Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Бредит, бестия! Как будто благородная!
Зови же ты мужа,
сына. Скажи им, что, по милости Божией, дождались мы дядюшку любезной нашей Софьюшки; что второй наш родитель к нам теперь пожаловал, по милости Божией. Ну, беги, переваливайся!
«Василием
зовут меня, Ивановым
сыном, по прозванию Байбаковым.
Сережа, и прежде робкий в отношении к отцу, теперь, после того как Алексей Александрович стал его
звать молодым человеком и как ему зашла в голову загадка о том, друг или враг Вронский, чуждался отца. Он, как бы прося защиты, оглянулся на мать. С одною матерью ему было хорошо. Алексей Александрович между тем, заговорив с гувернанткой, держал
сына за плечо, и Сереже было так мучительно неловко, что Анна видела, что он собирается плакать.
Гремят отдвинутые стулья;
Толпа в гостиную валит:
Так пчел из лакомого улья
На ниву шумный рой летит.
Довольный праздничным обедом
Сосед сопит перед соседом;
Подсели дамы к камельку;
Девицы шепчут в уголку;
Столы зеленые раскрыты:
Зовут задорных игроков
Бостон и ломбер стариков,
И вист, доныне знаменитый,
Однообразная семья,
Все жадной скуки
сыновья.
— Через несколько минут ваша комната будет готова принять вас, — воскликнул он с торжественностию, — Аркадий… Николаич? так, кажется, вы изволите величаться? А вот вам и прислуга, — прибавил он, указывая на вошедшего с ним коротко остриженного мальчика в синем, на локтях прорванном, кафтане и в чужих сапогах. —
Зовут его Федькой. Опять-таки повторяю, хоть
сын и запрещает, не взыщите. Впрочем, трубку набивать он умеет. Ведь вы курите?
— Я ему, этой пучеглазой скотине — как его? — пьяная рожа! «Как же вы, говорю, объявили свободу собраний, а — расстреливаете?» А он, сукин
сын, зубы скалит: «Это, говорит, для того и объявлено, чтоб удобно расстреливать!» Понимаешь? Стратонов, вот как его
зовут. Жена у него — морда, корова, — грудища — вот!
— Ах, тихоня! Вот шельма хитрая! А я подозревала за ним другое. Самойлов учит? Василий Николаевич — замечательное лицо! — тепло сказала она. — Всю жизнь — по тюрьмам, ссылкам, под надзором полиции, вообще — подвижник. Супруг мой очень уважал его и шутя
звал фабрикантом революционеров. Меня он недолюбливал и после смерти супруга перестал посещать.
Сын протопопа, дядя у него — викарный…
— Ага, — оживленно воскликнул Бердников. — Да, да, она скупа, она жадная! В делах она — палач. Умная. Грубейший мужицкий ум, наряженный в книжные одежки. Мне — она — враг, — сказал он в три удара, трижды шлепнув ладонью по своему колену. — Росту промышленности русской — тоже враг. Варягов
зовет — понимаете? Продает англичанам огромное дело. Ростовщица. У нее в Москве подручный есть, какой-то хлыст или скопец, дисконтом векселей занимается на ее деньги, хитрейший грабитель! Раб ее, сукин
сын…
— А этот ребенок — мой
сын! Его
зовут Андреем, в память о тебе! — досказал Обломов разом и покойно перевел дух, сложив с себя бремя откровенности.
— Викентьев: их усадьба за Волгой, недалеко отсюда. Колчино — их деревня, тут только сто душ. У них в Казани еще триста душ. Маменька его
звала нас с Верочкой гостить, да бабушка одних не пускает. Мы однажды только на один день ездили… А Николай Андреич один
сын у нее — больше детей нет. Он учился в Казани, в университете, служит здесь у губернатора, по особым поручениям.
Помню еще, что
сын владельца музея В. М. Зайцевский, актер и рассказчик, имевший в свое время успех на сцене, кажется, существовал только актерским некрупным заработком, умер в начале этого столетия. Его знали под другой, сценической фамилией, а друзья, которым он в случае нужды помогал щедрой рукой,
звали его просто — Вася Днепров.
А над домом по-прежнему носились тучи голубей, потому что и Красовский и его
сыновья были такими же любителями, как и Шустровы, и у них под крышей также была выстроена голубятня. «Голубятня» — так
звали трактир, и никто его под другим именем не знал, хотя официально он так не назывался, и в печати появилось это название только один раз, в московских газетах в 1905 году, в заметке под заглавием: «Арест революционеров в “Голубятне"».
Старшему
сыну Серафимы было уже четыре года, его
звали Сережей. За ним следовали еще две девочки-погодки, то есть родившиеся через год одна после другой. Старшую
звали Милочкой, младшую Катей. Как Серафима ни любила мужа, но трехлетняя, почти без перерыва, беременность возмутила и ее.
