Неточные совпадения
Тоска любви Татьяну гонит,
И
в сад идет она грустить,
И вдруг недвижны очи клонит,
И лень ей далее ступить.
Приподнялася грудь, ланиты
Мгновенным пламенем покрыты,
Дыханье
замерло в устах,
И
в слухе шум, и блеск
в очах…
Настанет ночь; луна обходит
Дозором дальный свод небес,
И соловей во мгле древес
Напевы звучные заводит.
Татьяна
в темноте не спит
И тихо с няней говорит...
Вода сбыла, и мостовая
Открылась, и Евгений мой
Спешит, душою
замирая,
В надежде, страхе и
тоскеК едва смирившейся реке.
Но, торжеством победы полны,
Еще кипели злобно волны,
Как бы под ними тлел огонь,
Еще их пена покрывала,
И тяжело Нева дышала,
Как с битвы прибежавший конь.
Евгений смотрит: видит лодку;
Он к ней бежит, как на находку;
Он перевозчика зовет —
И перевозчик беззаботный
Его за гривенник охотно
Чрез волны страшные везет.
«Куда могла она пойти, что она с собою сделала?» — восклицал я
в тоске бессильного отчаяния… Что-то белое мелькнуло вдруг на самом берегу реки. Я знал это место; там, над могилой человека, утонувшего лет семьдесят тому назад, стоял до половины вросший
в землю каменный крест с старинной надписью. Сердце во мне
замерло… Я подбежал к кресту: белая фигура исчезла. Я крикнул: «Ася!» Дикий голос мой испугал меня самого — но никто не отозвался…
Послезавтра Александр приехал пораньше. Еще
в саду до него из комнаты доносились незнакомые звуки… виолончель не виолончель… Он ближе… поет мужской голос, и какой голос! звучный, свежий, который так, кажется, и просится
в сердце женщины. Он дошел до сердца и Адуева, но иначе: оно
замерло, заныло от
тоски, зависти, ненависти, от неясного и тяжелого предчувствия. Александр вошел
в переднюю со двора.
Он думает об этом завтрашнем дне — и душа его опять радостно
замирает в млеющей
тоске беспрестанно возрождающегося ожидания!
В нестерпимой
тоске, ежеминутно трепеща и удивляясь на самого себя, стеная и
замирая попеременно, дожил он кое-как, запершись и лежа на диване, до одиннадцати часов утра следующего дня, и вот тут-то вдруг и последовал ожидаемый толчок, вдруг направивший его решимость.
Но прошло немного времени, роса испарилась, воздух застыл, и обманутая степь приняла свой унылый июльский вид. Трава поникла, жизнь
замерла. Загорелые холмы, буро-зеленые, вдали лиловые, со своими покойными, как тень, тонами, равнина с туманной далью и опрокинутое над ними небо, которое
в степи, где нет лесов и высоких гор, кажется страшно глубоким и прозрачным, представлялись теперь бесконечными, оцепеневшими от
тоски…
Возбуждение улеглось, исчезли отрывки мыслей, и оставалась только
тоска. Петров лег на, постель, и
тоска, как живая, легла ему на грудь, впилась
в сердце и
замерла. И так лежали они
в неразрывном безумном союзе, а за стеклом быстро падали тяжелые крупные капли, и светло было.
— «Лучинушкой», к примеру, или «Заходило солнце красное» — она и приостановится,
замрёт. А тут вы её хватите сразу «Чоботами» али «Во лузях», да с дробью, с пламенем, с плясом — чтобы жгло! Ожгёте её, она и встрепенётся! Тогда и пошло всё
в действие. Тут уж начнётся прямо бешенство — чего-то хочется и ничего не надо!
Тоска и радость — так всё и заиграет радугой!..
Его тусклые и воспалённые глаза старика, с красными, опухшими веками, беспокойно моргали, а испещрённое морщинами лицо
замерло в выражении томительной
тоски. Он то и дело сдержанно кашлял и, поглядывая на внука, прикрывал рот рукой. Кашель был хрипл, удушлив, заставлял деда приподниматься с земли и выжимал на его глазах крупные капли слёз.
«Уж
в замке проснулись;
Мне слышался шорох и звук голосов». —
«О нет! Встрепенулись
Дремавшие пташки на ветвях кустов». —
«Заря уж багряна».
«О милый, постой». —
«Минвана, Минвана,
Почто ж
замирает так сердце
тоской...