Нынче скачки, его лошади скачут, он едет. Очень рада. Но ты
подумай обо мне, представь
себе мое положение… Да что говорить
про это! — Она улыбнулась. — Так о чем же он говорил с тобой?
Когда она
думала о сыне и его будущих отношениях к бросившей его отца матери, ей так становилось страшно за то, что она сделала, что она не рассуждала, а, как женщина, старалась только успокоить
себя лживыми рассуждениями и словами, с тем чтобы всё оставалось по старому и чтобы можно было забыть
про страшный вопрос, что будет с сыном.
«Вишь ты, как разнесло его! —
думал он сам
про себя, несколько припрядывая ушами.
«Черт возьми, —
подумал Чичиков
про себя, — этот уж продает прежде, чем я заикнулся!» — и проговорил вслух...
«Я ему подарю, —
подумал он
про себя, — карманные часы: они ведь хорошие, серебряные часы, а не то чтобы какие-нибудь томпаковые или бронзовые; немножко поиспорчены, да ведь он
себе переправит; он человек еще молодой, так ему нужны карманные часы, чтобы понравиться своей невесте!
«Ой, баба! —
подумал он
про себя и тут же прибавил: — ой, нет!» — «Конечно, баба!» — наконец сказал он, рассмотрев попристальнее.
«Хорошо бы было, —
подумала между тем
про себя Коробочка, — если бы он забирал у меня в казну муку и скотину.
— Пошел, пошел, не болтай! — сказал Чичиков и
про себя подумал: «В самом деле, напрасно я не догадался».
Что
думал он в то время, когда молчал, — может быть, он говорил
про себя: «И ты, однако ж, хорош, не надоело тебе сорок раз повторять одно и то же», — Бог ведает, трудно знать, что
думает дворовый крепостной человек в то время, когда барин ему дает наставление.
Бывало, стоишь, стоишь в углу, так что колени и спина заболят, и
думаешь: «Забыл
про меня Карл Иваныч: ему, должно быть, покойно сидеть на мягком кресле и читать свою гидростатику, — а каково мне?» — и начнешь, чтобы напомнить о
себе, потихоньку отворять и затворять заслонку или ковырять штукатурку со стены; но если вдруг упадет с шумом слишком большой кусок на землю — право, один страх хуже всякого наказания.
Он было
подумал это
про себя, но как-то само проговорилось вслух.
Раскольников перешел через площадь. Там, на углу, стояла густая толпа народа, все мужиков. Он залез в самую густоту, заглядывая в лица. Его почему-то тянуло со всеми заговаривать. Но мужики не обращали внимания на него и все что-то галдели
про себя, сбиваясь кучками. Он постоял,
подумал и пошел направо, тротуаром, по направлению к В—му. Миновав площадь, он попал в переулок…
«И как это у него все хорошо выходит, —
думала мать
про себя, — какие у него благородные порывы и как он просто, деликатно кончил все это вчерашнее недоумение с сестрой — тем только, что руку протянул в такую минуту да поглядел хорошо…
Вор ворует, зато уж он
про себя и знает, что он подлец; а вот я слышал
про одного благородного человека, что почту разбил; так кто его знает, может, он и в самом деле
думал, что порядочное дело сделал!
«А ведь точно они боятся меня», —
подумал сам
про себя Раскольников, исподлобья глядя на мать и сестру. Пульхерия Александровна действительно, чем больше молчала, тем больше и робела.
Чувство, однако же, родилось в нем; сердце его сжалось, на нее глядя. «Эта-то, эта-то чего? —
думал он
про себя, — я-то что ей? Чего она плачет, чего собирает меня, как мать или Дуня? Нянька будет моя!»
«Это политический заговорщик! Наверно! И он накануне какого-нибудь решительного шага — это наверно! Иначе быть не может и… и Дуня знает…» —
подумал он вдруг
про себя.
«Конечно, — пробормотал он
про себя через минуту, с каким-то чувством самоунижения, — конечно, всех этих пакостей не закрасить и не загладить теперь никогда… а стало быть, и
думать об этом нечего, а потому явиться молча и… исполнить свои обязанности… тоже молча, и… и не просить извинения, и ничего не говорить, и… и уж, конечно, теперь все погибло!»
«Лжет! —
думал он
про себя, кусая ногти со злости. — Гордячка! Сознаться не хочет, что хочется благодетельствовать! О, низкие характеры! Они и любят, точно ненавидят. О, как я… ненавижу их всех!»
«Та королева, —
думал он
про себя, — которая чинила свои чулки в тюрьме, уж конечно, в ту минуту смотрела настоящею королевой и даже более, чем во время самых пышных торжеств и выходов».
«Во вкус вхожу в иных пунктах!» —
подумал он
про себя.
— Разумеется, так! — ответил Раскольников. «А что-то ты завтра скажешь?» —
подумал он
про себя. Странное дело, до сих пор еще ни разу не приходило ему в голову: «что
подумает Разумихин, когда узнает?»
Подумав это, Раскольников пристально поглядел на него. Теперешним же отчетом Разумихина о посещении Порфирия он очень немного был заинтересован: так много убыло с тех пор и прибавилось!..
«Я зол, я это вижу, —
думал он
про себя, устыдясь чрез минуту своего досадливого жеста рукой Дуне.
Нет-с, я вот что
про себя думал некоторое время, вот особенно в дороге, в вагоне сидя: не способствовал ли я всему этому… несчастию, как-нибудь там раздражением нравственно или чем-нибудь в этом роде?
