Неточные совпадения
Все молчали. Самгин подумал, что эта
женщина говорит иронически, но присмотрелся к ее лицу и увидал, что на глазах ее слезы и губы
вздрагивают.
Она будила его чувственность, как опытная
женщина, жаднее, чем деловитая и механически ловкая Маргарита, яростнее, чем голодная, бессильная Нехаева. Иногда он чувствовал, что сейчас потеряет сознание и, может быть, у него остановится сердце. Был момент, когда ему казалось, что она плачет, ее неестественно горячее тело несколько минут
вздрагивало как бы от сдержанных и беззвучных рыданий. Но он не был уверен, что это так и есть, хотя после этого она перестала настойчиво шептать в уши его...
Она
вздрогнула от этого вопроса. Так изумителен, груб и неестествен был он в устах Тушина. Ей казалось непостижимо, как он посягает, без пощады женского, всякому понятного чувства, на такую откровенность, какой
женщины не делают никому. «Зачем? — втайне удивлялась она, — у него должны быть какие-нибудь особые причины — какие?»
— Странно, я встречаю в вас первую
женщину, с которой нельзя соскучиться, — говорила Зося, все еще продолжая
вздрагивать всем телом от душившего ее смеха.
— Ты про эту
женщину ошибаешься. Дмитрий ее… презирает, — как-то
вздрагивая, проговорил Алеша.
Мне и моему спутнику делать было нечего, и мы пошли на кладбище вперед, не дожидаясь, пока отпоют. Кладбище в версте от церкви, за слободкой, у самого моря, на высокой крутой горе. Когда мы поднимались на гору, похоронная процессия уже догоняла нас: очевидно, на отпевание потребовалось всего 2–3 минуты. Сверху нам было видно, как
вздрагивал на носилках гроб, и мальчик, которого вела
женщина, отставал, оттягивая ей руку.
Князь
вздрогнул; сердце его замерло. Но он в удивлении смотрел на Аглаю: странно ему было признать, что этот ребенок давно уже
женщина.
Женщина поняла
женщину; Аглая
вздрогнула.
Он пошел по дороге, огибающей парк, к своей даче. Сердце его стучало, мысли путались, и всё кругом него как бы походило на сон. И вдруг, так же как и давеча, когда он оба раза проснулся на одном и том же видении, то же видение опять предстало ему. Та же
женщина вышла из парка и стала пред ним, точно ждала его тут. Он
вздрогнул и остановился; она схватила его руку и крепко сжала ее. «Нет, это не видение!»
Я
вздрогнул. Завязка целого романа так и блеснула в моем воображении. Эта бедная
женщина, умирающая в подвале у гробовщика, сиротка дочь ее, навещавшая изредка дедушку, проклявшего ее мать; обезумевший чудак старик, умирающий в кондитерской после смерти своей собаки!..
— Смотрите, нет ли шпионов! — тихо сказала
женщина. Подняв руки к лицу, она потирала виски, губы у нее
вздрагивали, лицо стало мягче.
— А застрелят! —
вздрогнув, молвила
женщина.
Их тревожные, отчаянные крики разбудили у
женщины сознание опасности;
вздрогнув, она пошла вдоль ограды кладбища, следя за надзирателями, но они и солдаты забежали за другой угол тюрьмы и скрылись.
Все молчали, точно подавленные неожиданным экстазом этого обыкновенно мрачного, неразговорчивого человека, и глядели на него с любопытством и со страхом. Но вдруг вскочил с своего места Бек-Агамалов. Он сделал это так внезапно, и так быстро, что многие
вздрогнули, а одна из
женщин вскочила в испуге. Его глаза выкатились и дико сверкали, крепко сжатые белые зубы были хищно оскалены. Он задыхался и не находил слов.
Казак сидел около стойки, в углу, между печью и стеной; с ним была дородная
женщина, почтя вдвое больше его телом, ее круглое лицо лоснилось, как сафьян, она смотрела на него ласковыми глазами матери, немножко тревожно; он был пьян, шаркал вытянутыми ногами по полу и, должно быть, больно задевал ноги
женщины, — она,
вздрагивая, морщилась, просила его тихонько...
Улыбка
женщины была какая-то медленная и скользящая: вспыхнув в глубине глаз, она красиво расширяла их;
вздрагивали, выпрямляясь, сведённые морщиною брови, потом из-под чуть приподнятой губы весело блестели мелкие белые зубы, всё лицо ласково светлело, на щеках появлялись славные ямки, и тогда эта
женщина напоминала Матвею когда-то знакомый, но стёртый временем образ.
Кожемякин
вздрогнул, высунулся в окно и снова услыхал нерешительный, уговаривающий голос
женщины...
Почти каждый праздник, под вечер или ночью, где-нибудь в городе раздавался крик
женщины, и не однажды Матвей видел, как вдоль улицы мчалась белая фигура, полуголая, с растрёпанными волосами.
