Неточные совпадения
Он схватил Самгина
за руку, быстро
свел его с лестницы, почти бегом протащил
за собою десятка три шагов и, посадив на ворох валежника в саду, встал против, махая в лицо его черной полою поддевки, открывая мокрую рубаху,
голые свои ноги. Он стал тоньше, длиннее, белое лицо его вытянулось, обнажив пьяные, мутные глаза, — казалось, что и борода у него стала длиннее. Мокрое лицо лоснилось и кривилось, улыбаясь, обнажая зубы, — он что-то говорил, а Самгин, как бы защищаясь от него, убеждал себя...
Макаров, закинув
руки за шею, минуту-две смотрел, как Лютов помогает Лидии идти,
отводя от ее
головы ветки молодого сосняка, потом заговорил, улыбаясь Климу...
— А! (Он снял картуз, величественно
провел рукою по густым, туго завитым волосам, начинавшимся почти у самых бровей, и, с достоинством посмотрев кругом, бережно прикрыл опять свою драгоценную
голову.) А я было совсем и позабыл. Притом, вишь, дождик! (Он опять зевнул.) Дела пропасть:
за всем не усмотришь, а тот еще бранится. Мы завтра едем…
Крыжановский старался только облегчить ему эту работу, покорно
водя голову за рукой.
Это помешало мне
проводить мать в церковь к венцу, я мог только выйти
за ворота и видел, как она под
руку с Максимовым, наклоня
голову, осторожно ставит ноги на кирпич тротуара, на зеленые травы, высунувшиеся из щелей его, — точно она шла по остриям гвоздей.
Иногда бабушка, зазвав его в кухню, поила чаем, кормила. Как-то раз он спросил: где я? Бабушка позвала меня, но я убежал и спрятался в дровах. Не мог я подойти к нему, — было нестерпимо стыдно пред ним, и я знал, что бабушке — тоже стыдно. Только однажды говорили мы с нею о Григории:
проводив его
за ворота, она шла тихонько по двору и плакала, опустив
голову. Я подошел к ней, взял ее
руку.
Старик Райнер все слушал молча, положив на
руки свою серебристую
голову. Кончилась огненная, живая речь, приправленная всеми едкими остротами красивого и горячего ума. Рассказчик сел в сильном волнении и опустил
голову. Старый Райнер все не
сводил с него глаз, и оба они долго молчали. Из-за гор показался серый утренний свет и стал наполнять незатейливый кабинет Райнера, а собеседники всё сидели молча и далеко носились своими думами. Наконец Райнер приподнялся, вздохнул и сказал ломаным русским языком...
Посадив Вязмитинову, Розанов вошел
за ширмы. Лиза лежала навзничь, закинув назад
голову, зубы ее были стиснуты, а посиневшие губы открыты. На неподвижной груди ее лежал развернутый платочек Абрамовны с тремя восковыми свечечками, четвертая тихо теплилась в замершей
руке Лизы. Абрамовна, наклонив
голову, шептала молитву и
заводила веками остановившиеся глаза Лизы.
Когда ей было уже
за тридцать, ей предложили место классной дамы. Разумеется, она приняла с благодарностью и дала себе слово сделаться достойною оказанного ей отличия. Даже старалась быть строгою, как это ей рекомендовали, но никак не могла. Сама
заводила в рекреационные часы игры с девицами, бегала и кружилась с ними, несмотря на то, что тугой и высокий корсет очень мешал ей. Начальство, видя это, покачивало
головой, но наконец махнуло
рукой, убедясь, что никаких беспорядков из этого не выходило.
Затем последовала немая и довольно длинная сцена, в продолжение которой капитан еще раз, протягивая
руку, проговорил: «Я очень рад!», а потом встал и начал расшаркиваться. Калинович
проводил его до дверей и, возвратившись в спальню, бросился в постель, схватил себя
за голову и воскликнул: «Господи, неужели в жизни, на каждом шагу, надобно лгать и делать подлости?»
Софья Алексеевна просила позволения ходить
за больной и дни целые
проводила у ее кровати, и что-то высоко поэтическое было в этой группе умирающей красоты с прекрасной старостью, в этой увядающей женщине со впавшими щеками, с огромными блестящими глазами, с волосами, небрежно падающими на плечи, — когда она, опирая свою
голову на исхудалую
руку, с полуотверстым ртом и со слезою на глазах внимала бесконечным рассказам старушки матери об ее сыне — об их Вольдемаре, который теперь так далеко от них…
Глеб Савиныч
проводил его глазами; наконец, когда дядя Аким исчез
за воротами, рыбак сделал безнадежный жест
рукой и сказал, выразительно тряхнув
головой...
