Неточные совпадения
Иногда, большею частью внезапно, это недоумение переходило в холодный
ужас; лицо ее принимало выражение мертвенное и дикое; она запиралась у себя в спальне, и горничная ее могла слышать, припав ухом к
замку, ее глухие рыдания.
Вскочив в спальню и наткнувшись на кровать, я тотчас заметил, что есть дверь из спальни в кухню, стало быть был исход из беды и можно было убежать совсем, но — о
ужас! — дверь была заперта на
замок, а в щелке ключа не было.
«Юлия, или Подземелья
замка Мадзини» и все картинные
ужасы эффектных романов леди Редклиф вставали в памяти Розанова, когда они шли по темным коридорам оригинального дворца.
Под влиянием этого чувства я как можно скорее хотел закрыть портфель, но мне, видно, суждено было испытать всевозможные несчастия в этот достопамятный день: вложив ключик в замочную скважину, я повернул его не в ту сторону; воображая, что
замок заперт, я вынул ключ, и — о
ужас! — у меня в руках была только головка ключика.
Переступить порог не смея,
Тоски и
ужаса полна,
Так вянет сказочная фея
В волшебном
замке колдуна.
Доползя до начала трубы в
замке, Шуази с
ужасом увидел, что внутреннее отверстие заделано камнями, тогда как ему было обещано, что ко времени атаки камни будут вытянуты.
Доннершварц, празднуя победу над Пропалым и помянув его полной чарой, расхрабрился и выехал на двор, но когда ропот
ужаса при новом нападении русских достиг до него, он совершенно обезумел от страха и кричал, что под
замком есть надежное убежище в подземелье, куда он и советовал ретироваться.
Прямо за речкою, в средине разлившейся широко долины, встал продолговатый холм с рощею, как островок; несколько правее, за семь верст, показывается вполовину из-за горы кирка нейгаузенская, отдаленная от русского края и
ужасов войны, посещавших некогда
замок; далее видны сизые, неровные возвышения к Оденпе, мызы и кирки.
Мурзенко славился в войске Шереметева лихим наездничеством, личною храбростью, умением повелевать своими калмыцкими и башкирскими сотнями, которые на грозное гиканье его летели с быстротою стрелы, а нагайки его боялись пуще гнева пророка или самодельных божков; он славился искусством следить горячие ступни врагов, являться везде, где они его не ожидали, давать фельдмаршалу верные известия о положении и числе неприятеля, палить деревни, мызы,
замки, наводить
ужас на целую страну.
Доннершварц, празднуя победу над Пропалым и помянув его полной чарой, расхрабрился и выехал на двор, но когда ропот
ужаса при новом нападении русских достиг до него, он совершенно обезумел от страха и кричал, что в
замке есть надежное убежище в подземелье, куда он и советовал ретироваться.
Таков был его радужный план. Но главная заманчивость этого плана была в том, что он увидит Москву. И по дороге, от многих проезжих и прохожих людей, он слышал о ней самые необычайные рассказы. Все, впрочем, рассказчики сходились на том, что ноне на Москве жить жутко, да и приезжему надо держать ухо востро, иначе попадешь под
замок, а оттуда уж и не выйдешь. Особенные
ужасы рассказывали об Александровской слободе, хотя удостоверяли, что жизнь там для опричников и полюбившихся им людей не жизнь, а Масленица.
Ужас объял всех. Новобрачные спешили в другую комнату, а навстречу им — штык-юнкер Готтлиг, особенно преданный цейгмейстеру, с известием, что комендант с несколькими офицерами перебрался уже на ту сторону и прислал сказать, что у него идут переговоры о сдаче
замка на выгоднейших условиях: гарнизону и жителям местечка предоставлен свободный выход; имущество и честь их обезопасены; только солдаты должны сдать оружие победителям и выходить из
замка с пулями во рту.
Следовательно, и я мог уйти вместо того, чтобы тратить десятки лет на титаническую борьбу, вместо того, чтобы в отчаянных потугах, изнемогая от
ужаса перед лицом неразгаданных тайн, стремиться к подчинению мира моей мысли и моей воле, я мог бы взлезть на стол, и — одно мгновение неслышной боли — я уже на свободе, я уже торжествую над
замком и стенами, над правдой и ложью, над радостью и страданиями.
И сознание, что, ложась спать, я мог в рассеянности не запереть на ключ двери моей спальни, заставляет меня десятки раз вскакивать с постели и с дрожью
ужаса ощупывать
замок.
Кто бы ни был укравший, он ничего не достиг своим мелочным и гаденьким поступком, и благородная рука его напрасно трудилась, взламывая
замок: я достаточно твердо и ясно помню события вплоть до последнего момента, когда
ужас на долгие месяцы лишил меня сознания.