Вздрагивая, вспоминал, как Палага навивала на пальцы вырванные волосы…
В уши ему лез тонкий визг
женщины, ноющие крики Шакира, хрип Фоки и собачий лай Максима, он прыгал в пляске этих звуков, и, когда нога его с размаха била в упругое, отражавшее её тело, в груди что-то сладостно и жгуче
вздрагивало.
— Он получит пулю, — спокойно, почти рассеянно сказала неизвестная
женщина, и я
вздрогнул. Ее появление начинало меня мучить — особенно эти беспечные, твердые глаза.
Шаги приближавшейся
женщины развлекли его. Он стал прислушиваться и засмеялся сам с собою. Марьяна, опустив голову, шла скорыми и ровными шагами прямо на него, постукивая хворостиной по кольям забора. Лукашка приподнялся. Марьяна
вздрогнула и приостановилась.
Илья
вздрогнул и тревожно взглянул на
женщину.
Он глубоко вздохнул, чувствуя, что с его сердца как будто какая-то кора отвалилась.
Женщина,
вздрагивая, всё крепче прижимала его к себе и говорила отрывистым, бессвязным шёпотом...
Он
вздрагивал весь, стоя против нее, и оглядывал ее с ног до головы укоризненным взглядом. Теперь слова выходили из груди у него свободно, говорил он негромко, но сильно, и ему было приятно говорить.
Женщина, подняв голову, всматривалась в лицо ему широко открытыми глазами. Губы у нее
вздрагивали, и резкие морщинки явились на углах их.
— Кто это? — тревожно
вздрогнув, спросила
женщина. И струны
вздрогнули, издав тревожный звук.
— Ты — убийца!.. — рыдая, вскричал Званцев. Но в это время раздался звучный плеск воды, точно она ахнула от испуга или удивления. Фома
вздрогнул и замер. Потом взмыл опьяняющий, дикий вой
женщин, полные ужаса возгласы мужчин, и все фигуры на плоту замерли, кто как стоял. Фома, глядя на воду, окаменел, — по воде к нему плыло что-то черное, окружая себя брызгами…
У борта пристани, втиснувшись между двух грузных
женщин, стоял Яков Маякин и с ехидной вежливостью помахивал в воздухе картузом, подняв кверху иконописное лицо. Бородка у него
вздрагивала, лысина блестела, и глазки сверлили Фому, как буравчики...
В углу, около постели, стенные часы нерешительно и негромко пробили раз — два;
женщина дважды
вздрогнула, подошла, остановила прихрамывающие взмахи маятника неверным движением руки и села на постель. Поставив локти на колени, она сжала голову ладонями, волосы её снова рассыпались, окутали руки, закрыли лицо плотной, тёмной завесой.
— Отпустите меня! — шептала она, дрожа всем телом и не видя перед собою в потемках ничего, кроме белого кителя. — Вы правы, я ужасная
женщина… я виновата, но отпустите… Я вас прошу… — она дотронулась до его холодной руки и
вздрогнула, — я вас умоляю…
Он порывисто и крепко обнял ее, осыпал поцелуями ее колени и руки, потом, когда она что-то бормотала ему и
вздрагивала от воспоминаний, он пригладил ее волосы и, всматриваясь ей в лицо, понял, что эта несчастная, порочная
женщина для него единственный близкий, родной и незаменимый человек.
Он старался придумать способ к бегству, средство, какое бы оно ни было… самое отчаянное казалось ему лучшим; так прошел час, прошел другой… эти два удара молотка времени сильно отозвались в его сердце; каждый свист неугомонного ветра заставлял его
вздрогнуть, малейший шорох в соломе, произведенный торопливостию большой крысы или другого столь же мирного животного, казался ему топотом злодеев… он страдал, жестоко страдал! и то сказать: каждому свой черед; счастие —
женщина: коли полюбит вдруг сначала, так разлюбит под конец; Борис Петрович также иногда вспоминал о своей толстой подруге… и волос его вставал дыбом: он понял молчание сына при ее имени, он объяснил себе его трепет… в его памяти пробегали картины прежнего счастья, не омраченного раскаянием и страхом, они пролетали, как легкое дуновение, как листы, сорванные вихрем с березы, мелькая мимо нас, обманывают взор золотым и багряным блеском и упадают… очарованы их волшебными красками, увлечены невероятною мечтой, мы поднимаем их, рассматриваем… и не находим ни красок, ни блеска: это простые, гнилые, мертвые листы!..
На суде близость товарищей привела Каширина в себя, и он снова, на мгновение, увидел людей: сидят и судят его и что-то говорят на человеческом языке, слушают и как будто понимают. Но уже на свидании с матерью он, с ужасом человека, который начинает сходить с ума и понимает это, почувствовал ярко, что эта старая
женщина в черном платочке — просто искусно сделанная механическая кукла, вроде тех, которые говорят: «папа», «мама», но только лучше сделанная. Старался говорить с нею, а сам,
вздрагивая, думал...
Женщина,
вздрогнув, тоже вдруг встала, как пред стеною, и, поклонясь всем круговым поклоном, сказала...
