Неточные совпадения
И
та святая старица
Рассказывала мне:
«Ключи от счастья
женского,
От нашей вольной волюшки
Заброшены, потеряны
У Бога самого!
Ежели я скажу, что через
женский пол опытный администратор может во всякое время знать все сокровенные движения управляемых,
то этого одного уже достаточно, чтобы доказать, сколь важен этот административный метод.
И жалость в ее
женской душе произвела совсем не
то чувство ужаса и гадливости, которое она произвела в ее муже, а потребность действовать, узнать все подробности его состояния и помочь им.
— Нельзя согласиться даже с
тем, — сказал он, — чтобы правительство имело эту цель. Правительство, очевидно, руководствуется общими соображениями, оставаясь индифферентным к влияниям, которые могут иметь принимаемые меры. Например, вопрос
женского образования должен бы был считаться зловредным, но правительство открывает
женские курсы и университеты.
Всё началось с
того, что он посмеялся над
женскими гимназиями, считая их ненужными, а она заступилась за них.
Из-за двери еще на свой звонок он услыхал хохот мужчин и лепет
женского голоса и крик Петрицкого: «если кто из злодеев,
то не пускать!» Вронский не велел денщику говорить о себе и потихоньку вошел в первую комнату.
— Хорошо доехали? — сказал сын, садясь подле нее и невольно прислушиваясь к
женскому голосу из-за двери. Он знал, что это был голос
той дамы, которая встретилась ему при входе.
— Если хорошенько разобрать историю этой девушки,
то вы найдете, что эта девушка бросила семью, или свою, или сестрину, где бы она могла иметь
женское дело, — неожиданно вступая в разговор, сказала с раздражительностью Дарья Александровна, вероятно догадываясь, какую девушку имел в виду Степан Аркадьич.
Они возобновили разговор, шедший за обедом: о свободе и занятиях женщин. Левин был согласен с мнением Дарьи Александровны, что девушка, не вышедшая замуж, найдет себе дело
женское в семье. Он подтверждал это
тем, что ни одна семья не может обойтись без помощницы, что в каждой, бедной и богатой семье есть и должны быть няньки, наемные или родные.
Весь мир
женский, получивший для него новое, неизвестное ему значение после
того, как он женился, теперь в его понятиях поднялся так высоко, что он не мог воображением обнять его.
И разговор тотчас же перескочил на новую
тему женского образования.
Губернский предводитель, в руках которого по закону находилось столько важных общественных дел, — и опеки (
те самые, от которых страдал теперь Левин), и дворянские огромные суммы, и гимназии
женская, мужская и военная, и народное образование по новому положению, и наконец земство, — губернский предводитель Снетков был человек старого дворянского склада, проживший огромное состояние, добрый человек, честный в своем роде, но совершенно не понимавший потребностей нового времени.
— Здесь моя жизнь протечет шумно, незаметно и быстро, под пулями дикарей, и если бы Бог мне каждый год посылал один светлый
женский взгляд, один, подобный
тому…
Нет ничего парадоксальнее
женского ума: женщин трудно убедить в чем-нибудь, надо их довести до
того, чтоб они убедили себя сами; порядок доказательств, которыми они уничтожают свои предупреждения, очень оригинален; чтоб выучиться их диалектике, надо опрокинуть в уме своем все школьные правила логики.
Она решительно не хочет, чтоб я познакомился с ее мужем —
тем хромым старичком, которого я видел мельком на бульваре: она вышла за него для сына. Он богат и страдает ревматизмами. Я не позволил себе над ним ни одной насмешки: она его уважает, как отца, — и будет обманывать, как мужа… Странная вещь сердце человеческое вообще, и
женское в особенности!
Я часто себя спрашиваю, зачем я так упорно добиваюсь любви молоденькой девочки, которую обольстить я не хочу и на которой никогда не женюсь? К чему это
женское кокетство? Вера меня любит больше, чем княжна Мери будет любить когда-нибудь; если б она мне казалась непобедимой красавицей,
то, может быть, я бы завлекся трудностью предприятия…
Самая полнота и средние лета Чичикова много повредят ему: полноты ни в каком случае не простят герою, и весьма многие дамы, отворотившись, скажут: «Фи, такой гадкий!» Увы! все это известно автору, и при всем
том он не может взять в герои добродетельного человека, но… может быть, в сей же самой повести почуются иные, еще доселе не бранные струны, предстанет несметное богатство русского духа, пройдет муж, одаренный божескими доблестями, или чудная русская девица, какой не сыскать нигде в мире, со всей дивной красотой
женской души, вся из великодушного стремления и самоотвержения.
