Неточные совпадения
«Да где мы теперь?» — спрашивали опять. «В Божием
мире!» — «Знаем; да где?» — «380˚ сев‹ерной› широты и 12˚
западной долготы».
Война
мира славянского и
мира германского не есть только столкновение вооруженных сил на полях битвы; она глубже, это — духовная война, борьба за господство разного духа в
мире, столкновение и переплетение восточного и
западного христианского
мира.
Самодовольная
западная гуманистическая культура склонна признавать свой тип культуры универсальным и единственным, не признает существования разных типов культур, не ищет восполнения другими
мирами.
Славянофилы и Достоевский всегда противополагали внутреннюю свободу русского народа, его органическую, религиозную свободу, которую он не уступит ни за какие блага
мира, внутренней несвободе
западных народов, их порабощенности внешним.
Нельзя же двум великим историческим личностям, двум поседелым деятелям всей
западной истории, представителям двух
миров, двух традиций, двух начал — государства и личной свободы, нельзя же им не остановить, не сокрушить третью личность, немую, без знамени, без имени, являющуюся так не вовремя с веревкой рабства на шее и грубо толкающуюся в двери Европы и в двери истории с наглым притязанием на Византию, с одной ногой на Германии, с другой — на Тихом океане.
Строгий чин и гордая независимость
западной церкви, ее оконченная ограниченность, ее практические приложения, ее безвозвратная уверенность и мнимое снятие всех противуречий своим высшим единством, своей вечной фата-морганой, своим urbi et orbi, [городу и
миру (лат.).] своим презрением светской власти должно было легко овладеть умом пылким и начавшим свое серьезное образование в совершенных летах.
Такова общая атмосфера европейской жизни. Она тяжелее и невыносимее там, где современное
западное состояние наибольше развито, там, где оно вернее своим началам, где оно богаче, образованнее, то есть промышленнее. И вот отчего где-нибудь в Италии или Испании не так невыносимо удушливо жить, как в Англии и во Франции… И вот отчего горная, бедная сельская Швейцария — единственный клочок Европы, в который можно удалиться с
миром.
Мне не нужно было быть высланным в
Западную Европу, чтобы понять неправду капиталистического
мира.
Проблематику русской религиозной философии очень трудно было сделать понятной
западному христианскому
миру.
Я буду еще много говорить о моем соприкосновении с
западным христианским
миром, с католиками и протестантами.
В
Западной Европе и особенно во Франции все проблемы рассматриваются не по существу, а в их культурных отражениях, в их преломлении в историческом человеческом
мире.
Но в моем соприкосновении и общении с
западным христианским
миром я также почувствовал себя одиноким.
Но он верил, что русский мужик спасет
мир от торжествующего мещанства, которое он видел и в
западном социализме, и у рабочих Европы.
Величие и слава
мира остаются соблазном и грехом, а не высшей ценностью, как у
западных людей.
Западный папизм был слишком явным соблазном князя
мира сего, продолжением языческого царства — imperium romanum, [Римская империя (лат).] на которую слишком походит католическая церковь.
Сколько несчастных, никогда не имевших в голове другой идеи, кроме: как прекрасен божий
мир с тех пор, как в нем существуют земские учреждения! — вдруг вынуждены будут убедиться, что это идея позорная, потрясшая
Западную Европу и потому достойная аркебузированья!
Я прогорел, как говорится, дотла. На плечах у меня была довольно ветхая ополченка (воспоминание Севастопольской брани, которой я, впрочем, не видал, так как известие о
мире застало нас в один переход от Тулы; впоследствии эта самая ополченка была свидетельницей моих усилий по водворению начал восточной цивилизации в северо-западных губерниях), на ногах соответствующие брюки. Затем, кроме голода и жажды — ничего!
