Неточные совпадения
Знать, видно, много напомнил им старый Тарас знакомого и лучшего, что бывает на сердце у человека, умудренного горем, трудом, удалью и всяким невзгодьем
жизни, или хотя и не познавшего их, но много почуявшего молодою жемчужною душою на вечную радость
старцам родителям, родившим их.
С летами волнения и раскаяние являлись реже, и он тихо и постепенно укладывался в простой и широкий гроб остального своего существования, сделанный собственными руками, как
старцы пустынные, которые, отворотясь от
жизни, копают себе могилу.
Всё, что цены себе не знает,
Всё, всё, чем
жизнь мила бывает,
Бедняжка принесла мне в дар,
Мне,
старцу мрачному, — и что же?
Только когда он углубится в длинные разговоры с Райским или слушает лекцию о древней и чужой
жизни, читает старца-классика, — тогда только появлялась вдруг у него
жизнь в глазах, и глаза эти бывали умны, оживленны.
— Только ты мать не буди, — прибавил он, как бы вдруг что-то припомнив. — Она тут всю ночь подле суетилась, да неслышно так, словно муха; а теперь, я знаю, прилегла. Ох, худо больному
старцу, — вздохнул он, — за что, кажись, только душа зацепилась, а все держится, а все свету рада; и кажись, если б всю-то
жизнь опять сызнова начинать, и того бы, пожалуй, не убоялась душа; хотя, может, и греховна такая мысль.
Ну а если от веселия духовного
жизнь возлюбил, то, полагаю, и Бог простит, хоша бы и
старцу.
В своем косоклинном сарафане и сороке она выглядела прежней боярыней и по-прежнему справляла бесконечную службу в моленной, куда к ней по-прежнему сходились разные
старцы в длиннополых кафтанах, подозрительные старицы и разный другой люд, целую
жизнь ютящийся около страннолюбивых и нищекормливых богатых раскольничьих домов.
Пили чай со сладким пирогом. Потом Вера Иосифовна читала вслух роман, читала о том, чего никогда не бывает в
жизни, а
Старцев слушал, глядел на ее седую, красивую голову и ждал, когда она кончит.
И русский народ в своей религиозной
жизни возлагается на святых, на
старцев, на мужей, в отношении к которым подобает лишь преклонение, как перед иконой.
Но была ли это вполне тогдашняя беседа, или он присовокупил к ней в записке своей и из прежних бесед с учителем своим, этого уже я не могу решить, к тому же вся речь
старца в записке этой ведется как бы беспрерывно, словно как бы он излагал
жизнь свою в виде повести, обращаясь к друзьям своим, тогда как, без сомнения, по последовавшим рассказам, на деле происходило несколько иначе, ибо велась беседа в тот вечер общая, и хотя гости хозяина своего мало перебивали, но все же говорили и от себя, вмешиваясь в разговор, может быть, даже и от себя поведали и рассказали что-либо, к тому же и беспрерывности такой в повествовании сем быть не могло, ибо
старец иногда задыхался, терял голос и даже ложился отдохнуть на постель свою, хотя и не засыпал, а гости не покидали мест своих.
Здесь я должен заметить, что эта последняя беседа
старца с посетившими его в последний день
жизни его гостями сохранилась отчасти записанною.
Ибо и прежде сего случалось, что умирали иноки весьма праведной
жизни и праведность коих была у всех на виду,
старцы богобоязненные, а между тем и от их смиренных гробов исходил дух тлетворный, естественно, как и у всех мертвецов, появившийся, но сие не производило же соблазна и даже малейшего какого-либо волнения.
Именно, именно я-то всю
жизнь и обижался до приятности, для эстетики обижался, ибо не токмо приятно, но и красиво иной раз обиженным быть; — вот что вы забыли, великий
старец: красиво!
А тебя, Алексей, много раз благословлял я мысленно в
жизни моей за лик твой, узнай сие, — проговорил
старец с тихою улыбкой.
Кроме сего древле почившего
старца, жива была таковая же память и о преставившемся сравнительно уже недавно великом отце иеросхимонахе,
старце Варсонофии — том самом, от которого отец Зосима и принял старчество и которого, при
жизни его, все приходившие в монастырь богомольцы считали прямо за юродивого.
А вслед за сим на новопреставившегося
старца посыпались уже осуждения и самые даже обвинения: «Несправедливо учил; учил, что
жизнь есть великая радость, а не смирение слезное», — говорили одни, из наиболее бестолковых.
