Неточные совпадения
Странное дело! оттого ли, что честолюбие уже так сильно было в них возбуждено; оттого ли, что в самых глазах необыкновенного наставника было что-то говорящее
юноше: вперед! — это слово, производящее такие чудеса над русским человеком, — то ли, другое ли, но
юноша с самого начала искал только трудностей, алча действовать только там, где трудно, где нужно было показать бóльшую силу
души.
Трещит по улицам сердитый тридцатиградусный мороз, визжит отчаянным бесом ведьма-вьюга, нахлобучивая на голову воротники шуб и шинелей, пудря усы людей и морды скотов, но приветливо светит вверху окошко где-нибудь, даже и в четвертом этаже; в уютной комнатке, при скромных стеариновых свечках, под шумок самовара, ведется согревающий и сердце и
душу разговор, читается светлая страница вдохновенного русского поэта, какими наградил Бог свою Россию, и так возвышенно-пылко трепещет молодое сердце
юноши, как не случается нигде в других землях и под полуденным роскошным небом.
Архивны
юноши толпою
На Таню чопорно глядят
И про нее между собою
Неблагосклонно говорят.
Один какой-то шут печальный
Ее находит идеальной
И, прислонившись у дверей,
Элегию готовит ей.
У скучной тетки Таню встретя,
К ней как-то Вяземский подсел
И
душу ей занять успел.
И, близ него ее заметя,
Об ней, поправя свой парик,
Осведомляется старик.
Остап и Андрий кинулись со всею пылкостию
юношей в это разгульное море и забыли вмиг и отцовский дом, и бурсу, и все, что волновало прежде
душу, и предались новой жизни.
— Вы, разумеется, знаете, что Локтев —
юноша очень способный и
душа — на редкость чистая. Но жажда знания завлекла его в кружок гимназистов и гимназисток — из богатых семей; они там, прикрываясь изучением текущей литературы… тоже литература, я вам скажу! — почти вскрикнул он, брезгливо сморщив лицо. — На самом деле это — болваны и дурехи с преждевременно развитым половым любопытством, — они там… — Самойлов быстро покрутил рукою над своей головой. — Вообще там обнажаются, касаются и… черт их знает что!
Зато поэты задели его за живое: он стал
юношей, как все. И для него настал счастливый, никому не изменяющий, всем улыбающийся момент жизни, расцветания сил, надежд на бытие, желания блага, доблести, деятельности, эпоха сильного биения сердца, пульса, трепета, восторженных речей и сладких слез. Ум и сердце просветлели: он стряхнул дремоту,
душа запросила деятельности.
Юношей он инстинктивно берег свежесть сил своих, потом стал рано уже открывать, что эта свежесть рождает бодрость и веселость, образует ту мужественность, в которой должна быть закалена
душа, чтоб не бледнеть перед жизнью, какова бы она ни была, смотреть на нее не как на тяжкое иго, крест, а только как на долг, и достойно вынести битву с ней.
Прибавьте, что он был
юноша отчасти уже нашего последнего времени, то есть честный по природе своей, требующий правды, ищущий ее и верующий в нее, а уверовав, требующий немедленного участия в ней всею силой
души своей, требующий скорого подвига, с непременным желанием хотя бы всем пожертвовать для этого подвига, даже жизнью.
Отцы и учители мои, — умиленно улыбаясь, обратился он к гостям своим, — никогда до сего дня не говорил я, даже и ему, за что был столь милым
душе моей лик сего
юноши.
Все воскресло в моей
душе, я жил, я был
юноша, я жал всем руку, — словом, это одна из счастливейших минут жизни, ни одной мрачной мысли.
Сначала меня принял какой-то шпионствующий
юноша, с бородкой, усиками и со всеми приемами недоношенного фельетониста и неудавшегося демократа; лицо его, взгляд носили печать того утонченного растления
души, того завистливого голода наслаждений, власти, приобретений, которые я очень хорошо научился читать на западных лицах и которого вовсе нет у англичан.
День был воскресный. Ученики должны быть у обедни в старом соборе, на хорах. С разрешения гимназического начальства я обыкновенно ходил в другую церковь, но этот раз меня потянуло в собор, где я надеялся встретить своего соседа по парте и приятеля Крыштановича, отчасти уже знакомого читателям предыдущих моих очерков. Это был
юноша опытный и авторитетный, и я чувствовал потребность излить перед ним свою переполненную
душу.