— Есть, говорю,
сын у меня меньшой? Пашка
сын, десятый ему годочек с спожинок пошел. Значит, Пашка… А у тебя, Дорох, есть дочь, как ее звать-то?.. Лукерьей дочь-то
звать?
Вообразите, что на прошедшей почте получил от Спиридова новое странное поручение: теперь уже не
зовет в Тобольск за благодарностию, а просит, чтобы мои родные взяли Гленова
сына из Нарвы, где он в пансионе, и определили в кадетский корпус. Странно и довольно трудно!
Молодого человека, проезжающего в этот хороший вечер по саванскому лугу,
зовут Лукою Никоновичем Маслянниковым. Он
сын того Никона Родионовича Маслянникова, которым в начале романа похвалялся мещанин, как сильным человеком: захочет тебя в острог посадить — засадит; захочет в полиции розгами отодрать — тоже отдерет в лучшем виде.
Ульрих Райнер был теперь гораздо старше, чем при рождении первого ребенка, и не сумасшествовал. Ребенка при св. крещении назвали Васильем. Отец
звал его Вильгельм-Роберт. Мать, лаская дитя у своей груди,
звала его Васей, а прислуга Вильгельмом Ивановичем, так как Ульрих Райнер в России именовался, для простоты речи, Иваном Ивановичем. Вскоре после похорон первого
сына, в декабре 1825 года, Ульрих Райнер решительно объявил, что он ни за что не останется в России и совсем переселится в Швейцарию.
С мельчайшими подробностями рассказывали они, как умирала, как томилась моя бедная бабушка; как понапрасну
звала к себе своего
сына; как на третий день, именно в день похорон, выпал такой снег, что не было возможности провезти тело покойницы в Неклюдово, где и могилка была для нее вырыта, и как принуждены была похоронить ее в Мордовском Бугуруслане, в семи верстах от Багрова.
Это были: старушка Мертваго и двое ее
сыновей — Дмитрий Борисович и Степан Борисович Мертваго, Чичаговы, Княжевичи, у которых двое
сыновей были почти одних лет со мною, Воецкая, которую я особенно любил за то, что ее
звали так же как и мою мать, Софьей Николавной, и сестрица ее, девушка Пекарская; из военных всех чаще бывали у нас генерал Мансуров с женою и двумя дочерьми, генерал граф Ланжерон и полковник Л. Н. Энгельгардт; полковой же адъютант Волков и другой офицер Христофович, которые были дружны с моими дядями, бывали у нас каждый день; доктор Авенариус — также: это был давнишний друг нашего дома.
Моя жена всегда плачет об нем…» Я курил свою трубочку и сказал: «Как
звали вашего
сына и где он служил? может быть, я знаю его…» — «Его
звали Карл Мауер, и он служил в австрийских егерях», — сказал мой папенька.
— А вот и дочь моя, — промолвила княгиня, указав на нее локтем. — Зиночка,
сын нашего соседа, господина В. Как вас
зовут, позвольте узнать?
Он умер утром, в те минуты, когда гудок
звал на работу. В гробу лежал с открытым ртом, но брови у него были сердито нахмурены. Хоронили его жена,
сын, собака, старый пьяница и вор Данила Весовщиков, прогнанный с фабрики, и несколько слободских нищих. Жена плакала тихо и немного, Павел — не плакал. Слобожане, встречая на улице гроб, останавливались и, крестясь, говорили друг другу...
— Вот этого
звать Яков, — указывая на высокого парня, сказал Рыбин, — а тот — Игнатий. Ну, как
сын твой?
1) Михаилом
зовут меня,
сыном Трофимовым, по прозванию Тебеньков, от роду имею лет, должно полагать, шестьдесят, а доподлинно сказать не умею; веры настоящей, самой истинной, «старой»; у исповеди и св. причастия был лет восемь тому назад, а в каком селе и у какого священника, не упомню, потому как приехали мы в то село ночью, и ночью же из него выехали; помню только, что село большое, и указал нам туда дорогу какой-то мужичок деревенский; он же и про священника сказывал.
От родительницы своей я в самом юном сиротстве остался и ее не помню, потому как я был у нее молитвенный
сын, значит, она, долго детей не имея, меня себе у бога все выпрашивала и как выпросила, так сейчас же, меня породивши, и умерла, оттого что я произошел на свет с необыкновенною большою головою, так что меня поэтому и
звали не Иван Флягин, а просто Голован.
Потом она прибавила, грустно покачав головою, что у ней только и осталось, что вот эта дочь да вот этот
сын (она указала на них поочередно пальцем); что дочь
зовут Джеммой, а
сына — Эмилием; что оба они очень хорошие и послушные дети — особенно Эмилио… («Я не послушна?» — ввернула тут дочь; «Ох, ты тоже республиканка!» — ответила мать); что дела, конечно, идут теперь хуже, чем при муже, который по кондитерской части был великий мастер…
У А.И. Соколовой, или, как ее
звали, у «Соколихи», были
сын Трифон, поразительно похожий на В.М. Дорошевича, только весь в миниатюре, и дочь Марья Сергеевна, очень красивая барышня, которую мать не отпускала от себя ни на шаг. Трифон Сергеевич, младший, и Марья Сергеевна были Соколовы, а старший — Влас Михайлович — Дорошевич.