Уходит наконец от них, не выдержав сам муки сердца своего, бросается на одр свой и плачет; утирает потом лицо свое и выходит сияющ и светел и возвещает им: «Братья, я Иосиф, брат ваш!» Пусть прочтет он далее о том, как обрадовался
старец Иаков, узнав, что жив еще его милый мальчик, и потянулся в Египет, бросив даже Отчизну, и умер в чужой земле, изрекши на веки веков в завещании своем величайшее слово, вмещавшееся таинственно в кротком и боязливом сердце его во всю его
жизнь, о том, что от рода его, от Иуды, выйдет великое чаяние мира, примиритель и спаситель его!
И вот тут только обнаружилось, до какой степени все у нас приобыкли считать усопшего
старца еще при
жизни его за несомненного и великого святого.
Все же то, что изречено было
старцем собственно в сии последние часы
жизни его, не определено в точности, а дано лишь понятие о духе и характере и сей беседы, если сопоставить с тем, что приведено в рукописи Алексея Федоровича из прежних поучений.
Этого как бы трепещущего человека
старец Зосима весьма любил и во всю
жизнь свою относился к нему с необыкновенным уважением, хотя, может быть, ни с кем во всю
жизнь свою не сказал менее слов, как с ним, несмотря на то, что когда-то многие годы провел в странствованиях с ним вдвоем по всей святой Руси.
Известный
старец Парфений был ее духовником и другом, ее
жизнь была им целиком определена.
Этот благочестивый разговор подействовал на Аграфену самым успокаивающим образом. Она ехала теперь по местам, где спасались свои раскольники-старцы и угодники, слава о которых прошла далеко. Из Москвы приезжают на Крестовые острова. Прежде там скиты стояли, да разорены никонианами. Инок Кирилл рассказывал ей про схоронившуюся по скитам свою раскольничью святыню, про тихую скитскую
жизнь и в заключение запел длинный раскольничий стих...
Семен Яковлевич был совершенною противоположностью Николаю Силычу: весьма кроткий и хоть уже довольно пожилой, но еще благообразный из себя, он принадлежал к числу тех людей, которые бывают в
жизни сперва хорошенькими собой мальчиками, потом хорошего поведения молодыми людьми и наконец кроткими и благодушными мужами и
старцами.
Недалеко от города был монастырь, в котором жил
старец, прославившийся своей
жизнью, поучениями и предсказаниями и исцелениями, которые приписывали ему.
Тогда она решила обратиться к
старцу, известному своей святой
жизнью, с тем, чтобы он взял ее деньги и поступил с ними, как найдет нужным.
Старец получил письмо от старого Еропкина, предупреждающее его о приезде дочери и об ее ненормальном, возбужденном состоянии и выражающее уверенность в том, что
старец наставит ее на путь истинный — золотой середины, доброй христианской
жизни, без нарушения существующих условий.
И стал над рыцарем старик,
И вспрыснул мертвою водою,
И раны засияли вмиг,
И труп чудесной красотою
Процвел; тогда водой живою
Героя
старец окропил,
И бодрый, полный новых сил,
Трепеща
жизнью молодою,
Встает Руслан, на ясный день
Очами жадными взирает,
Как безобразный сон, как тень,
Пред ним минувшее мелькает.
«Тем
жизнь хороша, что всегда около нас зреет-цветёт юное, доброе сердце, и, ежели хоть немного откроется оно пред тобой, — увидишь ты в нём улыбку тебе. И тем людям, что устали, осердились на всё, — не забывать бы им про это милое сердце, а — найти его около себя и сказать ему честно всё, что потерпел человек от
жизни, пусть знает юность, отчего человеку больно и какие пути ложны. И если знание
старцев соединится дружественно с доверчивой, чистой силой юности — непрерывен будет тогда рост добра на земле».
Мы молча любовались изящною картиной противопоставления сих двух административных светил, из коих одно представляло полный
жизни восход, а другое — прекрасный, тихо потухающий закат; но многие заметили, что «новый», при появлении благодушного
старца, вздрогнул.
Весна-волшебница! — восклицал я мысленно, — ты вливаешь
жизнь в одряхлевшие сердца! ты подаешь
старцам силу и бодрость молодости! ты расцвечаешь улыбкой лица человеконенавистников! ты пробуждаешь песню в соловье, поэте и кузнечике!
Один мой знакомый, много покатавшийся на своем веку по России, сделал замечание, что если в станционной комнате на стенах висят картинки, изображающие сцены из «Кавказского пленника» или русских генералов, то лошадей скоро достать можно; но если на картинках представлена
жизнь известного игрока Жоржа де Жермани, то путешественнику нечего надеяться на быстрый отъезд: успеет он налюбоваться на закрученный кок, белый раскидной жилет и чрезвычайно узкие и короткие панталоны игрока в молодости, на его исступленную физиономию, когда он, будучи уже
старцем, убивает, высоко взмахнув стулом, в хижине с крутою крышей, своего сына.
Здесь вижу седого
старца, преклонившего колена перед распятием и молящегося о скором разрешении земных оков своих, ибо все удовольствия исчезли для него в
жизни, все чувства его умерли, кроме чувства болезни и слабости.
Старец сказал ему, что как нужна материальная пища для поддержания
жизни, так нужна духовная пища — молитва церковная — для поддержания духовной
жизни.
Обо всем этом своем московском разговоре с Левонтием я старался позабыть и решил наблюдать только одну осторожность, чтобы нам с ним как-нибудь не набежать на этого
старца Памву анахорита, которым Левонтий прельщался и о котором я сам слыхал от церковных людей непостижимые чудеса про его высокую
жизнь.
Взгляните на сего
старца, родителя Михайлова: согбенный летами и болезнями, бесчадный при конце
жизни, он благодарит небо, ибо Новгород погребает великого сына его.
Старец радовался, найдя человека, который так вполне понимает его; в сотый раз повествовал он ему свою
жизнь и свои надежды, и в сотый раз с умилением и благодарностию слушал юноша.
И, уже предчувствуя близость блаженных слез,
старец перебирает в уме всю свою невинную, омытую ежедневным плачем
жизнь и ждет вдохновения молитвы.
В числе знаменитых пришельцев был многоначитанный
старец Иона, по прозванью Курносый, пришедший из Зауралья, с заводов демидовских, ублажаемый и доселе старообрядцами за ревность вере, за писания в пользу старообрядства и за строгую
жизнь.
— Чего ведь не придумают! — продолжал Патап Максимыч. — Человеку от беды неминучей надо спастись, и для того стоит ему только клобук да манатью на себя вздеть… Так нет, не смей, не моги, не то в
старцах на всю
жизнь оставайся… В каком это Писании сказано?.. А?.. Ну-ка, покажи — в каком?
— В вашей обители
старец Варлаам и
жизнь свою скончал? — спросил Василий Борисыч у замолчавшего отца Иосифа.
— Такого
старца видно с первого разу, — решил Патап Максимыч. — Душа человек — одно слово… И хозяин домовитый и
жизни хорошей человек!.. Нет, Сергей Андреич, я ведь тоже не первый год на свете живу — людей различать могу.
Пришли две женщины к
старцу за поучением. Одна считала себя великой грешницей. Она в молодости изменила мужу и не переставая мучилась. Другая же, прожив всю
жизнь по закону, ни в каком особенном грехе не упрекала себя и была довольна собою.
Пришел он к
старцу и рассказал ему про свою
жизнь, про то, как он молится, и какими словами, и как по ночам встает, и как кормится подаянием, и спросил: хорошо ли он так делает?
Посмотрел монах так на
жизнь крестьянина. «Нечему мне учиться тут», — подумал он и подивился, зачем
старец послал его к крестьянину.
Старец расспросил обеих женщин об их
жизни. Одна со слезами призналась ему в своем великом грехе. Она считала свой грех столь великим, что не ожидала за него прощения; другая же сказала, что не знает за собой никаких особенных грехов.
Старец сказал первой...
Ты же, — обратился
старец к женщине, принесшей назад мелкие камни, — греша мелкими грехами, не помнила о них, не каялась в них, привыкла к
жизни в грехах и, осуждая грехи других, всё глубже и глубже завязала в своих.
Что такое эстетическое оскудение отнюдь не составляет нормы церковной
жизни, об этом красноречивей всего свидетельствует несравненная красота православного культа и художественные сокровища его литургики [Знаменательно в этом отношении явление К. Н. Леонтъева, эстета из эстетов, и, однако, нашедшего себе религиозный и эстетический приют в лоне православия, в тиши Афона и Оптиной, на послушании у
старца Амвросия, и кончившего дни иноком Климентом.
На том дворе без малого сорок годов проводил трудообильную
жизнь свою преподобный отец Вассиан,
старец люто́й из поповского рода.
Распаляем бесами, искони века сего прю со иноки ведущими и на мирские сласти их подвигающими,
старец сей, предоставляя приказчикам и доводчикам на крестьянских свадьбах взимать убрусные алтыны, выводные куницы и хлебы с калачами, иные пошлины с баб и с девок сбирал, за что в пятнадцать лет правления в два раза по жалобным челобитьям крестьян получал от троицкого архимандрита с братиею памяти с душеполезным увещанием, о еже бы сократил страсти своя и провождал
жизнь в трудах, в посте и молитве и никакого бы дурна на соблазн православных чинить не отваживался…
Как много искусившийся в житейском опыте седовласый
старец, говорю теперь вам, едва вступающей в
жизнь, говорю из бескорыстной любви и сердечного соболезнованья.