— Я пришел вас уверить, что я вас всегда любил, и теперь рад, что мы одни, рад даже, что Дунечки нет, — продолжал он с тем же порывом, — я пришел вам сказать прямо, что хоть вы и несчастны будете, но все-таки знайте, что сын ваш любит вас теперь больше
себя и что все, что вы
думали про меня, что я жесток и не люблю вас, все это была неправда. Вас я никогда не перестану любить… Ну и довольно; мне казалось, что так надо сделать и этим начать…
Кнуров. Ничего тут нет похвального, напротив, это непохвально. Пожалуй, с своей точки зрения, он не глуп: что он такое… кто его знает, кто на него обратит внимание! А теперь весь город заговорит
про него, он влезает в лучшее общество, он позволяет
себе приглашать меня на обед, например… Но вот что глупо: он не
подумал или не захотел
подумать, как и чем ему жить с такой женой. Вот об чем поговорить нам с вами следует.
Карандышев (с сердцем). Так правду эту вы знайте
про себя! (Сквозь слезы.) Пожалейте вы меня хоть сколько-нибудь! Пусть хоть посторонние-то
думают, что вы любите меня, что выбор ваш был свободен.
«Час от часу не легче! —
подумал я
про себя, — к чему послужило мне то, что еще в утробе матери я был уже гвардии сержантом!
— Полно, папаша, полно, сделай одолжение! — Аркадий ласково улыбнулся. «В чем извиняется!» —
подумал он
про себя, и чувство снисходительной нежности к доброму и мягкому отцу, смешанное с ощущением какого-то тайного превосходства, наполнило его душу. — Перестань, пожалуйста, — повторил он еще раз, невольно наслаждаясь сознанием собственной развитости и свободы.
— Не
думаю. Но, может быть, мне не следовало упоминать об этом. «А ты вперед не хитри», — прибавил он
про себя.
Одинцова произнесла весь этот маленький спич [Спич (англ.) — речь, обычно застольная, по поводу какого-либо торжества.] с особенною отчетливостью, словно она наизусть его выучила; потом она обратилась к Аркадию. Оказалось, что мать ее знавала Аркадиеву мать и была даже поверенною ее любви к Николаю Петровичу. Аркадий с жаром заговорил о покойнице; а Базаров между тем принялся рассматривать альбомы. «Какой я смирненький стал», —
думал он
про себя.
— Вот ты теперь станешь
думать, а я буду мучиться, что ты выдумаешь один
про себя. Напрасно я сказала! — прибавила она. — Лучше говори что-нибудь…
— Я
думаю, — говорил он не то Марфеньке, не то
про себя, — во что хочешь веруй: в божество, в математику или в философию, жизнь поддается всему. Ты, Марфенька, где училась?
Оба молчали, каждый
про себя переживая минуту ужаса, она —
думая о бабушке, он — о них обеих.
— После, после, Вера, ради Бога! Теперь не говори со мной —
думай что-нибудь
про себя. Меня здесь нет…
Она
думала и, казалось, решала эти вопросы
про себя.
— Там, где я
думал… — говорил он, будто
про себя, — найти счастье… я услыхал…
Однажды, для этого только раза, схожу к Васину,
думал я
про себя, а там — там исчезну для всех надолго, на несколько месяцев, а для Васина даже особенно исчезну; только с матерью и с сестрой, может, буду видеться изредка.
«Но что ж из того, —
думал я, — ведь не для этого одного она меня у
себя принимает»; одним словом, я даже был рад, что мог быть ей полезным и… и когда я сидел с ней, мне всегда казалось
про себя, что это сестра моя сидит подле меня, хоть, однако,
про наше родство мы еще ни разу с ней не говорили, ни словом, ни даже намеком, как будто его и не было вовсе.
Я начал было плакать, не знаю с чего; не помню, как она усадила меня подле
себя, помню только, в бесценном воспоминании моем, как мы сидели рядом, рука в руку, и стремительно разговаривали: она расспрашивала
про старика и
про смерть его, а я ей об нем рассказывал — так что можно было
подумать, что я плакал о Макаре Ивановиче, тогда как это было бы верх нелепости; и я знаю, что она ни за что бы не могла предположить во мне такой совсем уж малолетней пошлости.
«Однако, —
подумал я тогда
про себя, уже ложась спать, — выходит, что он дал Макару Ивановичу свое „дворянское слово“ обвенчаться с мамой в случае ее вдовства. Он об этом умолчал, когда рассказывал мне прежде о Макаре Ивановиче».
Про маму же с Лизой мне давно уже стало известно, что они обе (для моего же спокойствия,
думал я) перебрались наверх, в бывший мой «гроб», и даже
подумал раз
про себя: «Как это могли они там вдвоем поместиться?» И вдруг теперь оказывается, что в ихней прежней комнате живет какой-то человек и что человек этот — совсем не Версилов.
«А опачкаюсь я или не опачкаюсь сегодня?» — молодцевато
подумал я
про себя, хотя слишком знал, что раз сделанный сегодняшний шаг будет уже решительным и непоправимым на всю жизнь. Но нечего говорить загадками.
«Тут эмская пощечина!» —
подумал я
про себя. Документ, доставленный Крафтом и бывший у меня в кармане, имел бы печальную участь, если бы попался к нему в руки. Я вдруг почувствовал, что все это сидит еще у меня на шее; эта мысль, в связи со всем прочим, конечно, подействовала на меня раздражительно.
О, с Версиловым я, например, скорее бы заговорил о зоологии или о римских императорах, чем, например, об ней или об той, например, важнейшей строчке в письме его к ней, где он уведомлял ее, что «документ не сожжен, а жив и явится», — строчке, о которой я немедленно начал
про себя опять
думать, только что успел опомниться и прийти в рассудок после горячки.