Неточные совпадения
Бальзаминов. Самое
жестокое тиранство-с. Ежели человек влюблен-с, и даже не
спит ночи, и не знает слов-с…
«Наледи — это не замерзающие и при
жестоком морозе ключи; они выбегают с гор в Лену; вода стоит поверх льда; случится
попасть туда — лошади не вытащат сразу, полозья и обмерзнут: тогда ямщику остается ехать на станцию за людьми и за свежими лошадями, а вам придется ждать в мороз несколько часов, иногда полсутки…
Теперь же с таким защитником, как Нехлюдов, имевшим связи в Петербурге, дело могло быть представлено государю как нечто
жестокое или
попасть в заграничные газеты, и потому он тотчас же принял неожиданное решение.
Попытка примирения
упала сама собой; не о чем было дальше речь вести. Вывод представлялся во всей
жестокой своей наготе: ни той, ни другой стороне не предстояло иного выхода, кроме того, который отравлял оба существования. Над обоими тяготела загадка, которая для Матренки называлась «виною», а для Егорушки являлась одною из тех неистовых случайностей, которыми до краев переполнено было крепостное право.
Тогда я подошла к мертвой мамаше, схватила дедушку за руку и закричала ему: «Вот,
жестокий и злой человек, вот, смотри!.. смотри!» — тут дедушка закричал и
упал на пол как мертвый…
Как сейчас вижу: сквозь дверную щель в темноте — острый солнечный луч переламывается молнией на полу, на стенке шкафа, выше — и вот это
жестокое, сверкающее лезвие
упало на запрокинутую, обнаженную шею I… и в этом для меня такое что-то страшное, что я не выдержал, крикнул — и еще раз открыл глаза.
— «Ты! — закричал я в безумии, — так это все ты, — говорю, —
жестокая, стало быть, совсем хочешь так раздавить меня благостию своей!» И тут грудь мне перехватило, виски заныли, в глазах по всему свету замелькали лампады, и я без чувств
упал у отцовских возов с тою отпускной.
Если правда, что только горе может душу разбудить, то сия правда —
жестокая, слушать её неприятно, принять трудно, и многие, конечно, откажутся от неё; пусть лучше
спит человек, чем терзается, ибо всё равно: и сон и явь одинаково кончаются смертью, как правильно сказал горбун Комаровский.
— Ах, какие дни, Дмитрий, какие
жестокие дни! Как это люди переживают тех, кого они любят? Я наперед всякий раз знала, что мне Андрей Петрович скажет, право: моя жизнь
падала и поднималась вместе с твоей. Здравствуй, мой Дмитрий!
Я тоже поднялся. Трагичность нашего положения, кроме
жестокого похмелья, заключалась главным образом в том, что даже войти в нашу избушку не было возможности: сени были забаррикадированы мертвыми телами «академии». Окончание вчерашнего дня пронеслось в очень смутных сценах, и я мог только удивляться, как
попал к нам немец Гамм, которого Спирька хотел бить и который теперь
спал, положив свою немецкую голову на русское брюхо Спирьки.
Кончилось тем, что «приупадавший» дом Долинских
упал и разорился совершенно. Игнатий Долинский покушал спелых дынь-дубровок, лег соснуть, встал часа через два с
жестокою болью в желудке, а к полуночи умер. С него распочалась в городе шедшая с северо-запада холера. Ульяна Петровна схоронила мужа, не уронив ни одной слезы на его могиле, и детям наказывала не плакать.
В одних домах уже
спали, в других играли в карты; мы ненавидели эти дома, боялись их и говорили об изуверстве, сердечной грубости, ничтожестве этих почтенных семейств, этих любителей драматического искусства, которых мы так испугали, и я спрашивал, чем же эти глупые,
жестокие, ленивые, нечестные люди лучше пьяных и суеверных куриловских мужиков, или чем лучше они животных, которые тоже приходят в смятение, когда какая-нибудь случайность нарушает однообразие их жизни, ограниченной инстинктами.