Это название она приобрела законным образом, ибо, точно, ничего не пожалела, чтобы сделаться любезною в последней степени, хотя, конечно, сквозь любезность прокрадывалась ух какая юркая прыть
женского характера! и хотя подчас в каждом приятном слове ее торчала ух какая булавка! а уж не приведи бог, что кипело в сердце против
той, которая бы пролезла как-нибудь и чем-нибудь в первые.
Изредка доходили до слуха его какие-то, казалось,
женские восклицания: «Врешь, пьяница! я никогда не позволяла ему такого грубиянства!» — или: «Ты не дерись, невежа, а ступай в часть, там я тебе докажу!..» Словом,
те слова, которые вдруг обдадут, как варом, какого-нибудь замечтавшегося двадцатилетнего юношу, когда, возвращаясь из театра, несет он в голове испанскую улицу, ночь, чудный
женский образ с гитарой и кудрями.
Но, как на беду, в это время подвернулся губернатор, изъявивший необыкновенную радость, что нашел Павла Ивановича, и остановил его, прося быть судиею в споре его с двумя дамами насчет
того, продолжительна ли
женская любовь или нет; а между
тем Ноздрев уже увидал его и шел прямо навстречу.
Часы опять испустили шипение и пробили десять; в дверь выглянуло
женское лицо и в
ту же минуту спряталось, ибо Чичиков, желая получше заснуть, скинул с себя совершенно все.
— Да вы-то, Катерину-то Ивановну, с месяц назад, что ли! Я ведь слышал-с, вчера-с… То-то вот они убеждения-то!.. Да и
женский вопрос подгулял. Xe-xe-xe!
Не знаю, как вы насчет
женских личек, но, по-моему, эти шестнадцать лет, эти детские еще глазки, эта робость и слезинки стыдливости, — по-моему, это лучше красоты, а она еще к
тому ж и собой картинка.
— До чертиков допилась, батюшки, до чертиков, — выл
тот же
женский голос, уже подле Афросиньюшки, — анамнясь удавиться тоже хотела, с веревки сняли. Пошла я теперь в лавочку, девчоночку при ней глядеть оставила, — ан вот и грех вышел! Мещаночка, батюшка, наша мещаночка, подле живет, второй дом с краю, вот тут…
— А журнал, это есть, братец ты мой, такие картинки, крашеные, и идут они сюда к здешним портным каждую субботу, по почте, из-за границы, с
тем то есть, как кому одеваться, как мужскому, равномерно и
женскому полу. Рисунок, значит. Мужской пол все больше в бекешах пишется, а уж по
женскому отделению такие, брат, суфлеры, что отдай ты мне все, да и мало!
[Роброн (устар.) — широкое
женское платье.]» Камер-лакей объявил, что государыне угодно было, чтоб Марья Ивановна ехала одна и в
том, в чем ее застанут.
Скорее в обморок, теперь оно в порядке,
Важнее давишной причина есть
тому,
Вот наконец решение загадке!
Вот я пожертвован кому!
Не знаю, как в себе я бешенство умерил!
Глядел, и видел, и не верил!
А милый, для кого забыт
И прежний друг, и
женский страх и стыд, —
За двери прячется, боится быть в ответе.
Ах! как игру судьбы постичь?
Людей с душой гонительница, бич! —
Молчалины блаженствуют на свете!
— Да кто его презирает? — возразил Базаров. — А я все-таки скажу, что человек, который всю свою жизнь поставил на карту
женской любви и, когда ему эту карту убили, раскис и опустился до
того, что ни на что не стал способен, этакой человек — не мужчина, не самец. Ты говоришь, что он несчастлив: тебе лучше знать; но дурь из него не вся вышла. Я уверен, что он не шутя воображает себя дельным человеком, потому что читает Галиньяшку и раз в месяц избавит мужика от экзекуции.