Как человек, не чуждый художеству, он чувствовал в себе и жар, и некоторое увлечение, и восторженность, и вследствие этого позволял себе разные отступления от правил: кутил, знакомился с лицами, не принадлежавшими к свету, и вообще держался вольно и просто; но в
душе он был холоден и хитер, и во время самого буйного кутежа его умный карий глазок все караулил и высматривал; этот смелый, этот свободный
юноша никогда не мог забыться и увлечься вполне.
Он был счастлив. Проводил время без тревог, испытывал доступные
юноше удовольствия и едва ли когда-нибудь чувствовал себя огорченным. Мне казалось в то время, что вот это-то и есть самое настоящее равновесие
души. Он принимал жизнь, как она есть, и брал от нее, что мог.
Большинство этого обильного и мусорно собранного материала прошло мимо наивной
души Александрова, но Генрих Гейне, с его нежной, страстной, благоуханной лирикой, с его живым юмором, с этой сверкающей слезкой в щите, — Гейне пленил, очаровал, заворожил впечатлительное жадное сердце шестнадцатилетнего
юноши.
А один безусый
юноша, недавно занявший последнюю кровать у мистера Борка, кинулся на свою постель и хохотал звонко, неудержимо, лягая в воздухе ногами, как будто боялся, что иначе смех
задушит его на смерть.
Иногда огородницы говорили знакомые
юноше зазорные слова, о которых дьячком Кореневым было сказано, что «лучше не знать их, дабы не поганить глаголы
души, которая есть колокол божий».
Многое встрепенулось в
душе Крупова при виде благородного, чистого
юноши; ему вспомнилось то время, когда он с Антоном Фердинандовичем мечтал сделать переворот в медицине, идти пешком в Геттинген… и он горько улыбнулся при этих воспоминаниях.
Марья Львовна (негромко). Милый, хороший мой
юноша! Поверьте… это скоро пройдет у вас… это пройдет. И тогда в
душе вы скажете мне — спасибо!
Я ваш ответ предупрежду, пожалуй:
Я здесь давно знаком; и часто здесь, бывало,
Смотрел с волнением немым,
Как колесо вертелось счастья.
Один был вознесен, другой раздавлен им,
Я не завидовал, но и не знал участья:
Видал я много
юношей, надежд
И чувства полных, счастливых невежд
В науке жизни… пламенных
душою,
Которых прежде цель была одна любовь…
Они погибли быстро предо мною,
И вот мне суждено увидеть это вновь.
Иногда посещал его князь Пожар-кий, изредка Авраамий Палицын и князь Черкасский; но безотлучно находились при нем добрый его служитель и верный Кирша, которому удавалось иногда веселыми своими рассказами рассеивать на несколько минут мрачные мысли и глубокое уныние, овладевшие
душою несчастного
юноши.
Кто опишет горестные чувства Милославского, когда он вступил во внутренность храма, где в первый раз прелестная и невинная Анастасия, как ангел небесный, представилась его обвороженному взору? Ах, все прошедшее оживилось в его воображении: он видел ее пред собою, он слышал ее голос… Несчастный
юноша не устоял против сего жестокого испытания: он забыл всю покорность воле всевышнего, неизъяснимая тоска, безумное отчаяние овладели его
душою.
Так смотрит мальчик на воина в полном вооружении; так неопытный
юноша, в
душе которого таятся, однако ж, гибельные семена мотовства, неудовлетворенных страстей и разврата, смотрит на современного ловласа; так, наконец, другой
юноша, пылкий, но непорочный, смотрит на великого артиста или художника и вообще на всякого человека, выходящего из ряда обыкновенных людей.
Сначала в
душе Ильи это впечатление укладывалось отдельно от обычных впечатлений дня, не смешивалось с ними, не беспокоило
юношу.
Я, страстный, робкий
юноша, давно искал привязанности, давно искал теплого женского сердца,
душа моя ныла в одиночестве.
Что-то грозное пробежало по лицам, закраснелось в буйном пламени костра, взметнулось к небу в вечно восходящем потоке искр. Крепче сжали оружие холодные руки
юноши, и вспомнилось на мгновение, как ночью раскрывал он сорочку, обнажал молодую грудь под выстрелы. — Да, да! — закричала
душа, в смерти утверждая жизнь. Но ахнул Петруша высоким голосом, и смирился мощный бас Колесникова, и смирился гнев, и чистая жалоба, великая печаль вновь раскрыла даль и ширь.
