Наконец, покончив свою работу, я
закрыл тетрадь и хотел было лечь спать, но вспомнил про старика и вышел из фанзы. На месте костра осталось только несколько угольков. Ветер рвал их и разносил по земле искры. А китаец сидел на пне так же, как и час назад, и напряженно о чем-то думал.
Два дня я просидел за приведением в порядок своих записей. На третий день я окончил свою работу,
закрыл тетрадь и вышел из дому, чтобы немного пройтись по реке до переката.
— Нельзя, княжна, нельзя, — сказал он, когда княжна, взяв и
закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, — математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится-слюбится. — Он потрепал ее рукой по щеке. — Дурь из головы выскочит.
Неточные совпадения
Дмитрий читал,
закрыв лицо
тетрадью...
Прошел час, другой. В городском саду по соседству играл оркестр и пел хор песенников. Когда Вера Иосифовна
закрыла свою
тетрадь, то минут пять молчали и слушали «Лучинушку», которую пел хор, и эта песня передавала то, чего не было в романе и что бывает в жизни.
Незаметно мы досидели с ним до полуночи. Наконец Дерсу начал дремать. Я
закрыл свою
тетрадь, завернулся в одеяло, лег поближе к огню и скоро заснул. Ночью сквозь сон я слышал, как он поправлял огонь и прикрывал меня своей палаткой.
Стало темно и холодно, он
закрыл окно, зажёг лампу и, не выпуская её из руки, сел за стол — с жёлтой страницы развёрнутой книги в глаза бросилась строка: «выговаривать гладко, а не ожесточать», занозой вошла в мозг и не пускала к себе ничего более. Тогда он вынул из ящика стола свои
тетради, начал перелистывать их.
Я дрожащими руками разорвал конверт. Было написано много, на двух вырванных из
тетради четвертушках линованной бумаги. Перед испуганными глазами замелькали отрывки фраз: «Когда ты прочтешь это письмо, меня уж не будет в живых… Открой дверь при Фене… Скажи ей, что я самоубийца… согласится дать показание. Вчера воротился сильно пьяный и, должно быть,
закрыл трубу, когда еще был угар».
Павел вскочил с постели и подошел к столу. Там он передвигал бумаги,
тетради, раскрывал их, опять
закрывал, и руки его дрожали. А глаза его боком, напряженно, вглядывались в то место стола, где заперты были и сверху тщательно заложены бумагами принадлежности для лечения.