Воздух был сух, тонок, жгуч, пронзителен, и много хворало народу от
жестоких простуд и воспалений; солнце вставало и ложилось с огненными ушами, и месяц ходил по небу, сопровождаемый крестообразными лучами; ветер совсем
упал, и целые вороха хлеба оставались невеяными, так что и деваться с ними было некуда.
Сделав ее, они вступают в
жестокий бой и дерутся до тех пор, пока не
падает слабейший.
И Вадим пристально, с участием всматривался в эти черты, отлитые в какую-то особенную форму величия и благородства, исчерченные когтями времени и страданий, старинных страданий, слившихся с его жизнью, как сливаются две однородные жидкости; но последние, самые
жестокие удары судьбы не оставили никакого следа на челе старика; его большие серые глаза, осененные тяжелыми веками, медленно, строго пробегали картину, развернутую перед ними случайно; ни близость смерти, ни досада, ни ненависть, ничто не могло, казалось, отуманить этого спокойного, всепроникающего взгляда; но вот он обратил их в внутренность кибитки, — и что же, две крупные слезы засверкав невольно выбежали на седые ресницы и чуть-чуть не
упали на поднявшуюся грудь его; Вадим стал всматриваться с большим вниманием.
У нее началась
жестокая истерика. Она хохотала, плакала, смеялась, рвала на себе волосы и,
упав с лавки, каталась по полу.
Три тысячи шестьсот приставников надзирали за работами, а над приставниками начальствовал Азария, сын Нафанов, человек
жестокий и деятельный, про которого сложился слух, что он никогда не
спит, пожираемый огнем внутренней неизлечимой болезни. Все же планы дворца и храма, рисунки колонн, давира и медного моря, чертежи окон, украшения стен и тронов созданы были зодчим Хирамом-Авием из Сидона, сыном медника из рода Нафалимова.
Само собою разумеется, что чем больше поставлено капканов, тем больше
попадет зайцев; но должно признаться, что это работа хлопотливая и медленная, так что в короткий зимний день трудно поставить более пятнадцати капканов.
Жестокие оренбургские бураны так иногда заносят их, что привычный и заметливый глаз хозяина не вдруг найдет место, где были поставлены его снасти; иногда охотник даже теряет их и находит уже весной, да и то не всегда.
Такой удар лишает возможности крупную рыбу сильно биться и возиться на остроге, что непременно случится, если острога
попадет близко к хвосту или к концу рыла; в обоих этих случаях большая рыба легко может сорваться и, несмотря на
жестокие раны, от которых впоследствии уснет, может уйти и лишить охотника богатой добычи.
И затем
жестокие удары сыпались куда
попало.
«Ты, — говорю ей в своем безумии —
жестокая, — говорю, — ты
жестокая! За что, говорю, — ты хочешь раздавить меня своей благостью!» — и тут грудь мне перехватило, виски заныли, в глазах по всему свету замелькали лампады, и я без чувств
упал у отцовских возов с тою отпускной.
Гимназическая среда ломала по-своему характеры и привычки. Чрезвычайно редко
попадали в нее такие нервные, самостоятельные и чуткие ко всякому оскорблению натуры, которые отказывались мириться с
жестоким деспотизмом самодельных обычаев. Одному богу известно, как калечила их в нравственном смысле гимназия и какой отпечаток клало на всю их жизнь вечное истерическое озлобление, поддерживаемое в них беспощадной травлей целого возраста.
Светает. Горы снеговые
На небосклоне голубом
Зубцы подъемлют золотые;
Слилися с утренним лучом
Края волнистого тумана,
И на верху горы Шайтана
Огонь, стыдясь перед зарей,
Бледнеет — тихо приподнялся,
Как перед смертию больной,
Угрюмый князь с земли сырой.
Казалось, вспомнить он старался
Рассказ ужасный и желал
Себя уверить он, что
спал;
Желал бы счесть он всё мечтою…
И по челу провел рукою;
Но грусть
жестокий властелин!
С чела не сгладил он морщин.
Было несомненно примечено, что если ночью срывается буря и арфа на башне гудит так, что звуки долетают через пруды и парки в деревню, то барин в ту ночь не
спит и наутро встает мрачный и суровый и отдает какое-нибудь
жестокое приказание, приводившее в трепет сердца всех его многочисленных рабов.
