Неточные совпадения
Дом был большой, старинный, и Левин, хотя
жил один, но топил и занимал весь дом. Он знал, что это было глупо, знал, что это даже нехорошо и противно его теперешним
новым планам, но дом этот был целый мир для Левина. Это был мир, в котором
жили и умерли его отец и мать. Они
жили тою
жизнью, которая для Левина казалась идеалом всякого совершенства и которую он мечтал возобновить с своею женой, с своею семьей.
Она теперь ясно сознавала зарождение в себе
нового чувства любви к будущему, отчасти для нее уже настоящему ребенку и с наслаждением прислушивалась к этому чувству. Он теперь уже не был вполне частью ее, а иногда
жил и своею независимою от нее
жизнью. Часто ей бывало больно от этого, но вместе с тем хотелось смеяться от странной
новой радости.
Она — дочь кухарки предводителя уездного дворянства, начала счастливую
жизнь любовницей его, быстро израсходовала старика, вышла замуж за ювелира, он сошел с ума; потом она
жила с вице-губернатором, теперь
живет с актерами, каждый сезон с
новым; город наполнен анекдотами о ее расчетливом цинизме и удивляется ее щедрости: она выстроила больницу для детей, а в гимназиях, мужской и женской, у нее больше двадцати стипендиатов.
Чего ж надеялся Обломов? Он думал, что в письме сказано будет определительно, сколько он получит дохода, и, разумеется, как можно больше, тысяч, например, шесть, семь; что дом еще хорош, так что по нужде в нем можно
жить, пока будет строиться
новый; что, наконец, поверенный пришлет тысячи три, четыре, — словом, что в письме он прочтет тот же смех, игру
жизни и любовь, что читал в записках Ольги.
Жизнь ее наполнилась так тихо, незаметно для всех, что она
жила в своей
новой сфере, не возбуждая внимания, без видимых порывов и тревог. Она делала то же, что прежде, для всех других, но делала все иначе.
Она введет
нового и сильного человека в общество. Он умен, настойчив, и если будет прост и деятелен, как Тушин, тогда… и ее
жизнь угадана. Она не даром
жила. А там она не знала, что будет.
Три дня
прожил лесничий по делам в городе и в доме Татьяны Марковны, и три дня Райский прилежно искал ключа к этому
новому характеру, к его положению в
жизни и к его роли в сердце Веры.
— Что же, cousin, чему я должна верить: им ли? — она указала на предков, — или, бросив все, не слушая никого, вмешаться в толпу и
жить «
новою жизнью»?
Та
жизнь, в которую он вступал, —
новые места, товарищи, война, — помогли этому. И чем больше он
жил, тем больше забывал и под конец действительно совсем забыл.
Привалов увидел девушку совершенно в
новом для него свете: она тяготилась богатой обстановкой, в которой приходилось
жить, всякой фальшивой нотой, которых так много звучало в
жизни бахаревского дома, наконец, своей бездеятельной, бесполезной и бесцельной ролью богатой невесты.
На мельнице Василий Назарыч
прожил целых три дня. Он подробно рассказывал Надежде Васильевне о своих приисках и
новых разведках: дела находились в самом блестящем положении и в будущем обещали миллионные барыши. В свою очередь, Надежда Васильевна рассказывала подробности своей
жизни, где счет шел на гроши и копейки. Отец и дочь не могли наговориться: полоса времени в три года, которая разделяла их, послужила еще к большему сближению.
В века
новой истории, которая уже перестала быть
новой и стала очень старой, все сферы культуры и общественной
жизни начали
жить и развиваться лишь по собственному закону, не подчиняясь никакому духовному центру.
— А и я с тобой, я теперь тебя не оставлю, на всю
жизнь с тобой иду, — раздаются подле него милые, проникновенные чувством слова Грушеньки. И вот загорелось все сердце его и устремилось к какому-то свету, и хочется ему
жить и
жить, идти и идти в какой-то путь, к
новому зовущему свету, и скорее, скорее, теперь же, сейчас!
Очень мало опытный в
жизни и брошенный в мир, совершенно мне чуждый, после девятимесячной тюрьмы, я
жил сначала рассеянно, без оглядки,
новый край,
новая обстановка рябили перед глазами.
И вот «на старости я сызнова
живу» двумя
жизнями: «старой» и «
новой». Старая — фон
новой, который должен отразить величие второй. И моя работа делает меня молодым и счастливым — меня, прожившего и живущего
Мы остались и
прожили около полугода под надзором бабушки и теток.
