Неточные совпадения
План был начертан обширный. Сначала направиться в один угол выгона; потом, перерезав его
площадь поперек, нагрянуть в другой конец; потом очутиться в середине, потом
ехать опять
по прямому направлению, а затем уже куда глаза глядят. Везде принимать поздравления и дары.
Город с утра сердито заворчал и распахнулся, открылись окна домов, двери, ворота, солидные люди
поехали куда-то на собственных лошадях,
по улицам зашагали пешеходы с тростями, с палками в руках, нахлобучив шляпы и фуражки на глаза, готовые к бою; но к вечеру пронесся слух, что «союзники» собрались на Старой
площади, тяжко избили двух евреев и фельдшерицу Личкус, — улицы снова опустели, окна закрылись, город уныло притих.
Огибаем Большой театр и Свердловский сквер
по проезду Театральной
площади,
едем на широкую, прямо-таки языком вылизанную Охотнорядскую
площадь. Несутся автомобили, трамваи, катятся толстые автобусы.
Когда я увидел его впервые, мне вдруг вспомнилось, как однажды, давно, еще во время жизни на Новой улице, за воротами гулко и тревожно били барабаны,
по улице, от острога на
площадь,
ехала, окруженная солдатами и народом, черная высокая телега, и на ней — на скамье — сидел небольшой человек в суконной круглой шапке, в цепях; на грудь ему повешена черная доска с крупной надписью белыми словами, — человек свесил голову, словно читая надпись, и качался весь, позванивая цепями.
Кучер
поехал прямо
по площади. Встретившийся им мужик проворно снял шапку и спросил кучера...
— Постой, что еще вперед будет! Площадь-то какая прежде была? экипажи из грязи народом вытаскивали! А теперь посмотри — как есть красавица! Собор-то, собор-то! на кумпол-то взгляни! За пятнадцать верст, как
по остреченскому тракту
едешь, видно! Как с последней станции выедешь — всё перед глазами, словно вот рукой до города-то подать! Каменных домов сколько понастроили! А ужо, как Московскую улицу вымостим да гостиный двор выстроим — чем не Москва будет!
По Москве раздавался благовест к обедне; прохожие благодаря свежему воздуху шли более обыкновенного оживленной и быстрой походкой; даже так называемые ваньки-извозчики
ехали довольно резво; но среди такого веселого дня вдоль Волхонки,
по направлению к Конной
площади, как уже догадывается, вероятно, читатель, везли на позорных дрогах несчастного Лябьева в арестантской одежде, с повешенной на груди дощечкой, на которой было четко написано: «убийца».
Тишину прервал отдаленный звон бубен и тулумбасов, который медленно приближался к
площади. Показалась толпа конных опричников,
по пяти в ряд. Впереди
ехали бубенщики, чтобы разгонять народ и очищать дорогу государю, но они напрасно трясли свои бубны и били вощагами в тулумбасы: нигде не видно было живой души.
Въехав в середину аула, Хаджи-Мурат
поехал не
по улице, ведшей к
площади, а повернул влево, в узенький проулочек.
Сборской отправился на своей тележке за Москву-реку, а Зарецкой сел на лошадь и в провожании уланского вахмистра
поехал через город к Тверской заставе. Выезжая на Красную
площадь, он заметил, что густые толпы народа с ужасным шумом и криком бежали
по Никольской улице. Против самых Спасских ворот повстречался с ним Зарядьев, который шел из Кремля.
— Вот вам люди! — продолжал он, обращаясь к окну, из которого виднелась городская
площадь, усыпанная,
по случаю базара, народом. — Позови обедать, — так пешком прибегут! Покровительство нужно, — на колени, подлец, встанет, в грязи в ноги поклонится! А затей что-нибудь поблагороднее, так и жена больна и в отпуск надобно
ехать… Погодите, мои милые, дайте мне только дело это кончить: в калитку мою вы не заглянете…
Посредине он двух этажей, а
по бокам его идут два одноэтажные флигеля; правый из них отделяет господский двор от заводской базарной
площади, посреди которой воздвигнут красивый храм, а левый флигель упирается в то длинное каменное здание, вдоль стены которого мы только что
ехали.
Тяжелое беспокойство овладело им. Он лег, потом встал и поглядел в окно, не
едет ли верховой? Но верхового не было. Он опять лег, через полчаса встал и, не выдержав беспокойства, вышел на улицу и зашагал к церкви. На
площади, около ограды, было темно и пустынно… Какие-то три солдата стояли рядом у самого спуска и молчали. Увидев Рябовича, они встрепенулись и отдали честь. Он откозырял им в ответ и стал спускаться вниз
по знакомой тропинке.
Артиллерия на рысях выехала из-за колонны, шедшей за Мюратом, и
поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на
площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.