«Если я буду любить и тосковать о любимых, то не всю
душу принес я сюда и не чиста моя чистота», — думал Погодин с пугливой совестливостью аскета; и даже в самые горькие минуты, когда мучительно просило сердце любви и отдыха хотя бы краткого, крепко держал себя в добровольном плену мыслей — твердая воля была у
юноши.
Он был недурен собой, одевался по моде, держался просто, как благовоспитанный
юноша, но Надежда Федоровна не любила его за то, что была должна его отцу триста рублей; ей неприятно было также, что на пикник пригласили лавочника, и было неприятно, что он подошел к ней именно в этот вечер, когда на
душе у нее было так чисто.
— Дай бог тебе счастье, если ты веришь им обоим! — отвечала она, и рука ее играла густыми кудрями беспечного
юноши; а их лодка скользила неприметно вдоль по реке, оставляя белый змеистый след за собою между темными волнами; весла, будто крылья черной птицы, махали по обеим сторонам их лодки; они оба сидели рядом, и по веслу было в руке каждого; студеная влага с легким шумом всплескивала, порою озаряясь фосфорическим блеском; и потом уступала, оставляя быстрые круги, которые постепенно исчезали в темноте; — на западе была еще красная черта, граница дня и ночи; зарница, как алмаз, отделялась на синем своде, и свежая роса уж падала на опустелый берег <Суры>; — мирные плаватели, посреди усыпленной природы, не думая о будущем, шутили меж собою; иногда Юрий каким-нибудь движением заставлял колебаться лодку, чтоб рассердить, испугать свою подругу; но она умела отомстить за это невинное коварство; неприметно гребла в противную сторону, так что все его усилия делались тщетны, и челнок останавливался, вертелся… смех, ласки, детские опасения, всё так отзывалось чистотой
души, что если б демон захотел искушать их, то не выбрал бы эту минуту...
— Пошел вон, — воскликнул отец, потому что Вадим не трогался с места: он был смущен добротою
юноши, благосклонным выражением лица его; — и зависть возвратилась в его
душу только тогда, как он подошел к дверям, но возвратилась, усиленная мгновенным отсутствием.
— Жаль! — возразил старик, — не доживет этот человек до седых волос. — Он жалел от
души, как мог, как обыкновенно жалеют старики о
юношах, умирающих преждевременно, во цвете жизни, которых смерть забирает вместо их, как буря чаще ломает тонкие высокие дерева и щадит пни столетние.
Наши, то есть теперешние,
юноши в шестнадцать лет смотрят стариками, твердят, что они знают свет, испытали людей, видели все, настоящее их тяготит, прошедшее (у шестнадцатилетнего!!!) раздирает
душу, будущее ужасает своею безбрежною мрачностью и проч., и проч…
«Надо уйти!» — решил Полканов, невольно поднятый на ноги истерическими стонами
юноши, в которых звучало одновременно и трогательное — прости! — миру его
души, и отчаянное — помилуй! — обращённое к женщине.
И
юноша смотрел не на нее, —
Хотя она одна была царицей
Его воображенья и причиной
Всех сладких и высоких дум его,
На голубое небо он смотрел,
Следил сребристых облаков отрывки
И, с сжатою
душой, не смел вздохнуть,
Не смел пошевелиться, чтобы этим
Не прекратить молчанья: так боялся
Он услыхать ответ холодный или
Не получить ответа на моленья!..
— Похвально, Симеон, похвально! — говорил он, помахивая благообразной головой. — Очень одобряю. И направление мысли и простота штиля — весьма трогает
душу! Трудись,
юноша, не зарывай в землю богом данного таланта и с помощию Симеона-богоприимца — молитвенника твоего — поднимешься, гляди, из мрака до высот. Вино — испиваешь?
Я, признаюсь вам, тогда еще ясно не разгадал, что такое в
душе сего благодатного
юноши делалось, но сам очень обрадовался, что он больше говорить не хочет, ибо я и сам понимал, что я в сердцах невесть что говорю, и умолк я и лежу да только думаю...