Новой «власти» мы как-то сразу не подчинились, и
жизнь пошла кое-как. У меня были превосходные способности, и, совсем перестав учиться, я схватывал предметы на лету, в классе, на переменах и получал отличные отметки. Свободное время мы с братьями отдавали бродяжеству: уходя веселой компанией за реку, бродили по горам, покрытым орешником, купались под мельничными шлюзами, делали набеги на баштаны и огороды, а домой возвращались позднею ночью.
Этот первый визит оставил в Галактионе неизгладимое впечатление. Что-то
новое хлынуло на него, совсем другая
жизнь, о какой он знал только понаслышке. Харитина откачнулась от своего купечества и
жила уже совсем по-другому. Это
новое уже было в Заполье, вот тут, совсем близко.
Теперь я снова
жил с бабушкой, как на пароходе, и каждый вечер перед сном она рассказывала мне сказки или свою
жизнь, тоже подобную сказке. А про деловую
жизнь семьи, — о выделе детей, о покупке дедом
нового дома для себя, — она говорила посмеиваясь, отчужденно, как-то издали, точно соседка, а не вторая в доме по старшинству.
Не могу тебе дать отчета в моих
новых ощущениях: большой беспорядок в мыслях до сих пор и
жизнь кочевая. На днях я переехал к ксендзу Шейдевичу; от него, оставив вещи, отправлюсь в Урик
пожить и полечиться; там пробуду дней десять и к 1 сентябрю отправлюсь в дальний путь; даст бог доберусь до места в месяц, а что дальше — не знаю.
Я часто вспоминаю слова ваши, что не трудно
жить, когда хорошо, а надобно быть довольным, когда плохо. Благодаря бога я во всех положениях довольно спокоен и очень здоров — что бог даст вперед при
новом нашем образе
жизни в Читинской, что до сих пор от нас под большим секретом, — и потому я заключаю, что должно быть одно из двух: или очень хорошо, или очень дурно.
— И еще… — сказала Лиза тихо и не смотря на доктора, — еще… не пейте, Розанов. Работайте над собой, и вы об этом не пожалеете: все будет, все придет, и
новая жизнь, и чистые заботы, и
новое счастье. Я меньше вас
живу, но удивляюсь, как это вы можете не видеть ничего впереди.
Так решено было
жить без прислуги и в день общего собрания занять публику изложением выгод от этой
новой меры, выработанной самой
жизнью.
— И дело. Ты затеял нечто большое и прекрасное, Лихонин. Князь мне ночью говорил. Ну, что же, на то и молодость, чтобы делать святые глупости. Дай мне бутылку, Александра, я сам открою, а то ты надорвешься и у тебя
жила лопнет. За
новую жизнь, Любочка, виноват… Любовь… Любовь…
— Дорогая Люба, мы с тобой не подходим друг к другу, пойми это. Смотри: вот тебе сто рублей, поезжай домой. Родные тебя примут, как свою.
Поживи, осмотрись. Я приеду за тобой через полгода, ты отдохнешь, и, конечно, все грязное, скверное, что привито тебе городом, отойдет, отомрет. И ты начнешь
новую жизнь самостоятельно, без всякой поддержки, одинокая и гордая!
— Знаете, иногда такое
живет в сердце, — удивительное! Кажется, везде, куда ты ни придешь, — товарищи, все горят одним огнем, все веселые, добрые, славные. Без слов друг друга понимают…
Живут все хором, а каждое сердце поет свою песню. Все песни, как ручьи, бегут — льются в одну реку, и течет река широко и свободно в море светлых радостей
новой жизни.
Впрочем, поездка в отдаленный край оказалась в этом случае пользительною. Связи с прежней
жизнью разом порвались: редко кто обо мне вспомнил, да я и сам не чувствовал потребности возвращаться к прошедшему.
Новая жизнь со всех сторон обступила меня; сначала это было похоже на полное одиночество (тоже своего рода существование), но впоследствии и люди нашлись… Ведь везде
живут люди, как справедливо гласит пословица.
— Прекрасно. Несмотря, однако ж, на это, несмотря на то, что у нас под ногами столь твердая почва, мы не можем не признать, что наше положение все-таки в высшей степени тяжелое. Мы
живем, не зная, что ждет нас завтра и какие
новые сюрпризы готовит нам
жизнь. И все это, повторяю, несмотря на то, что наш народ здоров и спокоен. Спрашивается: в чем же тут суть?
