Неточные совпадения
Человеческая жизнь — сновидение, говорят философы-спиритуалисты, [Спиритуали́зм — реакционное идеалистическое учение, признающее истинной реальностью
дух, а не материю.] и если б они были вполне логичны, то прибавили бы: и
история — тоже сновидение.
Я окончил вечер у княгини; гостей не было, кроме Веры и одного презабавного старичка. Я был в
духе, импровизировал разные необыкновенные
истории; княжна сидела против меня и слушала мой вздор с таким глубоким, напряженным, даже нежным вниманием, что мне стало совестно. Куда девалась ее живость, ее кокетство, ее капризы, ее дерзкая мина, презрительная улыбка, рассеянный взгляд?..
Слова ли Чичикова были на этот раз так убедительны, или же расположение
духа у Андрея Ивановича было как-то особенно настроено к откровенности, — он вздохнул и сказал, пустивши кверху трубочный дым: «На все нужно родиться счастливцем, Павел Иванович», — и рассказал все, как было, всю
историю знакомства с генералом и разрыв.
— Книжками интересуешься? — спросила Марина, и голос ее звучал явно насмешливо: — Любопытные? Все — на одну тему, — о нищих
духом, о тех, чей «румянец воли побледнел под гнетом размышления», — как сказано у Шекспира. Супруг мой особенно любил Бульвера и «Скучную
историю».
Мысль о переезде тревожила его несколько более. Это было свежее, позднейшее несчастье; но в успокоительном
духе Обломова и для этого факта наступала уже
история. Хотя он смутно и предвидел неизбежность переезда, тем более, что тут вмешался Тарантьев, но он мысленно отдалял это тревожное событие своей жизни хоть на неделю, и вот уже выиграна целая неделя спокойствия!
Выше сказано было, что колония теперь переживает один из самых знаменательных моментов своей
истории: действительно оно так. До сих пор колония была не что иное, как английская провинция, живущая по законам, начертанным ей метрополиею, сообразно
духу последней, а не действительным потребностям страны. Не раз заочные распоряжения лондонского колониального министра противоречили нуждам края и вели за собою местные неудобства и затруднения в делах.
— Она и опиумом могла лишить жизни, — сказал полковник, любивший вдаваться в отступления, и начал при этом случае рассказывать о том, что у его шурина жена отравилась опиумом и умерла бы, если бы не близость доктора и принятые во время меры. Полковник рассказывал так внушительно, самоуверенно и с таким достоинством, что ни у кого не достало
духа перебить его. Только приказчик, заразившись примером, решился перебить его, чтобы рассказать свою
историю.
Бахарев сегодня был в самом хорошем расположении
духа и встретил Привалова с веселым лицом. Даже болезнь, которая привязала его на целый месяц в кабинете, казалась ему забавной, и он называл ее собачьей старостью. Привалов вздохнул свободнее, и у него тоже гора свалилась с плеч. Недавнее тяжелое чувство разлетелось дымом, и он весело смеялся вместе с Василием Назарычем, который рассказал несколько смешных
историй из своей тревожной, полной приключений жизни.
— Мне не нравится в славянофильстве учение о национальной исключительности, — заметил Привалов. — Русский человек, как мне кажется, по своей славянской природе, чужд такого
духа, а наоборот, он всегда страдал излишней наклонностью к сближению с другими народами и к слепому подражанию чужим обычаям… Да это и понятно, если взять нашу
историю, которая есть длинный путь ассимиляции десятков других народностей. Навязывать народу то, чего у него нет, — и бесцельно и несправедливо.
В России давно уже нарождалось пророческое чувствование того, что настанет час
истории, когда она будет призвана для великих откровений
духа, когда центр мировой духовной жизни будет в ней.
Дух есть свобода, но в объективации
духа в
истории создавался ряд мифов, которыми укреплялся авторитет власти.
В христианской
истории нет одного избранного народа Божьего, но разные народы в разное время избираются для великой миссии, для откровений
духа.
Это совершенно явно взято от Гегеля и было оправдано тем, что в основе
истории лежит мировой
дух, разум.
Поэтому
история в высшей степени драматична, поэтому в ней постоянно происходит столкновение и борьба царства
Духа и царства Кесаря, которое имеет тенденцию быть царством тоталитарным.
Совершенно ошибочно истолковывать марксизм в
духе объективизма, как это часто любят делать марксисты, желая этим сказать, что
история за них.