А в маленькой задней комнатке, на большом сундуке, сидела, в голубой душегрейке [
Женская теплая кофта, обычно без рукавов, со сборками по талии.] и с наброшенным белым платком на темных волосах, молодая женщина, Фенечка, и
то прислушивалась,
то дремала,
то посматривала на растворенную дверь, из-за которой виднелась детская кроватка и слышалось ровное дыхание спящего ребенка.
Через минуту оттуда важно выступил небольшой человечек с растрепанной бородкой и серым, незначительным лицом. Он был одет в
женскую ватную кофту, на ногах, по колено, валяные сапоги, серые волосы на его голове были смазаны маслом и лежали гладко. В одной руке он держал узенькую и длинную книгу из
тех, которыми пользуются лавочники для записи долгов. Подойдя к столу, он сказал дьякону...
Тут Гаврило, не будь глуп, удержал ее: «Нельзя, говорит, тебе, царица, за любовниками бегать!» Тогда она опамятовалась: «Верно, Гаврила, и заслужил ты награду за охрану моей царско-женской чести, за
то, что удержал державу от скандала».
— Бердников, Захарий Петров, — сказал он высоким, почти
женским голосом. Пухлая, очень теплая рука, сильно сжав руку Самгина, дернула ее книзу, затем Бердников, приподняв полы сюртука, основательно уселся в кресло, вынул платок и крепко вытер большое, рыхлое лицо свое как бы нарочно для
того, чтоб оно стало виднее.
— Она будет очень счастлива в известном,
женском смысле понятия о счастье. Будет много любить; потом, когда устанет, полюбит собак, котов,
той любовью, как любит меня. Такая сытая, русская. А вот я не чувствую себя русской, я — петербургская. Москва меня обезличивает. Я вообще мало знаю и не понимаю Россию. Мне кажется — это страна людей, которые не нужны никому и сами себе не нужны. А вот француз, англичанин — они нужны всему миру. И — немец, хотя я не люблю немцев.
Она предлагала эти вопросы не с
женскою рассеянностью, не по внушению минутного каприза знать
то или другое, а настойчиво, с нетерпением, и в случае молчания Обломова казнила его продолжительным, испытующим взглядом. Как он дрожал от этого взгляда!
Если Захар заставал иногда там хозяйку с какими-нибудь планами улучшений и очищений, он твердо объявлял, что это не
женское дело разбирать, где и как должны лежать щетки, вакса и сапоги, что никому дела нет до
того, зачем у него платье лежит в куче на полу, а постель в углу за печкой, в пыли, что он носит платье и спит на этой постели, а не она.
Даже если муж и превышает толпу умом — этой обаятельной силой в мужчине, такие женщины гордятся этим преимуществом мужа, как каким-нибудь дорогим ожерельем, и
то в таком только случае, если ум этот остается слеп на их жалкие,
женские проделки. А если он осмелится прозирать в мелочную комедию их лукавого, ничтожного, иногда порочного существования, им делается тяжело и тесно от этого ума.
Никто не знал, когда и как
Она сокрылась. Лишь рыбак
Той ночью слышал конский топот,
Казачью речь и
женский шепот,
И утром след осьми подков
Был виден на росе лугов.
А между
тем орлиным взором
В кругу домашнем ищет он
Себе товарищей отважных,
Неколебимых, непродажных.
Во всем открылся он жене:
Давно в глубокой тишине
Уже донос он грозный копит,
И, гнева
женского полна,
Нетерпеливая жена
Супруга злобного торопит.
В тиши ночной, на ложе сна,
Как некий дух, ему она
О мщенье шепчет, укоряет,
И слезы льет, и ободряет,
И клятвы требует — и ей
Клянется мрачный Кочубей.
Райский знал и это и не лукавил даже перед собой, а хотел только утомить чем-нибудь невыносимую боль,
то есть не вдруг удаляться от этих мест и не класть сразу непреодолимой дали между ею и собою, чтобы не вдруг оборвался этот нерв, которым он так связан был и с живой, полной прелести, стройной и нежной фигурой Веры, и с воплотившимся в ней его идеалом, живущим в ее образе вопреки таинственности ее поступков, вопреки его подозрениям в ее страсти к кому-то, вопреки, наконец, его грубым предположениям в ее
женской распущенности, в ее отношениях… к Тушину, в котором он более всех подозревал ее героя.