— Это подло, и тут весь обман! — глаза его засверкали. —
Жизнь есть боль,
жизнь есть страх, и человек несчастен. Теперь всё боль и страх. Теперь человек
жизнь любит, потому что боль и страх любит. И так сделали.
Жизнь дается теперь за боль и страх, и тут весь обман. Теперь человек еще не тот человек. Будет
новый человек, счастливый и гордый. Кому будет всё равно,
жить или не
жить, тот будет
новый человек. Кто победит боль и страх, тот сам бог будет. А тот бог не будет.
— Я во всю
жизнь мою, — снова продолжал Ченцов, закурив при этом
новую трубку табаку и хлопнув залпом стакан шампанского, — никогда не мог
жить с одной женщиной, и у меня всегда их было две и три!
Разумеется, я говорю теперь только об арестантах решеных, из которых даже многие рады, что добрались, наконец, до острога (до того хороша бывает иногда
жизнь новая!), а следовательно, расположены
жить спокойно и мирно; да, кроме того, и действительно беспокойным из своих сами не дадут много куражиться.
Прошло не более 8 лет с тех пор, как были распланированы его улицы у линии
новой железной дороги, и с тех пор городок
жил тихою
жизнью американского захолустья.
Если бы
жизнь отдельного человека при переходе от одного возраста к другому была бы вполне известна ему, ему незачем бы было
жить. То же и с
жизнью человечества: если бы у него была программа той
жизни, которая ожидает его при вступлении в
новый возраст его, то это было бы самым верным признаком того, что оно не
живет, не движется, а толчется на месте.
Пока не усвоит каждый отдельный человек христианского жизнепонимания и не станет
жить сообразно с ним, не разрешится противоречие
жизни людской и не установится
новой формы
жизни.
Различие в этом отношении отдельного человека от всего человечества состоит в том, что, тогда как отдельный человек в определении, свойственного тому
новому периоду
жизни, в который он вступает, понимания
жизни и вытекающей из него деятельности пользуется указаниями прежде живших его людей, переживших уже тот возраст, в который он вступает, человечество не может иметь этих указаний, потому что оно всё подвигается по не исследованному еще пути и не у кого спросить, как надо понимать
жизнь и действовать в тех
новых условиях, в которые оно вступает и в которых еще никто никогда не
жил.
Как очень редко отдельный человек изменяет свою
жизнь только по указаниям разума, а большей частью, несмотря на
новый смысл и
новые цели, указываемые разумом, продолжает
жить прежнею
жизнью и изменяет ее только тогда, когда
жизнь его становится совсем противоречащей его сознанию и вследствие того мучительной, точно так же человечество, узнав через своих религиозных руководителей
новый смысл
жизни,
новые цели, к которым ему нужно стремиться, долго еще и после этого познания продолжает в большинстве людей
жить прежней
жизнью и приводится к принятию
нового жизнепонимания только сознанием невозможности продолжения прежней
жизни.
Уезжая из Москвы, он находился в том счастливом, молодом настроении духа, когда, сознав прежние ошибки, юноша вдруг скажет себе, что всё это было не то, — что всё прежнее было случайно и незначительно, что он прежде не хотел
жить хорошенько, но что теперь, с выездом его из Москвы, начинается
новая жизнь, в которой уже не будет больше тех ошибок, не будет раскаяния, а наверное будет одно счастие.
Несчастливцев. Нет, нет, дитя мое! Как ни велико твое горе, а умереть тебе я не дам. Тебе надо
жить, ты еще так молода! Тебя заело горе, надоела тебе молодая
жизнь? Забудь это горе, брось эту
жизнь! Начнем
новую, сестра, для славы, для искусства.
— Какая же там
жизнь? Ты посуди: место не
жилое, вода неизвестная, выгона нету-ти. Коноплянники у нас здесь искони навозные, а там чтò? Да и чтò там? голь! Ни плетней, ни овинов, ни сараев, ничего нету-ти. Разоримся мы, ваше сиятельство, коли нас туда погонишь, в конец разоримся! Место
новое, неизвестное… — повторил он задумчиво, но решительно покачивая головой.
О, понимаешь… (судорожно жмет Астрову руку) понимаешь, если бы можно было
прожить остаток
жизни как-нибудь по-новому.