Красное, точно кровью обмазанное, оно походило на какую-то
жестокую машину, еще не действующую, но уже разинувшую ряд глубоких, жадно зияющих
пастей и готовую что-то жевать и пожирать.
Марья Герасимовна уже
спала, и во всем верхнем этаже был только я один; в гостиной глядели на меня со стен портреты моих предков, людей ничтожных и
жестоких, а в кабинете неприятно подмигивало отражение моей лампы в окне.
К ним преимущественно относились
жестокие казни и
опалы Иоанновы; из их среды и нашелся человек, который употребил оружие слова для выражения своего неудовольствия.
А бесконечная, упорная, неодолимая зима все длилась и длилась. Держались
жестокие морозы, сверкали ледяные капли на голых деревьях, носились по полям крутящиеся снежные вьюны, по ночам громко ухали, оседая, сугробы, красные кровавые зори подолгу рдели на небе, и тогда дым из труб выходил кверху к зеленому небу прямыми страшными столбами;
падал снег крупными, тихими, безнадежными хлопьями,
падал целые дни и целые ночи, и ветви сосен гнулись от тяжести белых шапок.
Он не
спал, а только тосковал о том, что добрый человек, которого все любили и которого он тоже начал любить, совершил над ним
жестокую неизгладимую несправедливость…
В морозном воздухе раздался первый удар колокола, когда Макар вошел в избу. Он первым словом сообщил старухе, что у них в плашку
попала лисица. Он совсем забыл, что старуха не пила вместе с ним водки, и был сильно удивлен, когда, невзирая на радостное известие, она немедленно нанесла ему ногою
жестокий удар пониже спины. Затем, пока он повалился на постель, она еще успела толкнуть его кулаком в шею.
И снова усиленно задымил. Курит он какую-то ядовитейшую махорку, дым от неё столь
жестокий, что комары и мухи, влетая в зеленоватые струи его, кувырком
падают на землю. А он хвастается...
Из того, что
жестокая неприятность, которой подвергается Ася, приносит ему самому не пользу или удовольствие, а стыд перед самим собой, то есть самое мучительное из всех нравственных огорчений, мы видим, что он
попал не в вину, а в беду.
В споры и брань с ним не вступали, так как от смешной угрозы он легко переходил к
жестокой и кровавой драке; при своих пятидесяти годах был очень силен, и узловатый черный кулак его
падал на головы, как молот.
Спи, кто может, — я
спать не могу,
Я стою потихоньку, без шуму
На покрытом стогами лугу
И невольную думаю думу.
Не умел я с тобой совладать,
Не осилил я думы
жестокой…
Такое слово существовало и имело смысл, но он был до того чудовищен и горек, что Яков Иванович снова
упал в кресло и беспомощно заплакал от жалости к тому, кто никогда не узнает, и от жалости к себе, ко всем, так как то же страшное и бессмысленно-жестокое будет и с ним, и со всеми.
Нет в мире ничего нежнее и уступчивее, чем вода, а между тем,
нападая на жесткое и твердое, ничто не может быть сильнее ее. Слабый побеждает сильного. Нежный побеждает
жестокого. Смиренный побеждает гордого. Все в миро знают это, но никто не хочет исполнять это.
Вода жидка, легка и уступчива, но если она
нападает на твердое, жесткое и неуступчивое, ничто не может устоять против нее: она смывает дома, кидает огромными кораблями, как щепками, размывает землю. Воздух еще жиже, мягче и уступчивее, чем вода, и еще сильнее, когда
нападает на твердое, жесткое и неуступчивое. Он вырывает с корнями деревья, также разрушает дома, поднимает самую воду в огромные волны и гоняет воду в тучах. Нежное, мягкое, уступчивое побеждает
жестокое, суровое, неуступчивое.