Когда его племянник,
сын его брата Михаила, Димитрий Сехин, войсковой старшина, был в гостях в Ясной Поляне и назвал Льва Николаевича графом, — тот обиделся. Тогда Сехин стал его
звать «Лев Николаевич».
Вдруг витязь вспрянул; вещий финн
Его
зовет и обнимает:
«Судьба свершилась, о мой
сын!
Вот старик Базунов, его вели под руки
сын и зять; без шапки, в неподпоясанной рубахе и чёрном чапане [Крестьянский верхний кафтан — вост. азям; чапаном
зовут и сермяжный, и синий, халатом или с борами, и даже полукафтанье — Ред.] поверх неё, он встал как-то сразу всем поперёк дороги и хриплым голосом объявил на весь город...
— Тятя, —
звал его
сын, — иди на завод, мужики кличут!
[Евсеич (его
звали всегда только по отчеству) впоследствии был дядькой ее старшего
сына, за которым ходил с отцовскою горячностью.
Итак, накопивши несколько тысяч рублей, простившись с своей супругою, которую
звал Аришей, когда был весел, и Ариной, когда бывал сердит, поцеловав и благословив четырех малолетнихдочерей и особенно новорожденного
сына, единственную отрасль и надежду старинного дворянского своего дома, ибо дочерей считал он ни за что.
1. Мужа ее, войска Донского, Зимовейской станицы служилого казака,
зовут Емельян Иванов
сын, прозывается Пугачевым.
Ее что-то
звало в NN: там жила женщина, любимая ее
сыном, несчастная жертва любви к нему.
—
Сын боярина Милославского величает польского королевича царем русским…
зовет Гонсевского своим другом… диковинка! Так поэтому и твой отец за ум хватился?
Пепел. Мой путь — обозначен мне! Родитель всю жизнь в тюрьмах сидел и мне тоже заказал… Я когда маленький был, так уж в ту пору меня
звали вор, воров
сын…
Починка невода подвигалась вперед, поплавки умножались под топором Василия (так
звали второго
сына); но видно было, что работа шла принужденно.
— Итак, у Адама и Евы было два
сына, — сказал Лаптев. — Прекрасно. Но как их
звали? Припомни-ка!
Князь Ингварь, князь Всеволод!
И вас Мы
зовем для дальнего похода,
Трое ведь Мстиславичей у нас,
Шестокрыльцев княжеского рода!
Не в бою ли вы себе честном
Города и волости достали?
Где же ваш отеческий шелом,
Верный щит, копье из ляшской стали?
Чтоб ворота Полю запереть,
Вашим стрелам время зазвенеть
За Русскую землю,
За Игоревы раны —
Удалого
сына Святославича!
Галчиха. Да, да,
сын, точно… Как его звали-то? Много у меня ребят-то было, много. Генерала Быстрова помните? Всех детей принимала.
Мать
звали Серафимой Григорьевной,
сына — Кириллом Сергеевичем, а дочь — Верой Сергеевной.
Ей было около двадцати двух лет, но она уже имела пятилетнего
сына, которого
звали Пьеро, и второго, грудного, Жана.
Я хорошо знал харловского зятя:
звали его Слёткиным, Владимиром Васильевичем; он был сирота,
сын мелкого чиновника, поверенного по делам у матушки, и ее воспитанник.
Сын. Et pourquoi nоn? [А почему нет? (франц.)] Я читал в прекрасной книге, как бишь ее
зовут… le nom m'est echappe [Название я позабыл (франц).], да… в книге «Les sottises du temps» [«Нелепости времени» (франц).], что один
сын в Париже вызывал отца своего на дуэль… а я, или я скот, чтоб не последовать тому, что хотя один раз случилося в Париже?
Взглянув на Марью Ивановну (так
зовут мать Гоголя) и поговоря с ней несколько минут от души, можно было понять, что у такой женщины мог родиться такой
сын.
Филицата. Смирный он, смирный, ты не беспокойся. А уж я тебе за это сама послужу. Дай ему поглодать чего-нибудь, а уснет — где пришлось: солдатская кость, к перинам непривычен.(Подходит к окну.) Сила Ерофеич, войдите в комнату! (Зыбкиной.) Сила Ерофеич его зовут-то. Сын-то у тебя где?
Найти такое можно.
Был в Чудове монах, Григорьем
звали,
Стрелецкий
сын, из Галича. Бежал
Недавно он и, пьяный, похвалялся:
«Царем-де буду на Москве...
Моим его я
сыном буду
звать!
Прости, мой
сын, что именем твоим
Я буду
звать безвестного бродягу!