Литвинов долго не
сводил глаз с карточки, потом тихонько ее отодвинул и снова схватился обеими
руками за голову.
Он оттолкнулся от дерева, — фуражка с
головы его упала. Наклоняясь, чтоб поднять её, он не мог
отвести глаз с памятника меняле и приёмщику краденого. Ему было душно, нехорошо, лицо налилось кровью, глаза болели от напряжения. С большим усилием он оторвал их от камня, подошёл к самой ограде, схватился
руками за прутья и, вздрогнув от ненависти, плюнул на могилу… Уходя прочь от неё, он так крепко ударял в землю ногами, точно хотел сделать больно ей!..
— Вы! вы! и вы! — послала ему в напутствие Ида, и с этими словами, с этим взрывом гнева она уронила на грудь
голову,
за нею уронила
руки, вся пошатнулась набок всей своей стройной фигурой и заплакала целыми реками слез, ничего не видя, ничего не слыша и не
сводя глаза с одной точки посередине пола.
Никита встал и, наклоня
голову, убито пошёл в глубь сада,
отводя руками ветви деревьев, хватавшие его
за плечи.
— Извольте тотчас взять эту девушку, — воскликнул Семен Матвеич, обращаясь к моему вотчиму и повелительно указывая на меня дрожащей
рукой. — Извольте
отвести ее к себе в дом и запереть на ключ, на замок… чтоб она… пальцем пошевельнуть не могла, чтобы муха к ней не проскочила! Впредь до моего приказания! Окна забить, если нужно! Ты отвечаешь мне
за нее
головой!
Взял теперь Ваську
за хохол Тараска, взял и держит, не знай отплатить ему дружбой
за мягкую таску, не знай отработать его как следует. Эх, поусердствую! — неравно заметит госпожа это,
за службу примат… Подумал, подумал этак Тараска и, почувствовав под
рукою, что ожидавший от товарища льготы Васька гнет
голову в левую сторону, Тараска вдруг круто поворотил его направо и заиграл. Бедный Васька даже взвизгнул, наклонился весь наперед и
водил перед собою
руками, точно в жмурки играл.
Погасла милая душа его, и сразу стало для меня темно и холодно. Когда его хоронили, хворый я лежал и не мог
проводить на погост дорогого человека, а встал на ноги — первым делом пошёл на могилу к нему, сел там — и даже плакать не мог в тоске. Звенит в памяти голос его, оживают речи, а человека, который бы ласковую
руку на
голову мне положил, больше нет на земле. Всё стало чужое, далёкое… Закрыл глаза, сижу. Вдруг — поднимает меня кто-то: взял
за руку и поднимает. Гляжу — Титов.
— Ничего невозможного, — отвечал он, угадывая мое чувство. — Ты вот мочишь
голову, — прибавил он, как ребенка лаская меня, еще раз
проводя рукой по моим волосам, — ты завидуешь и листьям, и траве
за то, что их мочит дождик, тебе бы хотелось быть и травой, и листьями, и дождиком. А я только радуюсь на них, как на все на свете, что хорошо, молодо и счастливо.
Она упала в постель, и мелкие, истерические рыдания, мешающие дышать, от которых
сводит руки и ноги, огласили спальню. Вспомнив, что через три-четыре комнаты ночует гость, она спрятала
голову под подушку, чтобы заглушить рыдания, но подушка свалилась на пол, и сама она едва не упала, когда нагнулась
за ней; потянула она к лицу одеяло, но
руки не слушались и судорожно рвали всё,
за что она хваталась.
Я просто теперь как сумасшедший (он тяжко взялся
за голову и медленно, как бы пробуждаясь,
провел рукой по лбу).
И старик торопливым шагом побрел от ворот, где
провожал его глазами удивленный дворник. Устинов пошел следом и стал замечать, что Лубянский усиленно старается придать себе бодрость. Но вот завернули они
за угол, и здесь уже Петр Петрович не выдержал: оперши на
руку голову, он прислонился локтями к забору и как-то странно закашлялся; но это был не кашель, а глухие старческие рыдания, которые, сжимая горло, с трудом вырывались из груди.