Но марксизм в своей исторической форме подвергает опасности царство
Духа, которое, впрочем, подвергалось опасности в разных формах в
истории.
Но в отношении к жизни русской интеллигенции, да и вообще русских людей есть как бы преобладание женственного, господства чувства женственного сострадания, женственных «частных» оценок, женственного отвращения к
истории, к жестокости и суровости всего исторического, к холоду и огню восходящего ввысь
духа.
Россия и Германия борются за свои места в мировой жизни и мировой
истории, за преобладание своего
духа, за творчество своих ценностей, за свое движение.
И в этот грозный час нашей
истории мы пытаемся противопоставить русский
дух германской машине, хотим понять эту войну, как борьбу
духа с машиной.
В самый трудный и ответственный час нашей
истории мы находимся в состоянии идейной анархии и распутицы, в нашем
духе совершается гнилостный процесс, связанный с омертвением мысли консервативной и революционной, идей правых и левых.
Борьба против буржуазного общества и буржуазного
духа, с которым социализм и коммунизм недостаточно борются, совсем не отрицает заслуг буржуазного и гуманистического периода
истории, утверждения свободы мысли и науки, уничтожения пыток и жестоких наказаний, признания большей человечности.
Никакая философия
истории, славянофильская или западническая, не разгадала еще, почему самый безгосударственный народ создал такую огромную и могущественную государственность, почему самый анархический народ так покорен бюрократии, почему свободный
духом народ как будто бы не хочет свободной жизни?
Если бы возможно было помыслить, лишь для пробы и для примера, что три эти вопроса страшного
духа бесследно утрачены в книгах и что их надо восстановить, вновь придумать и сочинить, чтоб внести опять в книги, и для этого собрать всех мудрецов земных — правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов — и задать им задачу: придумайте, сочините три вопроса, но такие, которые мало того, что соответствовали бы размеру события, но и выражали бы сверх того, в трех словах, в трех только фразах человеческих, всю будущую
историю мира и человечества, — то думаешь ли ты, что вся премудрость земли, вместе соединившаяся, могла бы придумать хоть что-нибудь подобное по силе и по глубине тем трем вопросам, которые действительно были предложены тебе тогда могучим и умным
духом в пустыне?
— Знаете ли что, — сказал он вдруг, как бы удивляясь сам новой мысли, — не только одним разумом нельзя дойти до разумного
духа, развивающегося в природе, но не дойдешь до того, чтобы понять природу иначе, как простое, беспрерывное брожение, не имеющее цели, и которое может и продолжаться, и остановиться. А если это так, то вы не докажете и того, что
история не оборвется завтра, не погибнет с родом человеческим, с планетой.
История есть экстериоризация, объективация
духа, и
история есть момент внутренней судьбы
духа.
Но я всегда очень любил германскую мистику, почитаю ее одним из величайших явлений в
истории духа.
Эти части книги мне нужны были для описания разных атмосфер, через которые я проходил в
истории моего
духа.
И я видел в
истории христианства и христианских церквей постоянное отречение от свободы
духа и принятие соблазнов Великого Инквизитора во имя благ мира и мирового господства.
Если это и будет автобиографией, то автобиографией философской,
историей духа и самосознания.
Путаница, по-моему, заключалась в том, что в действительности в
истории христианства было не недостаточно, а слишком много «плоти» и было недостаточно
духа.
Религиозную
историю, религиозную традицию я мог принять лишь как знаки совершающегося в глубине, как символику
духа, как относительное, а не абсолютное.
Но сейчас я остро сознаю, что, в сущности, сочувствую всем великим бунтам
истории — бунту Лютера, бунту разума просвещения против авторитета, бунту «природы» у Руссо, бунту французской революции, бунту идеализма против власти объекта, бунту Маркса против капитализма, бунту Белинского против мирового
духа и мировой гармонии, анархическому бунту Бакунина, бунту Л. Толстого против
истории и цивилизации, бунту Ницше против разума и морали, бунту Ибсена против общества, и самое христианство я понимаю как бунт против мира и его закона.
История эта состояла в следующем: мужик пахал поле и выпахал железный казанок (котел) с червонцами. Он тихонько принес деньги домой и зарыл в саду, не говоря никому ни слова. Но потом не утерпел и доверил тайну своей бабе, взяв с нее клятву, что она никому не расскажет. Баба, конечно, забожилась всеми внутренностями, но вынести тяжесть неразделенной тайны была не в силах. Поэтому она отправилась к попу и, когда тот разрешил ее от клятвы, выболтала все на
духу.