И вот — углубился я в чтение; целыми днями читал. Трудно мне и досадно: книги со мной не спорят, они просто знать меня не хотят. Одна книга — замучила: говорилось в ней о развитии
мира и человеческой жизни, — против библии было написано. Всё очень просто, понятно и необходимо, но нет мне места в этой простоте, встаёт вокруг меня ряд разных сил, а я среди них — как мышь в
западне. Читал я её раза два; читаю и молчу, желая сам найти в ней прореху, через которую мог бы я вылезти на свободу. Но не нахожу.
Доказательства этому пан Духинский находил между прочим и в том, что наши женщины отличаются маленькой ножкой — явный признак сродства с китаянками и что москали вовсе не подвержены ревматизму, который будто бы есть специальная болезнь цивилизованной
Западной Европы; мы же до того монголы, что не можем даже чувствовать ревматической ломоты, и что, стало быть, в видах охранения цивилизованного
мира надо восстановить на месте нынешней России старую Польшу, а москалей прогнать за Урал в среднеазиатские степи.
Однако для Бога в Его промышлении о
мире всемогущество не существует только как власть, в качестве «отвлеченного начала» [Термин В. С. Соловьева, под которым он понимает ложные и бесплодные принципы современной ему
западной философии.
Бог, как Трансцендентное, бесконечно, абсолютно далек и чужд
миру, к Нему нет и не может быть никаких закономерных, методических путей, но именно поэтому Он в снисхождении Своем становится бесконечно близок нам, есть самое близкое, самое интимное, самое внутреннее, самое имманентное в нас, находится ближе к нам, чем мы сами [Эту мысль с особенной яркостью в мистической литературе из восточных церковных писателей выражает Николай Кавасила (XIV век), из
западных Фома Кемпийский (О подражании Христу).
После Парижского
мира во всей
Западной Европе (а тем паче в Париже) держалась легенда о том, что от России было потребовано освобождение крепостных.
К Бакунину он относился с полной симпатией, быть может, больше, чем к другим светилам эмиграции той эпохи, не исключая и тогдашних
западных знаменитостей политического
мира: В.Гюго, Кине, немецких эмигрантов — вроде, например, обоих братьев Фохт.
В книгу «Столицы
мира» я, главным образом, занес мои встречи и знакомства с
западными выдающимися деятелями политики, литературы, искусства, общественного движения.
Они знали, что последний, несмотря на то, что был католическим епископом, далеко не разделял их проекта соединения восточной и
западной церквей под властью папы, а напротив, желал придать полную самостоятельность католической церкви в России под властью местного епископа и заявлял, что «папская власть над всем католическим
миром обязана своим происхождением только крайнему и глубокому невежеству средних веков, когда многие из латинских епископов не умели даже писать».
Национальная религиозная замкнутость и исключительность, отчужденность от
западного христианства и резко отрицательное к нему отношение, особенно к
миру католическому, — все это находится в явном противоречии со вселенским духом христианства.
Кроме того, в доме Зееманов перед москвичом Хрущевым открылся другой
мир:
мир отвлеченных идей, социальных и государственных проектов, долженствовавших, якобы, облагодетельствовать Россию, поставить ее на равную ступень с государствами
Западной Европы в государственном отношении. Чад этих громких фраз отуманил молодого корнета, как отуманил многих, мнивших себя благодетелями своей родины и превратившихся вскоре в гнусных преступников…
В
Западной Европе многие предчувствуют, что будущее принадлежит славянской расе, что она призывается ныне сказать
миру свое новое слово, в то время как старые расы Европы уже сказали свое слово.
И вот в катастрофах и потрясениях, почуяв зов духовной глубины, народы
Западной Европы с большим пониманием и большей внутренней потребностью подойдут к тому русскому и мировому гению, который был открывателем духовной глубины человека и который предвидел неизбежность катастроф в
мире.
Ибо то лишь есть культура, что кровно связано с
миром греко-римским, с античными истоками и с церковью
западной или восточной, получившей преемство от античной культуры.
Тому, кто хочет добросовестно и близко познакомиться с
западным славянским
миром, очень полезно из клерикально-междоусобного города Львова ехать в живой, кипучий деятельностью Краков.