Я не был виноват в ущемленной грыже и не
вздрагивал, когда приезжали сани и привозили
женщину с поперечным положением, меня не касались гнойные плевриты, требовавшие операции…
Хозяйство Деренковых вела сожительница домохозяина-скопца, высокая худощавая
женщина с лицом деревянной куклы и строгими глазами злой монахини. Тут же вертелась ее дочь, рыжая Настя; когда она смотрела зелеными глазами на мужчин — ноздри ее острого носа
вздрагивали.
Женщина,
вздрагивая от холода, придерживая руками изорванную рубаху и спадавшую юбку, тихонько двигалась к крыльцу; в груди у нее разгоралась обида, сменяя испуг.
Иногда это удавалось, но чаще
женщина,
вздрогнув, вскакивала, спрашивая строго и пугливо...
Случалось, что после такой сцены Бурмистров, осторожно поднимая голову с подушки, долго и опасливо рассматривал утомленное и бледное лицо
женщины. Глаза у нее закрыты, губы сладко
вздрагивают, слышно частое биение сердца, и на белой шее, около уха, трепещет что-то живое. Он осторожно спускает ноги на пол — ему вдруг хочется уйти поскорее и тихо, чтобы не разбудить ее.
Его рука,
вздрагивая, сама собою поднималась для удара, глаза не могли оторваться от упорного кошачьего взгляда неподвижно и туго, точно струна, вытянувшейся
женщины. Он не кончил слов своих и не успел ударить — под кроватью сильно зашумело, потом высунулась растрепанная голова Симы. Юноша торопливо крикнул...
Ольга Михайловна посматривала на мужа, и ей были противны его красота, которая нравилась всем, затылок, его поза, фамильярное обращение с
женщинами; она ненавидела всех
женщин, сидевших в лодке, ревновала и в то же время каждую минуту
вздрагивала и боялась, чтобы валкий челнок не опрокинулся и не наделал бед.
Благодарю! твои слова напитка лучше!..
Когда о мне жалеет
женщина,
Я чувствую двойное облегченье!
Послушай: что я сделал этим людям,
Которые меня убить хотели?
Что не разбойники они, то это верно.
Они с меня не сняли ничего
И бросили в крови вблизи дороги… //…О, это всё коварство!.. я предвижу,
Что это лишь начало… а конец!..
Конец… (
вздрагивает) что
вздрогнул я? — что б ни было,
Я уступлю скорей судьбе, чем людям…
Оставь меня покуда!
Молодая
женщина вся
вздрогнула, как от внезапного удара. По лицу ее пробежала резкая судорога, она с ненавистью взглянула на неосторожного допросчика и быстро поднялась на ноги. При этом она нечаянно толкнула чайник и, не обращая внимания на то, что вода лилась на угли, скрылась в дверях избы.
На наш взгляд, такой поступок опозорил бы только
женщину; но я замечал много раз, что простые люди принимают это наоборот, как самое тяжкое оскорбление своей личности. И действительно, Степан
вздрогнул, конь его, казалось, сейчас кинется на татарку. Но он удержал его, подняв на дыбы. Толпа шарахнулась, расчистив путь, и через минуту Степан исчез за околицей в туче снежной пыли под грохот и улюлюканье торжествующей толпы.
Я невольно
вздрогнула при виде худой, сгорбленной, еще не старой
женщины, в ярких пестрых лохмотьях, с выглядывающими из-под шапочки седыми космами. Ее глаза горели неспокойными огоньками. Она поминутно принималась беспричинно смеяться и мурлыкать себе под нос.
Картина на первый взгляд самая обыкновенная. Бродят
женщины, иные в ситцевых распашных капотах, а то просто в длинных рубахах, простоволосые или покрытые платками; некоторые о босу ногу сидят и на земле или валяются, поют, бормочут. Но когда он, не отрывая глаза от щели в заборе, стал вглядываться в этих
женщин, еще незнакомый ему ужас безумия заползал ему внутрь, и губы его явственно
вздрагивали.
Лизавета Петровна сделала все, что могла. Она присела к столу и прямо заговорила с той француженкой, которая не участвовала в игре. Наружность этой
женщины показалась мне оригинальнее всех остальных: высокая, довольно худая, брюнетка с матовым лицом, в ярком желтом платье, которое к ней очень шло. Голова у нее кудрявая, в коротких волосах. Огромные, впалые глаза смотрят на вас пронзительно, и все лицо как-то от времени до времени
вздрагивает. Голос низкий, сухой, повелительный.
Голос этот заставил меня
вздрогнуть. Он мне очень понравился, но я сейчас же подумала:"эта
женщина — старше меня".
Молодой человек
вздрогнул и быстро вскочил. Он вовсе не знал ни этого голоса, ни этой
женщины.
— Ты плачешь… —
вздрогнула она. — О чем?.. Видишь, я не плачу, а надеюсь и жду… Я —
женщина…
Молодая
женщина и теперь гадливо
вздрогнула, вспомнив эти слова.