Неточные совпадения
Но пока она будет держаться нынешней своей системы, увертываясь от влияния
иностранцев, уступая им кое-что и держа своих по-прежнему в страхе, не позволяя им брать без позволения даже пустой бутылки, она еще будет жить старыми своими началами, старой религией, простотой нравов, скромностью и умеренностью образа
жизни.
Может, в конце прошлого и начале нашего века была в аристократии закраинка русских
иностранцев, оборвавших все связи с народной
жизнью; но у них не было ни живых интересов, ни кругов, основанных на убеждениях, ни своей литературы.
Иностранцы дома,
иностранцы в чужих краях, праздные зрители, испорченные для России западными предрассудками, для Запада — русскими привычками, они представляли какую-то умную ненужность и терялись в искусственной
жизни, в чувственных наслаждениях и в нестерпимом эгоизме.
И я действительно менее других русских чувствовал себя
иностранцем в Западной Европе, более других участвовал в
жизни самого Запада.
Пока я плыл по Амуру, у меня было такое чувство, как будто я не в России, а где-то в Патагонии или Техасе; не говоря уже об оригинальной, не русской природе, мне всё время казалось, что склад нашей русской
жизни совершенно чужд коренным амурцам, что Пушкин и Гоголь тут непонятны и потому не нужны, наша история скучна и мы, приезжие из России, кажемся
иностранцами.
Во-первых, интимная
жизнь рабочего люда в Париже, как и везде, сосредоточивается в таких захолустьях, куда
иностранцу нет ни желания, ни даже возможности проникнуть.
— Этого никто не хочет! — задумчиво проговорил Пётр, снова раскинув карты и озабоченно поглаживая щёку. — Потому ты должен бороться с революционерами — агентами
иностранцев, — защищая свободу России, власть и
жизнь государя, — вот и всё. А как это надо делать — увидишь потом… Только не зевай, учись исполнять, что тебе велят… Наш брат должен смотреть и лбом и затылком… а то получишь по хорошему щелчку и спереди и сзади… Туз пик, семь бубен, десять пик…
Не говоря о других сторонах
жизни народной, при Алексее Михайловиче стали бояться влияния
иностранцев даже в религиозном отношении.
Предшественники Петра полагали возможным пользоваться услугами
иностранцев, ничего от них не заимствуя для народной
жизни, не перенимая ни их нравов и обычаев, ни образования.
Из этого ясно, что присутствие военных
иностранцев в России гораздо более действовало на характер и образ
жизни их самих, нежели на развитие нашего военного искусства.
Шишков и его последователи горячо восставали против нововведений тогдашнего времени, а все введенное прежде, от реформы Петра I до появления Карамзина, признавали русским и самих себя считали русскими людьми, нисколько не чувствуя и не понимая, что они сами были
иностранцы, чужие народу, ничего не понимающие в его русской
жизни.
Прежний, строго консервативный, монархический режим, отзывавшийся временами Меттерниха, уже канул. После войны 1866 года империя Габсбургов радикально изменила свое обличье, сделалась дуалистическим государством, дала «мятежной» Венгрии права самостоятельного королевства, завела и у себя, в Цизлейтании, конституционные порядки. Стало быть,
иностранец уже не должен был бояться, что он будет более стеснен в своей
жизни, чем даже и в Париже Второй империи.
Такие наблюдатели, как Тэн и Луи Блан, писали об английской
жизни как раз в эти годы. Второй и тогда еще проживал в Лондоне в качестве эмигранта. К нему я раздобылся рекомендательным письмом, а также к Миллю и к Льюису. О приобретении целой коллекции таких писем я усердно хлопотал. В Англии они полезнее, чем где-либо. Англичанин вообще не очень приветлив и на
иностранца смотрит скорее недоверчиво, но раз вы ему рекомендованы, он окажется куда обязательнее и, главное, гостеприимнее француза и немца.
Заведение, его цены и весь склад
жизни были мне по вкусу… и по состоянию моих финансов. Все было довольно просто, начиная с еды и сервиса; а общество за дабльдотом собиралось большое, где преобладали швейцарцы и немцы, но были и
иностранцы из северной Италии, даже светские и элегантные дамы. С одним англичанином мы сошлись и пешком ходили с ним через горный лес в ближайший городок Цуг и обратно.
Но и тут вы уже наталкиваетесь на следы влияний
жизни среди
иностранцев.
Там я сравнительно гораздо больше занимаюсь и характеристикой разных сторон французской и английской
жизни, чем даже нашей в этих русских воспоминаниях. И самый план той книги — иной. Он имеет еще более объективный характер. Встречи мои и знакомства с выдающимися
иностранцами (из которых все известности, а многие и всесветные знаменитости) я отметил почти целиком, и галерея получилась обширная — до полутораста лиц.
Живя почти что на самом Итальянском бульваре, в Rue Lepelletier, я испытал особого рода пресноту именно от бульваров. В первые дни и после венской привольной
жизни было так подмывательно очутиться опять на этой вечно живой артерии столицы мира. Но тогда весенние сезоны совсем не бывали такие оживленные, как это начало входить в моду уже с 80-х годов. В мае, к концу его, сезон доживал и пробавлялся кое-чем для приезжих
иностранцев, да и их не наезжало и на одну десятую столько, сколько теперь.
Здесь же первенствующий интерес получат общие итоги и оценки моих пережитков, а выдающиеся
иностранцы будут появляться лишь попутно, в прямой связи с теми новыми сферами
жизни, идей и всяких духовных приобретений, через которые я проходил за целых пять лет житья на западе.
Но если бы этот
иностранец явился в Париж надорванный
жизнью, с настоящей душевной хандрой или после какого-нибудь житейского испытания, после суетной
жизни, с переворотами, с ударами судьбы, и в нем сохранились бы умственные силы и внутренняя порядочность, то, конечно, трудовой, мыслящий Париж обновит его скорее, чем какая бы то ни было столица в мире!
Толстой возмущен, взбешен; в этом маленьком проявлении огромного уклада мещанской
жизни он видит что-то небывало-возмутительное, чудовищное, в рассказе своем «Люцерн» публикует на весь мир это событие с точным указанием места и времени, и предлагает желающим «исследовать» этот факт, справиться по газетам, кто были
иностранцы, занимавшие в тот день указываемый отель.
Первое время по приезде в Неаполь, они жили
жизнью иностранцев-туристов, жаждущих все видеть, везде побывать.