Это вызвало со стороны княгини Д* ряд мероприятий, из которых одно было очень решительное и имело успех: она сначала прислала сказать доктору, чтобы он не смел к ней возвращаться из заразного дома; а потом, когда увидала, что он и в самом деле не возвращается, она прислала его звать, так как с нею случился припадок какой-то
жестокой болезни, и наконец, через полтора месяца, когда пришла весна и природа, одевшаяся в зелень, выманила француза в лес, пострелять куропаток для завтрака тети, на него внезапно
напали четыре человека в масках, отняли у него ружье, завернули его в ковер и отнесли на руках в скрытую на лесной дороге коляску и таким образом доставили его княгине…
Иногда, бывало, видишь, что как только лошадь поднимут, так она тут же сию минуту опять и
падает. Мужики, даже самые
жестокие, тут плакали, как дети, и жалели лошадей — не били их, а все, бывало, уговаривают лошадку: «ну, матушка! ну, кормилица!» — да сами во всю дорогу то у одной, то у другой оглобли пыхтят и подсобляют, а сами всё плачут.
И, однако, если что, то лишь «нравственное сладострастие» и мучительство способно «горячим угольком» зажечь кровь. А нет этого горячего уголька — кровь холодна, тело
спит, как мертвое. Любовь возможна, но любовь — бестелесная, та, которую наши хлысты-богомолы называют «сухою любовью». Либо
жестокое сладострастие, либо сухая любовь.
Это сибаритство не скрывалось от его собратий, и Висленев некоторое время терпел за это
опалу, но потом, с быстрым, но повсеместным развитием практичности, это ему было прощено, и он работал, и неустанно работал, крепясь и веруя, что литература для него только прелюдия, но что скоро слова его примут плоть и кровь, и тогда… при этом он подпрыгивал и, почесав затылок, хватался за свою работу с сугубым рвением, за которым часто не чувствовал
жестокой тяжести в омраченной голове и гнетущей боли в груди.
— Неужто же ты, Лара, будешь смотреть спокойно, как меня, твоего брата, повезут в острог? Пожалей же меня наконец, — приставал он, — не губи меня вдосталь: ведь я и так всю мою жизнь провел бог знает как, то в тюрьме, то в ссылке за политику, а потом очутился в таких
жестоких комбинациях, что от женского вопроса у меня весь мозг высох и уже сердце перестает биться. Еще одна какая-нибудь
напасть, и я лишусь рассудка и, может быть, стану такое что-нибудь делать, что тебе будет совестно и страшно.
— Не знаю. В свое время я много о том думала; подозрения мои в составлении их
падали то на Версальский кабинет, то на Диван, то на Россию, но положительного сказать ничего не могу. Эти бумаги привели меня в такое сильное волнение, что были причиной
жестокой болезни, которая теперь так сильно развилась во мне.
Ментиков. Я и молчал, но, Катя… Екатерина Ивановна! Когда я услыхал, вы мне сказали, что хотите произвести ту ужасную операцию… в клиниках… и наш ребенок, наше невинное дитя… я всю ночь тогда не
спал, я буквально волосы рвал от горя… Я буквально… был в отчаянии, а вы хотите, чтобы я не плакал, когда даже самое
жестокое сердце…
Ваня и Нина ложатся
спать, плачут и долго думают об обиженной кошке и
жестоком, наглом, ненаказанном Неро.
Но самый театр! Неожиданно наступили
жестокие холода, и мы дрогли в наших дощатых уборных так, что зуб на зуб не
попадал, как говорится. Бррр, как было холодно!
Обучение солдат шло непрерывно. Часто в полночь, в самый
жестокий мороз он приказывал бить тревогу, и полк его должен был собираться в несколько минут. Иногда тревога делалась как бы для отражения неприятеля, в другой раз для нечаянного нападения на него, и Суворов сам вел полк ночью через леса, в которых не было и следа дороги, заставляя солдат в походе стрелять в цель, рассыпаться в разные стороны,
нападать бегом и атаковать штыками в сомкнутом фронте.
Но это был не конец, а только начало геройского подвига. Завязалась новая
жестокая битва. Поляки, стоявшие за городом, сами
напали на русских.
Газета, в которую
попал Свирский, тоже не просуществовала и месяц, — пришла нужда, а с ней
жестокое разочарование сожительства.
Жестокая кара
пала бы на этого сторожа, если б он в урочное время не постучал в чугунную доску, висевшую у башни.