За эти два месяца постоянного пребывания на чистом воздухе, частых ночевок на
голой земле ив лесу, в поле, в окопах, иногда залитых водой или в дымной курной крестьянской избе,
за время нередких недоеданий и недосыпаний в походе, нежная девичья кожа на лице и
руках Милицы огрубела, потрескалась и потемнела, a синие глаза приняли новое настойчивое, упорное выражение, — сам взгляд их стал похож на взгляд молодого соколенка, выслеживающего добычу; a первое боевое крещение, первая, a
за ней и последующие стычки
провели неизгладимую борозду в душе девушки и согнали с лица её всякую женственность, заменив ее настоящей мужской чертой решимости и отваги.
— Милый Василий Иваныч! — она взяла его
за обе
руки и
отвела голову, чтобы не расплакаться. — Папа боится… и тетка Павла также… вы понимаете… Думают — что-нибудь эта дама насчет имений… вы понимаете… Папу жалко… ему нужно продать.
В кухне прочистилось; чад унесло; из кухаркиной комнаты, озираясь, вышел робко лавочный мальчик; у него на
голове опрокинута опорожненная корзина. Она закрывает ему все лицо, и в этом для него, по-видимому, есть удобство. Кухарка его
провожает и удерживает еще на минуту у порога; она молча грозит ему пальцем, потом сыплет ему горсть сухого господского компота, и, наконец, приподнимает у него над
головою корзинку, берет
руками за алые щеки и целует в губы. При этом оба целующиеся смеются.
Гиршфельд закрыл лицо
руками и горько заплакал, заплакал чуть ли не в первый раз в жизни. Слезы облегчили его. Он тряхнул
головой, успокоился и, казалось, примирился с совершившимся фактом. Спрятав письмо и заметку в бумажник, он почти спокойно принялся
за чтение остальной корреспонденции. Окончив это занятие, он позвонил и приказал лакею приготовить чемодан к курьерскому поезду Николаевской железной дороги,
отвезти его на вокзал и купить билет. На другой день утром он уже был в Москве.
Я вот смеюсь тоже над гомеопатией, смеюсь всегда над магнетизмом. Действительно, я была раз на séance [сеансе (фр.).], такая глупость, шарлатанство! Какой-то француз при мне
водил,
водил руками по ясновидящей, потом взял в рот какую-то маленькую гармонику и начал гудеть. Это, видите ли, чтобы привести ее в восторженное состояние. Уж она кувыркалась, кувыркалась,
голову совсем закатила назад, в глазах остались одни белки. А я подсела к ней, взяла ее
за руку и спрашиваю...
Николай Леопольдович уставился на нее,
провел затем
рукою по лбу и низко опустил
голову. Он понял, где он находится. Схватив себя
за волосы, он со злобными рыданиями бросился на кровать и уткнулся
головой в подушки.
С последним словом Ильза важно простерла длинную, сухощавую
руку над
головою правнучки седьмого лифляндского гермейстера, махнула Ганне, чтобы она
за нею следовала, и, обернувшись в хитон свой, спешила к месту свидания, назначенному для слепца. Сам Бир
проводил Конрада из Торнео и сдал его маркитантше с
рук на
руки.
Сведут его, ловкого прыгуна, в церковь — отдадут «в срачице» двум каким-нибудь здоровенным инокам «под мантии»; те его ангельски прикроют с
головою воскрылиями мантий, а под этим мантейным приосенением сдавят могучими железными
руками «
за природный шивороток невороченной кожи» и повлекут к ногам настоятеля…
Она пересела еще раз и еще; потом прилегла впоперек кровати и снова привстала и, улыбнувшись на две лежащие на полу подушки, вспрыгнула, постояла,
завела назад
за голову руки, закрыла глаза и через минуту, раскрыв их, кинулась в страхе в угол постели и задрожала.
Первого выпустили на свободу Фалалея, и Тения тотчас же удалилась с ним, обнимая его одною
рукой, а другою поддерживая на
голове корзину с купленною пищей. Когда увидала их Пуплия, она подумала, что Тения, наконец, поступила, как желал Милий, и после радостного свидания с сыном посадила на колени к нему Вирину и Витта, а невестку
отвела в сторону и похвалила ее
за послушание.