Неточные совпадения
«В сущности, это — победа, они победили», — решил Самгин, когда его натиском толпы швырнуло в Леонтьевский переулок. Изумленный бесстрашием людей, он заглядывал в их лица, красные от возбуждения, распухшие от
ударов, испачканные кровью, быстро застывавшей на морозе. Он
ждал хвастливых криков,
ждал выявления гордости победой, но высокий, усатый человек в старом, грязноватом полушубке пренебрежительно говорил, прислонясь к стене...
По улице Самгин шел согнув шею, оглядываясь, как человек, которого ударили по голове и он
ждет еще
удара. Было жарко, горячий ветер плутал по городу, играя пылью, это напомнило Самгину дворника, который нарочно сметал пыль под ноги партии арестантов. Прозвучало в памяти восклицание каторжника...
Этот шепот заставил побелеть Привалова; он боялся оглянуться на шептавшихся, как человек, который
ждет смертельного
удара.
Последнюю фразу Зося почти крикнула и, закрыв лицо руками, покорно
ждала смертельного
удара.
Свет от костров отражался по реке яркой полосой. Полоса эта как будто двигалась, прерывалась и появлялась вновь у противоположного берега. С бивака доносились
удары топора, говор людей и смех. Расставленные на земле комарники, освещенные изнутри огнем, казались громадными фонарями. Казаки слышали мои выстрелы и
ждали добычи. Принесенная кабанина тотчас же была обращена в ужин, после которого мы напились чаю и улеглись спать. Остался только один караульный для охраны коней, пущенных на волю.
Пока длилась отчаянная борьба, при звуках святой песни гугенотов и святой «Марсельезы», пока костры горели и кровь лилась, этого неравенства не замечали; но наконец тяжелое здание феодальной монархии рухнулось, долго ломали стены, отбивали замки… еще
удар — еще пролом сделан, храбрые вперед, вороты отперты — и толпа хлынула, только не та, которую
ждали.
Сенные девушки, в новых холстинковых платьях, наполняют шумом и ветром девичью и коридор; мужская прислуга, в синих суконных сюртуках, с белыми платками на шеях,
ждет в лакейской
удара колокола; два лакея в ливреях стоят у входных дверей, выжидая появления господ.
Еще
удар чувствительному сердцу! Еще язва для оскорбленного национального самолюбия! Иван Парамонов! Сидор Терентьев! Антип Егоров! Столпы, на которых утверждалось благополучие отечества! Вы в три дня созидавшие и в три минуты разрушавшие созданное! Где вы? Где мрежи, которыми вы уловляли вселенную! Ужели и они лежат заложенные в кабаке и
ждут покупателя в лице Ивана Карлыча? Ужели и ваши таланты, и ваша «удача», и ваше «авось», и ваше «небось» — все, все погибло в волнах очищенной?
Там и тут, присев на корточки и прикрывая локтями лица свои от намеренно нечаянных
ударов горожан, они
ждут удобной минуты, чтобы незаметно убежать за реку.
Яков Иванович был на вершок от гибели и с какой-то кроткой, геройской грустью, молча и самоотверженно
ждал страшного
удара, —
удар прошел мимо головы его.
Было еще позднее, и «он» уже спал. Сделавши несколько сильных
ударов звонком, мы долго
ждали на площадке, прислушиваясь, как за дверью возились и ходили взад и вперед, Возне этой, казалось, не будет конца.
Помню только, как во сне, что я уже выиграл, кажется, тысяч шестнадцать флоринов; вдруг, тремя несчастными
ударами, спустил из них двенадцать; потом двинул последние четыре тысячи на «passe» (но уж почти ничего не ощущал при этом; я только
ждал, как-то механически, без мысли) — и опять выиграл; затем выиграл еще четыре раза сряду.
Милое созданье!
Я всем готов
удар мой искупить,
У ног твоих
жду только приказанья,
Вели — умру; вели — дышать я буду
Лишь для тебя…
«Я
ждал. И вот в тени ночной
Врага почуял он, и вой
Протяжный, жалобный, как стон,
Раздался вдруг… и начал он
Сердито лапой рыть песок,
Встал на дыбы, потом прилег,
И первый бешеный скачок
Мне страшной смертию грозил…
Но я его предупредил.
Удар мой верен был и скор.
Надежный сук мой, как топор,
Широкий лоб его рассек…
Он застонал, как человек,
И опрокинулся. Но вновь,
Хотя лила из раны кровь
Густой, широкою волной,
Бой закипел, смертельный бой!