Я не свожу глаз с Ермоловой — она боится пропустить каждый звук. Она
живет. Она едет по этим полям в полном одиночестве и радуется простору, волнам золотого моря колосьев, стаям птиц. Это я вижу в ее глазах, вижу, что для нее нет ничего окружающего ее, ни седого Юрьева, который возвеличил ее своей пьесой, ни Федотовой, которая не радуется
новой звезде, ни Рено, с ее красотой, померкшей перед ней, полной
жизни и свежести… Она смотрит вдаль… Видит только поля, поля, поля…
— Да разве вы
живете, как хотите? Разве вы свободны? Писать всю
жизнь бумаги, которые противны вашим убеждениям, — продолжала Зинаида Федоровна, в отчаянии всплескивая руками, — подчиняться, поздравлять начальство с
Новым годом, потом карты, карты и карты, а главное, служить порядкам, которые не могут быть вам симпатичны, — нет, Жорж, нет! Не шутите так грубо. Это ужасно. Вы идейный человек и должны служить только идее.
— Этот
новый порядок
жизни невыгоден вам, — значит, нужно бороться против него — так? За кого, за чей интерес вы будете бороться? За себя лично, за свой интерес, за ваше право
жить так, как вы
жили до этой поры. Ясно? Что вы можете сделать?
Подколесин. Благодарю, брат. Именно наконец теперь только я узнал, что такое
жизнь. Теперь предо мною открылся совершенно
новый мир, теперь я вот вижу, что все это движется,
живет, чувствует, эдак как-то испаряется, как-то эдак, не знаешь даже сам, что делается. А прежде я ничего этого не видел, не понимал, то есть просто был лишенный всякого сведения человек, не рассуждал, не углублялся и
жил вот, как и всякий другой человек
живет.
Татьяна Васильевна, в свою очередь, грустно размышляла: «Итак, вот ты, поэзия, на суд каких людей попадаешь!» Но тут же в утешение себе она припомнила слова своего отца-масона, который часто говаривал ей: «Дух наш посреди земной
жизни замкнут, оскорбляем и бесславим!.. Терпи и помни, что им только одним и
живет мир! Всем нужно страдать и стремиться воздвигнуть
новый храм на развалинах старого!»
Вершинин(подумав). Как вам сказать? Мне кажется, все на земле должно измениться мало-помалу и уже меняется на наших глазах. Через двести — триста, наконец тысячу лет, — дело не в сроке, — настанет
новая, счастливая
жизнь. Участвовать в этой
жизни мы не будем, конечно, но мы для нее
живем теперь, работаем, ну, страдаем, мы творим ее — и в этом одном цель нашего бытия и, если хотите, наше счастье.
Совершенно другое дело светская красавица: уже несколько поколений предки ее
жили, не работая руками; при бездейственном образе
жизни крови льется в оконечности мало; с каждым
новым поколением мускулы рук и ног слабеют, кости делаются тоньше; необходимым следствием всего этого должны быть маленькие ручки и ножки — они признак такой
жизни, которая одна и кажется
жизнью для высших классов общества, —
жизни без физической работы; если у светской женщины большие руки и ноги, это признак или того, что она дурно сложена, или того, что она не из старинной хорошей фамилии.
— А вот когда устгоим все по-амегикански… Вы не смейтесь, domine. У меня в голове иногда действительно немного ум за газум заходит, а все-таки нужно «совлечь с себя ветхого человека» и
жить по-амегикански. По моему, Госсия и Амегика очень походят дгуг на дгуга. Это две молодые цивилизации, пгямая задача котогых выгаботать
новые фогмы
жизни.
Задумчивость моя усугублялась с каждым годом. Пришельцы-соседи устраивались по-новому и проявляли поползновение
жить шумно и весело. Среди этой вдруг закипевшей
жизни, каждое движение которой говорило о шальной деньге мой бедный, заброшенный пустырь был как-то совсем не у места. Ветшая и упадая, он как бы говорил мне: беги сих мест, унылый человек!
Благодаря живости моего воображения и мечтательному легкомыслию я раскрашивал радужными цветами будущую мою сельскую деятельность, уже виднелась мне в отдалении Москва, и я с горячею бодростью готовился к
новой для меня
жизни хозяина, как единственному средству
жить потом в Москве.
Дён пять
прожил я с Христей, а больше невозможно было: стали клирошанки и послушницы сильно приставать, да и хотелось мне побыть одному, одумать этот случай. Как можно запрещать женщине родить детей, если такова воля её и если дети всегда были, есть и будут началом
новой жизни, носителями
новых сил?