Толпы вельмож и богачей
Руки Марииной искали,
И много
юношей по ней
В страданье тайном изнывали.
Но в тишине
души своей
Она любви еще не знала
И независимый досуг
В отцовском замке меж подруг
Одним забавам посвящала.
Но это происходило от другой причины: его занимал
юноша; как искренно, горячо желалось ему, чтоб он перенес унижение, чтоб остался верен избранному поприщу: тогда он перельет в него всю
душу; ему нужен чистый, юный человек.
С холодным и важным видом встретил его игумен, пристально посмотрел на прелестного
юношу и уже почти оправдал его в
душе.
«
Юноша, — говорил он сам с собою, — прелестное время… тогда родятся высокие мысли; где-то теперь друг моей юности?..» И воспоминание чего-то давно прошедшего навертывалось в уме его и манило к себе; но он был царем
души своей, остановил порыв и продолжал: «Минутная злоба на мир, мечтаемое отчаяние, которое так любят
юноши, — вот что их гонит, а пуще всего гордость.
Платонов. Старо! Полно,
юноша! Он не взял куска хлеба у немецкого пролетария! Это важно… Потом, лучше быть поэтом, чем ничем! B миллиард раз лучше! Впрочем, давайте замолчим… Оставьте вы в покое кусок хлеба, о котором вы не имеете ни малейшего понятия, и поэтов, которых не понимает ваша высушенная
душа, и меня, которому вы не даете покоя!
Рассуждая психологически, конечно, нельзя не уважить прекрасных свойств
души Костина и Городкова; но для [общественного дела], смеем думать, от них так же мало могло быть толку, как и от других
юношей, о которых рассказывает г. Плещеев в других повестях.
Было немало и молодого, как я, народу: тогда в Лаврентьеву обитель
юноши из разных сторон приходили, да управят
души свои по словеси Господню.
— Я ваш — и
душой и телом! — восторженно воскликнул
юноша. — Делайте со мной что хотите!.. Когда вы меня представите?
И чувство беспомощности и сиротливости невольно охватывало
юношу в этой маленькой полутемной каюте, с раздирающим
душу скрипом переборок и бимсов [Бимсы — поперечные деревянные балки между бортами корабля.
И ему вдруг делается стыдно своего малодушного страха, когда вслед за этой мелькнувшей мыслью, охватившей смертельной тоской его молодую
душу, нос «Коршуна», бывший на гребне переднего вала, уже стремительно опустился вниз, а корма вздернулась кверху, и водяная гора сзади, так напугавшая
юношу, падает обессиленная, с бешенством разбиваясь о кормовой подзор, и «Коршун» продолжает нырять в этих водяных глыбах, то вскакивая на них, то опускаясь, обдаваемый брызгами волн, и отряхиваясь, словно гигантская птица, от воды.
Из темных углов, из «смрадных переулков» приходят женщины — грозные и несчастные, с издерганными
душами, обольстительные, как горячие сновидения
юноши. Страстно, как в сновидении, тянутся к ним издерганные мужчины. И начинаются болезненные, кошмарные конвульсии, которые у Достоевского называются любовью.
Солидности этой, однако, не всеми была дана одинаковая оценка, и многие построили на ней заключения, невыгодные для характера молодой девушки. Некоторые молодые дамы, например, называли это излишнею практичностью и жесткостью: по их мнению, Саша, имей она
душу живую и восприимчивую, какую предполагает в себе каждая провинциальная дама, не убивала бы поэтические порывы
юноши, а поддержала бы их: женщина должна вдохновлять, а не убивать вдохновение.
По заслугам опороченное, недавнее юродство отрицательниц было выставлено пугалом для начинающих жить
юношей и юниц последнего пятилетия, но в противовес ему не дано никакого живого идеала, способного возвысить молодую
душу над уровнем вседневных столкновений теории и житейской практики.
— Вас это удивляет, м-р Топпи? — спросил Магнус, повернув голову. — И не одного вас, добавлю. Помнишь, Вандергуд, я говорил тебе о роковом сходстве Марии, которое привело одного
юношу к смерти. Тогда я солгал тебе только наполовину:
юноша действительно покончил с собою, когда увидел сущность моей Марии. Он был чист
душою, любил, как и ты, и не мог вынести… как это говорится! — крушения своего идеала.