Это есть самое крайнее отвержение авторитета и принуждения, какое знает
история христианства, и Достоевский выходит тут за пределы исторического православия и исторического христианства вообще, переходит к эсхатологическому христианству, к христианству
Духа, раскрывает профетическую сторону христианства.
После этого разрыва начинается бунт, решительный бунт против
истории, против мирового процесса, против универсального
духа во имя живого человека, во имя личности.
Тот же диалектический процесс совершается в творении, но таинственно отраженным:
история мира проходит эпохи Отца, Сына и
Духа.
Утверждение свободы внутренней, свободы
духа, свободы во Христе не может не вести к творческому перерождению всего общества и всей природы, к творчеству
истории как пути к спасению и избавлению от зла и страданий.
Духа в путь
истории и культуры.
Три фазиса Конта не хронологически сменяют один другой в
истории, а сосуществуют в человеческом
духе.
Духа в
истории мира не было бы соборного действия Промысла, не было бы отблеска Божества на всем, что творится в
истории, во вселенской культуре, в общественности, не было бы космического единства человечества.
Богочеловек явился в мир; мистический акт искупления совершился, но богочеловеческий путь
истории еще не был найден, все еще оставалось обширное поле для подмены божеского человеческим, для соблазнов князя этого мира, который всегда охотно подсказывает, как лучше устроить мир, когда
Дух Святой не вдохновляет еще человечества.
Эта эпоха возрождения с людьми, не получившими в наследие ни одного гроша, не взявшими в напутствие ни одного доброго завета, поистине должна считаться одною из великих, поэтических эпох нашей
истории. Что влекло этих сепаратистов, как не чувство добра и справедливости? Кто вел их? Кто хоть на время подавил в них
дух обуявшего нацию себялюбия, двоедушия и продажности?
«Вот она, на какого черта было наскочил», — подумал, заворачивая лыжи, Белоярцев и, возвратясь домой не в
духе, объявил, что с этою девочкою много очень хлопот можно нажить: что взять ее из дому, конечно, можно, но что после могут выйти
истории, весьма невыгодные для общего дела.
Даже Марья Михайловна вошла в очень хорошее состояние
духа и была очень благодарна молодому Роберту Блюму, который водил ее сына по историческому Кельну, объяснял ему каждую достопримечательность города и напоминал его
историю.
Не только в веселом обществе, но даже наедине, если был в хорошем расположении
духа, Степан Михайлыч охотно беседовал с Афросиньей Андревной, которая целые часы с жаром рассказывала
историю десятилетнего своего пребывания в Петербурге, всю составленную в том же
духе, как и приведенный мною маленький образчик.
— Апостол Павел говорит: на учения странна и различна не прилагайтеся. Конечно, если чернокнижие, буесловие или
духов с того света вызывать, как Саул, или такие науки учить, что от них пользы ни себе, ни людям, то лучше не учиться. Надо воспринимать только то, что бог благословил. Ты соображайся… Святые апостолы говорили на всех языках — и ты учи языки; Василий Великий учил математику и философию — и ты учи, святый Нестор писал
историю — и ты учи и пиши
историю. Со святыми соображайся…
От слова до слова я помнил всегда оригинальные, полные самого горячего поэтического вдохновения речи этого человека, хлеставшие бурными потоками в споре о всем известной старенькой книжке Saint-Pierre „Paul et Virginie“, [Сен-Пьера «Поль и Виргиния» (франц.).] и теперь, когда
история событий доводит меня до этой главы романа, в ушах моих снова звучат эти пылкие речи смелого адвоката за право
духа, и человек снова начинает мне представляться недочитанною книгою.
Уже я рассматривал себя как часть некой
истории, концы которой запрятаны. Поэтому, не переводя
духа, сдавленным голосом, настолько выразительным, что каждый намек достигал цели, я встал и отрапортовал...
Казаки не однажды строго предостерегали нас от черкесов, рассказывая поучительные
истории в этом
духе, — не верить им я не имел основания.
Каждый шаг в
истории, поглощая и осуществляя весь
дух своего времени, имеет свою полноту — одним словом — личность, кипящую жизнию.