Во всём человек особенный, кузнец и пьяный был не страшен, он просто снимал с головы шапку, ходил по улице, размахивая ею, высоким
заунывным голосом пел песни, улыбался, качал головой, а слёзы текли из его глаз обильнее, чем у трезвого.
Яков молчал и всё ждал, когда уйдет Матвей, и всё смотрел на сестру, боясь, как бы она не вмешалась и не началась бы опять брань, какая была утром. Когда, наконец, Матвей ушел, он продолжал читать, но уже удовольствия не было, от земных поклонов тяжелела голова и темнело в глазах, и било скучно слушать свой тихий,
заунывный голос. Когда такой упадок духа бывал у него по ночам, то он объяснял ею тем, что не было сна, днем же это его пугало и ему начинало казаться, что на голове и на плечах у него сидят бесы.
Неточные совпадения
Из людской слышалось шипенье веретена да тихий, тоненький
голос бабы: трудно было распознать, плачет ли она или импровизирует
заунывную песню без слов.
Из этого описания видно, что горлинки похожи перьями и величиною на египетских голубей, [С которыми весьма охотно понимаются] даже в воркованье и тех и других есть что-то сходное; впрочем, горлинки воркуют тише, нежнее, не так глухо и густо: издали воркованье горлиц похоже на прерываемое по временам журчанье отдаленного ручейка и очень приятно для слуха; оно имеет свое замечательное место в общем хоре птичьих
голосов и наводит на душу какое-то невольное, несколько
заунывное и сладкое раздумье.
Если она вечером молчит, мужской
голос сам начинал
заунывную проголосную песню.
Было слышно, как хохол медленно встал и начал ходить. По полу шаркали его босые ноги. И раздался тихий,
заунывный свист. Потом снова загудел его
голос...
Этими словами кончалась песня, и к этим последним словам, пропетым
заунывным напевом, присоединился бодрый
голос веселого Хан-Магомы, который при самом конце песни громко закричал: «Ля илляха иль алла» — и пронзительно завизжал. Потом все затихло, и опять слышалось только соловьиное чмоканье и свист из сада и равномерное шипение и изредка свистение быстро скользящего по камням железа из-за двери.
Но старуха и не думала слушать пение Зотушки, зато слушала его Нюша — придет с какой-нибудь работой в Зотушкину горенку, сядет в темный уголок и не шевелится, пока Зотушка дребезжащим
голосом тянет свой
заунывный стих, переливавшийся чисто монашескими мелодиями.
Всклокоченный, грязный, с лицом, опухшим от пьянства и бессонных ночей, с безумными глазами, огромный и ревущий хриплым
голосом, он носился по городу из одного вертепа в другой, не считая бросал деньги, плакал под пение
заунывных песен, плясал и бил кого-нибудь, но нигде и ни в чем не находил успокоения.
Было странно не слышать привычных
голосов, весёлых или
заунывных песен работниц, разнообразных стуков и шорохов фабрики, её пчелиного жужжания; этот непрерывный, торопливый гул наполнял весь день, отзвуки его плавали по комнатам, шуршали в листве деревьев, ласкались к стёклам окон; шорох работы, заставляя слушать его, мешал думать.
Пел Коновалов баритоном, на высоких нотах переходившим в фальцет, как у всех певцов-мастеровых. Подперев щеку рукой, он с чувством выводил
заунывные рулады, и лицо его было бледно от волнения, глаза полузакрыты, горло выгнуто вперед. На него смотрели восемь пьяных, бессмысленных и красных физиономий, и только порой были слышны бормотанье и икота.
Голос Коновалова вибрировал, плакал и стонал, — было до слез жалко видеть этого славного парня поющим свою грустную песню.
— Начинай! Эх, соплеменные, — держись! В сырой и душный воздух вечера врываются
заунывные ноты высокого светлого
голоса...
Теперь же песенка была такая слабенькая — о, не то чтобы
заунывная (это был какой-то романс), но как будто бы в
голосе было что-то надтреснутое, сломанное, как будто голосок не мог справиться, как будто сама песенка была больная.
И запели «канон за единоумершую». Далеко по свежему утреннему воздуху разносились стройные
голоса певчей стаи, налаженной Васильем Борисычем и управляемой Марьей головщицей. Тишь стояла невозмутимая; дым ладана прямым столбом вился кверху, пламя на свечах не колебалось. Ни говором людей, ни шумом деревьев не нарушалось
заунывное пенье, лишь порой всхлипывала Аксинья Захаровна да звонко заливались жаворонки в сияющем поднебесье.
Очи потускли и
голос пропал,
Что
заунывную песню певал...
Это было что-то монотонное, необыкновенно грустное и хватающее за душу. Они пели превосходно;
голоса были молодые и свежие. В этой
заунывной песне лились тихие жалобы, и слышалась глубокая, полная покорности печаль…
Подъезжая ко святым воротам, Пахом увидел молодого, еще безбородого монаха. Сидел он на привратной скамейке и высоким головным
голосом распевал что-то грустное,
заунывное.
Весело, звонко звучали молодые
голоса, а самый напев был печален… Такова
заунывная русская песнь… На самые развеселые случаи звучит она грустно, меланхолично.
Он пел что-то
заунывное и прижимал лицо свое к бубну, отчего звук его
голоса, отражаясь от туго натянутой кожи, то усиливался, то ослабевал до шопота.