Простенки между окон испещряли трещины и темные пятна отвалившейся штукатурки — точно время иероглифами написало на стенах дома его биографию. Крыша, наклонившаяся на улицу, еще более увеличивала его плачевный вид — казалось, что дом нагнулся к земле и покорно
ждет от судьбы последнего
удара, который превратит его в бесформенную груду полугнилых обломков.
Снова упала молния, ее неверный свет озарил пространство.
Удары грома следовали один за другим, резкий толчок подбросил шлюпку. Аян упал; поднявшись, он
ждал немедленной течи и смерти. Но шлюпка по-прежнему неслась в мраке, толчок рифа только скользнул по ней, не раздробив дерева.
Он встал во весь рост, еле удерживаясь на ногах. Все чаще сверкала молния; это был уже почти беспрерывный, дрожащий, режущий глаза свет раскаленных, меняющих извивы трещин, неуловимых и резких. Впереди, прямо на шлюпку смотрел камень. Он несколько склонялся над водой, подобно быку, опустившему голову для яростного
удара; Аян
ждал.
Да, да, в шеломе,
А не в венце, с мечом заместо скиптра,
Он
ждал татар. Но хан, им устрашенный,
Бежал назад! И то сказать: пятьсот
Нас вышло тысяч в поле. Без
удараКазы-Гирей рассыпан — и ни капли
Не пролилося русской крови!
— Мы вдруг стали друзьями… с той минуты, как она узнала, что я еду сюда и вы меня
ждете. Видите ли, Василий Иваныч, моя миссия была для меня довольно тяжелая. Хе-хе!.. Вы понимаете… Есть такие встречи… Французы называют их…
удар молнии… Особенно когда чувствуешь временную пустоту… после сердечных огорчений. Ведь только женщине и дано заставлять нас страдать. Я приехал в очень-очень подавленном настроении, близком к меланхолии…
По состоянию моей головы я знаю, что и у меня сейчас будет солнечный
удар, но
жду этого спокойно, как во сне, где смерть является только этапом на пути чудесных и запутанных видений.
— О! по этому вступлению вижу, что не могу исполнить желание государыни. Но я не боюсь его услышать и сделать отказ: душа моя испытана; тяжкий молот судьбы бил ее со всех сторон… не виню никого в своих несчастиях, кроме себя самого… Один лишний, решительный
удар не много сделает над этой душой.
Жду вашего объяснения.
Зыбин был наготове и
ждал сэоего противника; он быстро отразил
удар, и Василий Васильевич, не приготовившийся к отступлению, получил в грудь тяжелую рану. Он упал, как пораженный молнией.
— Позвольте, барышня, мне старику, вам дать совет. Не спешите писать ему такой печальный ответ… Его жизнь и так несладка теперь и без вашего тяжелого
удара… Подумайте об этом и
подождите…
Вам известно, что друзья Артемия Петровича за смелую выходку против герцога курляндского посажены в крепость и
ждут там своего смертного приговора. Не миновать этого ж и Артемию Петровичу, если какая-нибудь могучая рука, силою чудотворною, силою беспредельной дружбы или любви не оградит его заранее и сейчас от
удара, на него уж нанесенного. Требуется высокая энергия, самоотвержение, готовое на все жертвы. Угадываю, скажете вы: мне предстоит этот подвиг, и никому другому.
Он не узнавал ее. Откуда этот взгляд, возбужденность жестов и тона?"Восторженность"ее проявлялась прежде иначе, сентиментально, мечтательно, в разных идеях и стремлениях, во фразах, которым он же ее научил, в привычке обо всем говорить"с направлением". Но тут зазвучало нечто иное. И все-таки он не хотел сейчас же отвести
удар, а
ждал, к чему она придет.
«Да и на самом деле, чего я трушу? — начал рассуждать он. — Если они меня арестовали, то это далеко не доказывает, что против меня собраны сильные доказательства. Это просто с их стороны произвол. Бороться против него нельзя и глупо, но из за того, что они нанесли сильный
удар еще не следует, что за ними обеспечена полная победа, что надо дать им эту победу и бессильно опустив руки,
ждать окончательного поражения».
Что сделалось со мною? Впервые за десятки лет я забыл., что у меня есть лицо, впервые за десятки лет, как юноша, как пойманный преступник, я беспомощно смотрел и
ждал какого-то смертельного
удара.
— Больше!.. О нет! Никогда! Никогда! — воскликнула, стягивая себе горло волосами Тения, и с этим она встала, взяла свою арфу и пошла к виноградным шатрам, где еще надеялась получить что-нибудь за свое пение от корабельщиков. Но ее
ждал здесь новый
удар: девы Египта делали излишним здесь полное грусти пение Тении.
И теперь он
ждал, поверит ли знаменский поп или нет, и был доволен, что поп поверил: отшатнулся от него, побледнел и поднял руку, как для
удара.