Неточные совпадения
Воображение ее уносилось даже за пределы того, что по
законам обыкновенной
морали считается дозволенным; но и тогда кровь ее по-прежнему тихо катилась в ее обаятельно-стройном и спокойном теле.
«Философия права — это попытка оправдать бесправие», — говорил он и говорил, что, признавая
законом борьбу за существование, бесполезно и лицемерно искать в жизни место религии, философии,
морали.
Но сейчас я остро сознаю, что, в сущности, сочувствую всем великим бунтам истории — бунту Лютера, бунту разума просвещения против авторитета, бунту «природы» у Руссо, бунту французской революции, бунту идеализма против власти объекта, бунту Маркса против капитализма, бунту Белинского против мирового духа и мировой гармонии, анархическому бунту Бакунина, бунту Л. Толстого против истории и цивилизации, бунту Ницше против разума и
морали, бунту Ибсена против общества, и самое христианство я понимаю как бунт против мира и его
закона.
Германский студент, оканчивая курс в своем университете и отпировав с товарищами последнюю пирушку, перестает быть беспокойным буршем и входит в общество людей с уважением к их спокойствию, к их общественным
законам и к их
морали; он снимает свою корпоративную кокарду и с нею снимает с себя обязательство содержать и вносить в жизнь свою буршескую, корпоративную нравственность.
Больше того, религия, которую хотят целиком свести к
морали, в целостности своей находится выше
морали и потому свободна от нее:
мораль существует для человека в известных пределах, как
закон, но человек должен быть способен подниматься и над
моралью [Одним из наиболее ярких примеров преодоления
морали является война, поэтому так трудно морально принять и оправдать войну, и остается только религиозное ее оправдание.
Евангельская
мораль есть
мораль благодатной силы, неизвестной
закону, т. е. не есть уже
мораль.
Мораль закона и
мораль творческой энергии постоянно находятся в борьбе между собой.
Никто не сможет возражать против того, что христианская, евангельская
мораль не есть
мораль нормы и
закона.
Но благодатная евангельская
мораль раскрывается в потрясениях жизни, в важных и значительных событиях, к которым
закон неприменим.
Любовью к Богу и любовью к человеку исчерпывается евангельская
мораль, все же остальное не специфически евангельское и лишь подтверждает
закон.
И этика,
мораль нашего мира, ищет совсем не Царства Божьего, а ищет оправдания
законом.
Так совершает Евангелие прорыв из
морали нашего мира, мира падшего и основанного на различении добра и зла, к
морали потусторонней, противоположной
закону этого мира,
морали райской,
морали Царства Божьего.
Мораль закона и есть
мораль общеобязательная.
Преодоление
морали закона есть преодоление абсолютных повелений, запретов, табу и замена их бесконечной творческой энергией.
Мораль рыцарства, рыцарской чести и верности была творческой этикой, она не вмещалась в этику
закона и этику искупления.
Мораль закона есть старческая
мораль.
Христианская
мораль, не знающая сковывающих
законов и норм, все сводит к приобретению духовной силы у Бога.
Мы уже видели, что евангельская
мораль отрицает
мораль законнически-фарисейскую,
мораль самоспасения человека через осуществление нравственного
закона.
(Стр. 556: «Для Шекспира была бы ужасна самостоятельная и независимая личность, которая с сильным духом боролась бы против всякого
закона в политике и
морали и переступила бы через союз религий и государства, уже тысячелетиями поддерживающий общество.
Он учит (по Гервинусу), что
мораль, так же как и политика, такая материя, в которой, вследствие сложности случаев и мотивов, нельзя установить какие-либо правила. (Стр. 563: «С точки зрения Шекспира (и в этом он сходится с Бэконом и Аристотелем), нет положительных религиозных и нравственных
законов, которые могли бы создать подходящие для всех случаев предписания для правильных нравственных поступков».)
Кант и Толстой чужды подлинным тайнам христианской религии, но они яркие выразители христианской
морали как
морали закона,
морали послушания, а не творчества.
Общеобязательная
мораль закона была лишь изобличением зла и греха и уравнением всех в зле и грехе.
Христианская
мораль была или все еще ветхозаветным
законом, изобличающим грех, подобно христианскому государству, или послушанием последствиям греха, искупительным послушанием.
Сущность эта прежде всего в революционном переходе от сознания, для которого
мораль есть послушание серединно-общему
закону, к сознанию, для которого
мораль есть творческая задача индивидуальности.
Творческая
мораль не есть исполнение
закона, она есть откровение человека.
Мораль —
закон послушания в отношении к Богу и
закон благоустроения в отношении к миру.
И это откровение человека в моральном творчестве — всегда индивидуально-качественное, а не серединно-общее, где-то воссоединяется с
моралью евангельской, с
моралью св. Франциска, с индивидуальной поэзией новозаветной жизни, не знающей
закона.
И в
морали можно вскрыть элементы
закона, искупления, творчества.
Аморализм есть лишь болезненный, нередко поверхностный симптом глубокого кризиса
морали как
закона,
морали ветхозаветно-канонической.
В первом случае
мораль закона сохраняет свой религиозный смысл.
Мораль, подобно всякому
закону, скорее изобличала зло, чем творила высшую правду жизни.
Ныне
мораль перерастает уже
закон послушания, изобличающий зло и приспособляющийся к его условиям.
Завися не от точных
законов, а от «благоусмотрения», как мы сейчас читали, часто необъяснимого с точки зрения общественной
морали, духовные люди до сих пор ищут оправдании «пролазами» и «пекуниею», а это, конечно, не может не влиять дурно на их нравы.