Неточные совпадения
—…облегчить ее положение, — продолжал Симонсон. — Если она не хочет принять вашей помощи, пусть она примет мою. Если бы она согласилась, я бы просил, чтобы меня сослали
в ее место заключения. Четыре года — не
вечность. Я бы
прожил подле нее и, может быть, облегчил бы ее участь… — опять он остановился от волненья.
Смерть Саврасова его поразила;
в душе пожелал ему светлой
вечности и сказал с вами: ему теперь легче. Не стало одного доброго товарища, который кому-нибудь мог быть полезен, а он
жив и здоров. Как это все понять?
— Мне кажется, что я только что родился, — уверял он, валяясь
в постели. — Да… Ведь каждый день
вечность, по крайней мере целый век. А когда я засыпаю, мне кажется, что я умираю. Каждое утро — это новое рождение, и только наше неисправимое легкомыслие скрывает от нас его великое значение и внутренний смысл. Я радуюсь, когда просыпаюсь, потому что чувствую каждой каплей крови, что
живу и хочу
жить… Ведь так немного дней отпущено нам на долю. Одним словом, пробуждение льва…
— Да, немножко, сколько необходимо и сколько могу им отдать при моей службе; да и согласитесь, как ими не интересоваться: здесь
живем минуту, а там
вечность впереди нас и
вечность позади нас, и что такое мы
в этой экономии?
Ему казалось не больше 28 лет; на лице его постоянно отражалась насмешка, горькая, бесконечная; волшебный круг, заключавший вселенную; его душа еще не
жила по-настоящему, но собирала все свои силы, чтобы переполнить жизнь и прежде времени вырваться
в вечность; — нищий стоял сложа руки и рассматривал дьявола, изображенного поблекшими красками на св. вратах, и внутренно сожалел об нем; он думал: если б я был чорт, то не мучил бы людей, а презирал бы их; стоят ли они, чтоб их соблазнял изгнанник рая, соперник бога!.. другое дело человек; чтоб кончить презрением, он должен начать с ненависти!
«Прощай, отец… дай руку мне;
Ты чувствуешь, моя
в огне…
Знай, этот пламень с юных дней
Таяся,
жил в груди моей;
Но ныне пищи нет ему,
И он прожег свою тюрьму
И возвратится вновь к тому,
Кто всем законной чередой
Дает страданье и покой…
Но что мне
в том? — пускай
в раю,
В святом, заоблачном краю
Мой дух найдет себе приют…
Увы! — за несколько минут
Между крутых и темных скал,
Где я
в ребячестве играл,
Я б рай и
вечность променял…
Прошедшее пошло и неинтересно, будущее ничтожно, а эта чудная, единственная
в жизни ночь скоро кончится, сольется с
вечностью — зачем же
жить?
Надо не
жить, надо слиться
в одно с этой роскошной степью, безграничной и равнодушной, как
вечность, с ее цветами, курганами и далью, и тогда будет хорошо…
…Когда был поднят молот, чтобы пригвоздить к дереву левую руку Иисуса, Иуда закрыл глаза и целую
вечность не дышал, не видел, не
жил, а только слушал. Но вот со скрежетом ударилось железо о железо, и раз за разом тупые, короткие, низкие удары, — слышно, как входит острый гвоздь
в мягкое дерево, раздвигая частицы его…
Рассуждая же
в восходящем направлении (ανιόντες), скажем, что она не есть душа, или ум, не имеет ни фантазии, ни представления, ни слова, ни разумения; не высказывается и не мыслится; не есть число, или строй, или величина, или малость, или равенство, или неравенство, или сходство, или несходство; она не стоит и не движется, не покоится и не имеет силы, не есть сила или свет; не
живет и не есть жизнь; не сущность, не
вечность и не время; не может быть доступна мышлению; не ведение, не истина; не царство и не мудрость; не единое, не единство (ένότης), не божество, не благость, не дух, как мы понимаем; не отцовство, не сыновство, вообще ничто из ведомого нам или другим сущего, не есть что-либо из не сущего или сущего, и сущее не знает ее как такового (ουδέ τα οντά γινώσκει αυτόν ή αΰθή εστίν), и она не знает сущего как такового; и она не имеет слова (ουδέ λόγος αυτής εστίν), ни имени, ни знания; ни тьма, ни свет; ни заблуждение, ни истина; вообще не есть ни утверждение (θέσις), ни отрицание (αφαίρεσις); делая относительно нее положительные и отрицательные высказывания (των μετ αύτη'ν θέσεις καί οίραιρε'σεις ποιούντες), мы не полагаем и не отрицаем ее самой; ибо совершенная единая причина выше всякого положения, и начало, превосходящее совершенно отрешенное от всего (абсолютное) и для всего недоступное, остается превыше всякого отрицания» (καί υπέρ πασαν αφαίρεσιν ή υπεροχή των πάντων απλώς οίπολελυμένου και έιε' κείνα των όλων) (de mystica theologia, cap.