Но наедине и порознь, смотришь,
то та,
то другая стоят, дружески обнявшись с ним, где-нибудь в уголке, и вечерком, особенно по зимам, кому была охота, мог видеть, как бегали
женские тени через двор и как затворялась и отворялась дверь его маленького чуланчика, рядом с комнатами кучеров.
То, что в другой было бы жеманством, мелким страхом или тупоумием,
то в вас — сила,
женская крепость.
«Это не бабушка!» — с замиранием сердца, глядя на нее, думал он. Она казалась ему одною из
тех женских личностей, которые внезапно из круга семьи выходили героинями в великие минуты, когда падали вокруг тяжкие удары судьбы и когда нужны были людям не грубые силы мышц, не гордость крепких умов, а силы души — нести великую скорбь, страдать, терпеть и не падать!
А между
тем тут все было для счастья: для сердца открывался вечный, теплый приют. Для ума предстояла длинная, нескончаемая работа — развиваться, развивать ее, руководить, воспитывать молодой
женский восприимчивый ум. Работа тоже творческая — творить на благодарной почве, творить для себя, создавать живой идеал собственного счастья.
Не знала она и
того, что рядом с этой страстью, на которую он сам напросился, которую она, по его настоянию, позволила питать, частию затем, что надеялась этой уступкой угомонить ее, частию повинуясь совету Марка, чтобы отводить его глаза от обрыва и вместе «проучить» слегка, дружески, добродушно посмеявшись над ним, — не знала она, что у него в душе все еще гнездилась надежда на взаимность, на ответ, если не страсти его,
то на чувство
женской дружбы, хоть чего-нибудь.
Кошка коту кажется тоже венцом создания, Венерой кошачьей породы! женщина — Венера, пожалуй, но осмысленная, одухотворенная Венера, сочетание красоты форм с красотой духа, любящая и честная,
то есть идеал
женского величия, гармония красоты!»
Но Райский в сенат не поступил, в академии с бюстов не рисовал, между
тем много читал, много писал стихов и прозы, танцевал, ездил в свет, ходил в театр и к «Армидам» и в это время сочинил три вальса и нарисовал несколько
женских портретов. Потом, после бешеной Масленицы, вдруг очнулся, вспомнил о своей артистической карьере и бросился в академию: там ученики молча, углубленно рисовали с бюста, в другой студии писали с торса…
Райский еще раз рассмеялся искренно от души и в
то же время почти до слез был тронут добротой бабушки, нежностью этого
женского сердца, верностью своим правилам гостеприимства и простым, указываемым сердцем, добродетелям.
У него даже мелькнула мысль передать ей, конечно в приличной и доступной ей степени и форме, всю длинную исповедь своих увлечений, поставить на неведомую ей высоту Беловодову, облить ее блеском красоты,
женской прелести, так, чтобы бедная Вера почувствовала себя просто Сандрильоной [Золушкой (фр. Cendrillon).] перед ней, и потом поведать о
том, как и эта красота жила только неделю в его воображении.
Он это видел, гордился своим успехом в ее любви, и тут же падал, сознаваясь, что, как он ни бился развивать Веру, давать ей свой свет, но кто-то другой, ее вера, по ее словам, да какой-то поп из молодых, да Райский с своей поэзией, да бабушка с моралью, а еще более — свои глаза, свой слух, тонкое чутье и
женские инстинкты, потом воля — поддерживали ее силу и давали ей оружие против его правды, и окрашивали старую, обыкновенную жизнь и правду в такие здоровые цвета, перед которыми казалась и бледна, и пуста, и фальшива, и холодна —
та правда и жизнь, какую он добывал себе из новых, казалось бы — свежих источников.
Что же было еще дальше, впереди: кто она, что она? Лукавая кокетка, тонкая актриса или глубокая и тонкая
женская натура, одна из
тех, которые, по воле своей, играют жизнью человека, топчут ее, заставляя влачить жалкое существование, или дают уже такое счастье, лучше, жарче, живее какого не дается человеку.