Начинает Пьер с тех же вопросов, которыми мучается князь Андрей. «Что дурно? Что хорошо?.. Для чего
жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем? — спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного не логического ответа вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь — все кончится». Смерть все кончит и должна прийти нынче или завтра, — все равно через мгновение,
в сравнении с
вечностью».
Живая жизнь борется
в нем с холодною
вечностью, брезгливо отрицающею жизнь. Андрей смотрит на сидящую у его постели Наташу. «Неужели только за тем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?» И сейчас же вслед за этим думает: «Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я
жил во лжи? Я люблю ее (Наташу) больше всего
в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?»
Эта духовная память напоминает человеку, поглощенному своим историческим временем, что
в прошлом были великие творческие движения духа и что они должны наследовать
вечность, они напоминают также о том, что
в прошлом
жили конкретные существа, живые личности, с которыми во времени экзистенциальном у нас должна существовать связь не меньшая, чем с живыми.
Гордым франтом, грудью вперед, летел над осокою комар с тремя длинными ниточками от брюшка. Это, кажется, поденка… Эфемерида! Она
живет всего один день и нынче с закатом солнца умрет. Жалкий комар. Всех он ничтожнее и слабее, смерть на носу. А он, танцуя, плывет
в воздухе, — такой гордый жизнью, как будто перед ним преклонился мир и
вечность.
Абсолютный, существующий лишь сам по себе, без всякого творения, Бог является и остается безличным, вне времени и места, бездействующим, безвольным, бесчувственным, и, следовательно, он ни Отец, ни Сын, ни Дух Святой, он сама
вечность без времени, он парит и
живет в самом себе
в каждом месте, он ничего не делает, а также ничего не хочет и ничего не жаждет.
Пышность и великолепие царского жилища, золотом расшитые кафтаны дворцовых служителей, все это, несмотря на то, что она
жила в богатом доме Салтыковой, после двух лет привычки к своей скромной келье
в Новодевичьем монастыре, поразило воображение Марьи Осиповны Олениной. Трепещущая, еле передвигая нет-нет да подкашивающиеся ноги, прошла она,
в сопровождении камер-лакея, до внутренних апартаментов государыни. Через некоторое время, показавшееся Олениной
вечностью, она очутилась перед закрытыми дверьми.
Однако то, чем он
жил на земле, не могло оставить его сразу и при переходе
в вечность.
Но сущее (ens) — разумею человеческое сущее (ens), —
в которое диавол посеял свое семя, его должен он воспринять и
в нем стереть главу диавола и змеи,
в нем разбить оковы смерти, которая держит
в заточении небесное сущее (ens), и зацвести, как провозвещает это сухой жезл Ааронов, зацветший миндальным цветом» [См. там же, т. V, с. 287.]. «Адам тоже был природным сыном Бога, созданным Им из его естества, но он утратил сыновство и утратил наследие, был изгнан и с ним вместе все его сыны» [См. там же, т. V, с. 315.]. «Ибо Христос умер для человеческой самости
в гневе Отца и с волей самости был погребен
в вечную смерть, но воскрес
в воле Отца своего и
живет и царствует
в вечности в воле Отца своего» [См. там же, т. V, с. 316.].
В них
жил он на покое, не тревожимый доселе Иоанном, любимый друзьями, уважаемый народом; добрый отец, грозный и попечительный господин,
в них хотел он дать сладкий отдых последним годам своим и приготовить себя заранее к
вечности делами веры и добра.
И сто́ит ли того мучиться, когда
жить остается одну секунду
в сравнении с
вечностью?» — Но
в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и
в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи.